Кукарача
Шрифт:
– Дудки! Уголовный кодекс я знаю как аллилуйю. Я убью тебя на почве ревности и заработаю пять, от силы восемь лет. Красная цена за твою шлюху.
– Убей и меня!
– попросила Инга.
– Нет, милая! Смерть для тебя блаженство, для него - мучение. Ты должна жить долго, долго, пока не сгниешь!
– Поделом мне!
– сказал Кукарача.
–
С у д ь я. Почему Кукарача сказал "поделом мне"? И что имел в виду обвиняемый, сказав "сорвалось у тебя"?
И н г а. Дело в том, что год тому назад Кукарача схватил этого подлеца в моем доме и отпустил его по моей просьбе...
С у д ь я (привстал). Что? Схватил и отпустил?
И н г а. Да. Вы не знали Кукарачу... Он был добр, чист и безгрешен...
С у д ь я. Продолжайте.
И н г а. Продолжать нечего.
– Помнишь, говорил я, что припомнится тебе все?
– Муртало взвел оба курка.
– Не стреляй, Муртало!
– сказал Кукарача спокойно, как бы с сожалением.
С у д ь я. Потом?
И н г а. Потом Муртало приблизился к кровати...
Инга сделала несколько шагов к барьеру, за которым сидел Муртало, расстегнула жакет, выхватила наган и, пока милиционеры опомнились, навела его на Муртало и спустила курок.
Муртало вскочил, закрыл лицо руками и повалился на пол. При каждом выстреле он дико выл. В зале поднялся невообразимый шум.
Семь раз грохнул Ингин наган. Потом в зале воцарилась тишина.
Инга бросила револьвер, опустилась на пол, уткнулась головой в колени и зарыдала.
Я вернулся домой к обеду. Мама налила мне суп, сама села к столу и приготовилась слушать. Я молчал и к супу не притронулся. Тогда она убрала тарелку и поставила передо мной мои любимые холодные котлеты с белым хлебом. Когда я отказался и от котлет, мама забеспокоилась.
– Что с тобой, мальчик, ты заболел?
– Она потрогала мой лоб.
– Сегодня допрашивали
Ингу.– Что же она сказала, несчастная?
– Пустила в Муртало семь пуль!
– Как?!
– Так. Из нагана.
– Да ты что?! В зале суда? Семь выстрелов?!
– Мама не верила своим ушам.
– В зале суда.
– И ты видел это?
– Видел.
Мама встала, снова села.
– Потом?
– И промахнулась.
– Семь раз?
– Семь раз.
– Невероятно!
– прошептала мама и вышла на кухню. Вскоре я последовал за ней. Мама сидела у окна, смотрела на белый купол университета и курила. Я опустился на пол перед ней и положил голову на ее колени. Долго молчали мы... Потом я почувствовал ласковое прикосновение теплой маминой руки. Она нежно гладила меня по голове. Я взглянул на маму. По ее щекам катились слезы, и подбородок дрожал.
– Промахнулась, говоришь?
– спросила она.
Я кивнул головой. Я понял, что маме хочется заплакать навзрыд, но усилием воли она сдерживала себя, - она умела владеть собой, моя гордая мама.
Я почувствовал горький комок в горле, зарылся головой в мамины колени и заплакал - сперва тихо, про себя, потом громко. Мама не успокаивала меня, лишь рука ее по-прежнему гладила мою голову. Я плакал и за нее...
Это произошло 21 июня 1941 года. А на другой день об этом уже забылось. 22 июня народ был ошеломлен страшной вестью - на нашу страну напала фашистская Германия.
Лишь однажды, в 1943 году, тетя Марта вспомнила Кукарачу и Ингу и всплакнула - когда в военкомат пришло сообщение с фронта о гибели медсестры Инги Амирановны Лалиашвили.
И я вспомнил Кукарачу, вернее, он приснился мне - 12 октября 1979 года, в 12 часов ночи, за полчаса до моего второго инфаркта. И вот что странно: во сне Кукараче, по-прежнему было двадцать один или двадцать два года, мне - за пятьдесят, а он по-прежнему поучал и наставлял меня...