Кукловод

Я тяжело и сонно поднялся и пошел вслед за хозяйкой квартиры по коридору в дальнюю комнату. В ней стоял большой складной диван. Вместе с Ниной мы разложили его, а потом молодая женщина начала стелить мне постель. И пока она раскладывала простыню, засовывала одеяло в пододеяльник, взбивала подушку, в голове моей вертелись строчки стихотворения Роберта Бернса.

…Был мягок шелк ее волосИ завивался, точно хмель.Она была душистей роз,Та, что постлала мне постель!А грудь ее была кругла.Казалось, ранняя зимаСвоим дыханьем намелаДва этих маленьких холма…

…Ну, и далее все произошло ровно так, как описано в знаменитом стихотворении великого шотландского поэта. Постелив постель, Нина не ушла в спальню. Я подошел к ней сзади, обнял и, просунув свои руки у нее под мышками, стал нежно гладить ее грудь, ласкать твердеющие соски. Молодая женщина не стала противиться моим ласкам. Она глубоко и судорожно вздохнула, подняла вверх руки и, обхватив ладонями мою голову, стала, в свою очередь, гладить меня по волосам. Наверняка по ее лицу, которое я в этот момент не видел, блуждала блаженная улыбка, а глаза были закрыты. Наконец, молодая женщина повернулась ко мне, и наши уста слились в долгом и страстном поцелуе. А потом головы наши закружились, мысли спутались, и мы рухнули на диван…

Утром я проснулся оттого, что по квартире разносился запах готовящейся пиццы, а когда открыл глаза, то не сразу понял, где нахожусь. Однако минуту спустя вспомнил события вчерашнего дня и особенно ночи и сладко потянулся. «Боже мой! А я, оказывается, еще тот развратник! – подумал я, журя себя за выкрутасы, которые проделывал ночью в постели с хозяйкой квартиры. – Да и Нина хороша! Фантазерка в сексуальных утехах, однако!»

Я глянул на часы. Было около восьми утра. На работу мне к половине одиннадцатого, можно бы и поваляться. Но в этот момент послышались шаги, и в комнату вошла Нина. В последний момент я прикрыл глаза, притворившись спящим, ибо пока не знал, как себя вести с женщиной, с которой провел ночь любви. Обычно после спонтанного секса с малознакомой партнершей, когда поддаешься зову плоти, а не разума, наутро чувствуешь перед нею неловкость и скованность, а здесь испытываешь эти чувства вдвойне, так как я все же непорядочно поступил, вроде как втерся в доверие к Нине и переспал с нею в корыстных целях – с ее помощью узнать, кто свистнул драгоценности у заведующей детским садом. Вот и думай теперь, то ли вину искупать, то ли в донжуана играть.

Нина обошла диван, приблизилась к окну и распахнула штору. В комнате сразу стало светлее.

– Ладно, не притворяйся, – проговорила своим хрипловатым голосом актриса. – Я же вижу, что ты не спишь.

Я открыл глаза и улыбнулся. Нина, одетая в полупрозрачный розовый пеньюар, стояла лицом к окну, расставив ноги и заложив руки за голову. Ее худенькое тело просвечивало сквозь ткань, казалось трогательно хрупким и беззащитным. «И никакая она не худая, а просто анорексично стройная, – подумал я. – Если бы страдала ожирением, лучше было бы?» Во всяком случае, никакие негативные эмоции к молодой женщине я не испытывал, более того, утром она мне нравилась не меньше, чем накануне вечером, а это значит, что вчера я не так много выпил и вполне адекватно оценивал внешние данные актрисы, когда полез к ней целоваться. Выходит, не подлец я, не втирался к Нине в доверие, а и переспал с нею не корысти ради, а для удовольствия, вот потому-то могу честно и открыто смотреть в глаза женщине, не испытывая при этом скованности и неловкости. И общаться с нею следует не как провинившемуся шалуну, а как герою-любовнику – галантно и нежно. Мудреная, однако, получилась философия, но тем не менее мою совесть она успокоила.

– У тебя глаза на затылке, и ты видишь, что я делаю?! – пошутил я, не сводя глаз с двух полушарий просвечивающихся сквозь ткань ягодиц и узкой полоской стрингов между ними.

Молодая женщина едва заметно передернула узкими плечами, что, очевидно, можно было принять за выражение недоумения, и ответила:

– Не знаю. Просто чувствую, что ты не спишь. Вставай, я тебе пиццу приготовила.

– Вау, да ты хозяйка! – рассмеялся я. – А пиццу я люблю.

Я говорил одно, а думал о другом, снова ощущая волнение и трепет, какие испытывал вчера, когда впервые обнял Нину.

– А твое чувство может тебе подсказать, что произойдет через минуту? – спросил я вдруг ставшим ломким, как у юноши в период полового созревания, голосом.

Молодая женщина повернулась ко мне и, пряча лукавую улыбку, чувственным голосом ответила:

– Разумеется!

Я ощупал взглядом худосочную фигурку хозяйки квартиры, будто оценивая, на что она годится. А что?! Если не увлекаться в постели чрезмерно выкрутасами, то имеющееся у меня в запасе время вполне можно использовать с толком.

Я сел на кровати, привлек к себе Нину и, дернув на груди завязки пеньюара, потянул его за короткие рукава вниз. Легкий шелк-шифон соскользнул с плеч молодой женщины и упал к ее ногам, как ткань со статуи в момент ее торжественного открытия в городском парке. Я еще раз окинул загоревшимся взглядом длинные худенькие ноги, узкие бедра, едва намечавшуюся, как у девочки-подростка, грудь… Ладно, будем считать, что у скульптора было мало материала для создания полноценного образа божества, и он, как поется в одной незамысловатой песенке, слепил его таким вот субтильным из того, что было.

Угадала Нина, что дальше произойдет! Я обхватил ее руками за талию, стал целовать плоский живот, грудь, плечи. А потом повалил молодую женщину на диван, лег на нее сверху и снова, как вчера, растаял в ее жарких объятиях, утонул в темных бездонных очах, опьянел от запаха душистых, свежевымытых волос.

…Оставшееся до выхода из дому актрисы время я потратил на завтрак и признание… Нет, не в любви, а… впрочем, все по порядку.

– Нина, я хочу тебе сказать… – Слова давались мне с трудом, кусок пиццы, который я откусил, с трудом проскочил в горло. – В общем, я никакой не журналист…

– То есть? – Актриса перестала жевать и вся обратилась в слух.

Я запил соком стоявший в горле кусок пиццы и поправил воротник все того же банного халата, в котором сидел на кухне.

– То есть я не работаю в журнале «Светская жизнь», – выдавил я.

Нина подняла одну свою бархатную бровь.

– А где же ты работаешь? – спросила она, отодвигая тарелку с пиццей.

– В ДЮСШ тренером по вольной борьбе. – Решение сказать правду не было спонтанным, я обдумывал его со вчерашнего дня и пришел к выводу, что мне следует откровенно поговорить с Ниной, так как к ней я почему-то испытывал доверие и надеялся на ее помощь.

Известие о том, что артистам кукольного театра не светит пиар-статья в знаменитом журнале, хозяйка квартиры восприняла на удивление спокойно.

– И для чего понадобилась трансформация из тренеров в журналисты? – поинтересовалась она, склонив голову набок, как пудель, выжидающе смотрящий на хозяина.

Я тоже отодвинул от себя тарелку с итальянским блюдом и, чтобы промочить пересохшее горло, глотнул еще соку.

– В детском саду, где вы с бригадой артистов пару дней назад давали кукольный спектакль, – тщательно подбирая слова, проговорил я, – произошла кража драгоценностей. Небезызвестная тебе заведующая «Теремком» Быстрова попросила меня в качестве частного лица найти и вернуть похищенное.

То, что в следующий момент проговорила Нина, меня сильно озадачило.

– Вот как?! – воскликнула она, тряхнув своими чудесными волосами. – Выходит, эти чертовы бриллианты все же украли?!

Я во все глаза смотрел на хозяйку квартиры.

– Ты что, знала о драгоценностях, которые зам мэра отдал на хранение Быстровой?! – спросил я подозрительно.

– И не только я, между прочим, – покривила Нина в усмешке губы. – Всей бригаде артистов, включая звукооператора Женю Малютина, было известно об этом.