Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины

Примерно такой же прием «двухэтапного» показа архитектурного памятника используется в ряде списков при изображении собора Троицкого монастыря. В первом случае — это одноглавый храм (У., л. 13; Р_¹, л. 9; М, л. 6; П., л. 9), во втором — с приделом (У., л. 14; Р_¹, л. 9 об.; М., л. 7 об.; П., л. 10), который появился уже в 1548 г. [928] Некоторые пояснения можно найти в миниатюрах Лицевого свода, изображения которого вследствие их многочисленности и однотипности легче поддаются систематизации. Отличающиеся изображения одного и того же памятника в миниатюрах Свода присутствуют тогда, когда художник хочет подчеркнуть, что это архитектурное сооружение существовало в различные исторические эпохи и соответственно имело различный облик. [929] .

928

Балдин В. И. Архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры. М., 1976, с. 109.

929

См.: Черный В. Д. Архитектура Московского Кремля в Лицевом летописном своде XVI в., с. 25.

Наряду с кремлевским Успенским собором определенный интерес представляют изображения одноглавого Архангельского собора с приделом (Ув., л. 19 об.; Р_¹, л. 14 об.), т. е. того, который предшествовал ныне существующему, сооруженному в 1505–1508 гг. Последний показан только в списке «Сказания» из Лицевого свода (О.-П., л. 59). Его нетрудно узнать по характерной алевизовой раковине.

Среди гражданских построек выделяется изображение Набережных теремов в Лондонском лицевом списке (Л., л. 18). Здесь палаты напоминают сказочный городок, составленный из множества клетей. Такой внешний вид терема могли иметь до 1487 г., когда началось строительство каменной набережной палаты, существенно изменившей облик этого комплекса [930] .

930

Скворцов Н. А. Археология и топография Москвы. М., 1913, с. 430.

Иногда художники изображают и постройки, прямо не названные в тексте. Например, в «Сказании» из Свода иллюстрируются слова: «по преставлении Алексиеве хотяше князь великий Митяя…», миниатюрист изображает гроб митрополита на фоне придельного храма (О.-П., л. 34). Известно, что до 70-х годов XV в. гроб митрополита находился в приделе Благовещения церкви Чуда Михаила Архангела [931] . Сведения об этом миниатюрист мог почерпнуть в том же Лицевом своде за рамками «Сказания»: «…положиша святое его (митрополита Алексея. — В. Ч.) тело в церкви; в пределе Благовещениа пречистыа по десной стране иде же суть и до сего дни…» (БАН, ОР, 31.7.30, Остермановский I том, л. 755).

931

Кучкин В. А. Первые каменные постройки в кремлевском Чудовом монастыре. — В кн.: Государственные музеи Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1980, с. 9.

За пределами Кремля интерес художника Лондонского списка привлекает собор Андроникова монастыря (Л., л. 42 об.). И хотя в тексте не сообщается, о каком именно храме идет речь, миниатюрист верно определяет его посвящение, изображая на фасаде образ Спаса.

Последним городом на пути русских войск на Куликово поле была Коломна. В миниатюрах обращается пристальное внимание на оборонительные сооружения города, тем самым художники подчеркивают значение его как важнейшей крепости. Вместе с тем в отдельных списках довольно точно показан соборный храм Коломны (Р₂., л. 167 об.; Б., л. 265 об.), возведение которого приурочивалось к началу решительной битвы (разобран в 1672 г.). На миниатюрах собор имеет три главы. В отдельных случаях (Р₂., л. 167 об.) художник условно показывает сложную конструкцию его верха. Эта особенность сохраняется и в миниатюрах Лицевого свода (О.-П., л. 61 об.: 69, 115 об.), где за пределами «Сказания» находится и наиболее яркое изображение коломенского собора (О.-II., л. 1.8), полностью совпадающее с описанием Павла Алеппского, сделанным спустя столетие после создания Свода: «…Три купола, снизу приподнятых… в каждой из четырех стен церкви есть нечто вроде трех арок, под которыми другие поменьше, потом еще меньше кругом купола — очень красивое устройство» [932] .

932

Павел Алеппский. Путешествие антиохийокого патриарха Макария в Россию. Вып. II. М., 1896, с. 146–149.

Изображения памятников архитектуры в лицевых списках являются основным показателем места происходящих событий, важнейшим датирующим признаком как архетипа лицевого «Сказания», так и отдельных этапов редактирования миниатюр.

Если, отвечая на вопрос, где происходит событие, миниатюрист способен главным образом уточнить текст, то для ответа на вопрос, как это происходило, ему необходимо проявить обширные познания в различных областях. Миниатюры, названные П. Н. Кондаковым «тайниками народной жизни» [933] , демонстрируют нам то понимание литературных текстов, которое существовало в период их активного бытования.

933

Кондаков П. Н. Рецензия на книгу Ф. И. Буслаева «Русский лицевой апокалипсис». — Журнал министерства народного просвещения, 1885, № 6, с. 142.

Своеобразно, однако в русле идейного содержания «Сказания», осмысливается художником эпизод прощания русских воинов с женами перед уходом на Куликово поле. Их уверенность в своих силах передается в тексте словами Дмитрия Ивановича, утешающего княгиню Евдокию: «Жено, аще бог по нас, то кто на ны» [934] . Одно из изображений этого эпизода (Р_¹, л. 15 об.) сопровождается знамением: на небесной сфере солнце и светило, напоминающее восьмиконечную звезду (илл. 33). Обычно в древнерусских рисунках и текстах рядом с солнцем соседствует луна. Исчезновение луны при восходящем солнце символизирует, согласно истолкованию Кирилла Туровского, Ветхий завет, уступающий Евангелию, т. е. обновление мира [935] . Ведь луна в русской народной традиции символизировала собой братский раздор, место убийства Авеля Каином [936] . Примечательно, что аналогично трактуется и появление звезды «по заходе солнечнемь» как предвестие «крови пролитья» — междоусобий и нашествия «поганых» [937] . Вероятно, в контексте рассматриваемого нами изображения звезда играет ту же роль, что и луна. Таким образом, миниатюрист как бы подчеркивает, что век раздора и братоубийства минул и грядет новое время.

934

Повести о Куликовской битве, с. 178.

935

См.: Порфирьев П. История русской словесности, ч. I. Казань, 1897, с. 401.

936

Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1979, т. II, с. 273.

937

ПСРЛ, т. I, стб. 164.

^{Илл. 33. «Прощание воинов с женами». Миниатюра лицевого списка «Сказания о Мамаевом побоище». XVII в. ГБЛ, Муз. собр. 3123, л. 15 об.}

Миниатюрист остро чувствует затаенные в текстах символы, обозначает их доступными ему средствами. Например, на рисунке (Л., л. 17 об.), изображающем русское войско, направляющееся на Куликово поле, художник расшифровывает символику текста: «Князь великий Дмитрей всед на конь и вси его воеводы вседоша на кони, а солнце ясно сияет». Солнце в данной миниатюре играет определенную — символическую роль, оно освещает воинство тремя лучами, которые, согласно Иоанну Лествичнику, уподобляются вере, т. е. Троице. Изображение диска с личиной, своеобразная индивидуализация солнца, выдает устойчивую народную традицию, берущую начало в язычестве. Стяги русского войска в данной и большинстве других миниатюр (Ув., л. 26, Р_¹, л. 22 об.; Р_²., л. 174; Б., л. 283 об.; П., л. 21 об.; и др.), развивающиеся по ходу движения, свидетельствуют о благодати божьей, выраженной в попутном ветре, о котором «Сказание» упоминает дважды: перед выходом войска из Москвы и перед выступлением засадного полка. При этом в первом случае Дмитрий Иванович говорит жене: «с нами бог…», в другом — русские с криками «с нами бог» громят ордынские войска [938] .

938

Повести о Куликовской битве, с. 62–63, 70–71.

^{Илл. 34. «Успенский собор Московского Кремля 1326 г.» Миниатюра лицевого списка «Сказания о Мамаевом побоище». XIX в. ГБЛ, собр. Прянишникова, л. 12}

Центральными персонажами «Сказания», в том числе и лицевых списков, являются великий князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат, серпуховской князь Владимир Андреевич. Почти во всех списках (Ув., Р_¹, М., У., Р_²., Б., П.) эти князья изображаются в коронах. В списке Лицевого летописного свода XVI в. на них княжеские шапки с опушкой. В Лондонском списке XVII в., с наибольшей точностью воспроизводящем изображения протографа XV в. [939] , шапки обычные, без опушки (Л., л. 6, 8 об., 10 и др.). Совершенно ясно, что в архетипе лицевого «Сказания» корон еще не было. Они могли появиться в лицевых рукописях только с середины и даже со второй половины XVI в., после венчания Ивана IV на царство. В это время для доказательства царского происхождения Ивана Грозного начинают привлекаться и изобразительные источники. В частности, сам царь пишет, что «скифетродержание в Российской земле от сего великого Владимира… иже царским венцом описуется на святых иконах…» [940] (выделено нами. — В. Ч.). В 70-е годы XVI в., в период создания Лицевого летописного свода, в последнем его томе Иван IV изображался в короне: в первом варианте — с момента венчания на царство, во втором варианте — с рождения [941] . Вероятно, со второй половины XVI в. в короне начинает изображаться и Дмитрий Донской, происхождением от которого гордился Иван Грозный, неоднократно упоминая об этом в своих посланиях [942] .

939

См.: Лихачев Д. С. Текстология. М.-Л., 1962, с. 427–428.

940

Послания Ивана Грозного. М.-Л., 1951, с. 201–202.

941

Морозов В. В. Царственная книга как памятник XVI в. Автореф. канд. дис., М., 1979, с. 26–27.

942

Послания Ивана Грозного, с. 9, 202.

Помимо Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича заметными фигурами в миниатюрах оказываются князья Дмитрий и Андрей Ольгердовичи. Они обычно изображаются в шапках с темными, несколько загнутыми краями (возможно, так показаны шапки с опушкой) и, что для нас особенно интересно, с длинными волосами (Ув., л. 32; Р₁, л. 29 об.; М., л. 11 об.; и др.). Об этом текст умалчивает, значит, здесь художники используют свои представления или предания об Ольгердовичах.

Изобразительный материал лицевых списков «Сказания» отражает наряду с традиционными представлениями русского человека круг его чтения. Художник знает достаточно хорошо не только иллюстрируемый текст, но и содержание некоторых других списков «Сказания» и других произведений.

^{Илл. 35. «Успенский собор Московского Кремля 1479 г.» Миниатюра лицевого списка «Сказания о Мамаевом побоище». XIX в. ГБЛ, собр. Прянишникова, л. 13}

В некоторых списках (П., л. 7 об.; М., л. 13 об.; Р_¹, л. 19 об.) при изображении переправы помимо князей Дмитрия, Владимира и двух Ольгердовичей показаны двое в княжеских шапках с веслами в руках. Не исключено, что здесь мы видим «сродников» Дмитрия Ивановича, Бориса и Глеба, которые, по словам «Сказания», «путь же ему поведают» на Куликово поле. Они же оказывают «помощь» во время самой битвы [943] . Упоминания о Борисе и Глебе содержатся и в житии Александра Невского — одном из источников Летописной повести и собственно «Сказания» [944] . Борис и Глеб оказывали помощь не только «новому Александру», как «Сказание» называет Дмитрия, но и самому Александру Невскому. Накануне битвы их «видит» в лодке стоящий на стороже Пелгусий Ижорянин: «И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, же поможем сроднику своему, великому князю Александру… » [945] Единственное известное в настоящее время изображение этого эпизода, отразившегося в лицевом Житии Александра Невского из Лицевого летописного свода XVI в. (ГПБ, F. IV. 233; Лаптевский том, л. 908 об.), дает нам основания говорить о сходной трактовке миниатюристами этого эпизода.

943

Повести о Куликовской битве, с. 178, 190.

944

См.: Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище».
– в кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.-Л., 1966, с. 477–478.

945

ПСРЛ, т. V, вып. 1, с. 223.

Поединок Александра Пересвета и Темир-Мурзы (Челубея) нашел отражение во всех лицевых списках. Сюжет этот носит характер своеобразной эмблемы Куликовской битвы (Л., л. 38 об.). Здесь — весь драматизм исторического момента и высокая цена достигнутой победы. Поединок — схватка двух сил: на одной стороне — физическая мощь, подчеркнутая более крупными размерами ордынского богатыря; на другой — самоотверженность, сила духа. Русский воин вонзает копье свое прямо в лицо противнику (Ув., л. 53; Р_¹, л. 45 об.; П., л. 24 об.; М., л. 21 об.). Стремление к открытой борьбе с подлым врагом типично для эпохи Куликовской битвы. Еще в сражении на реке Воже в 1378 г. великий князь, как отмечает летопись, «удари в лице» войску мурзы Бегича (выделено нами. — В. Ч.) [946] . Согласие «Сказанию», Дмитрий Иванович и во время Куликовской битвы стремится «прежде сам ис полку своего битися» [947] .

946

ПСРЛ, т. XVIII, с. 127.

947

Повести о Куликовской битве, с. 193.