Кулинар

И тут в нее словно вселился черт, тот самый, что уже доставил ей в жизни немало неприятностей.

— То же касается и постели, — закончила она.

7

В один из солнечных апрельских дней через центр города маршем прошли под веселую музыку почти две с половиной тысячи детей в ярких маскарадных костюмах. Процессию замыкала запряженная лошадьми телега. В ней везли снеговика из ваты, которого вечером следующего дня должны были всенародно предать огню.

А за городом, тоже нарядно одетые, собрались в своем храме тамильцы. Несколько сот человек съехались туда, чтобы отпраздновать новолетие, совпавшее на этот раз с парадом гильдий ⁴. И пока тамильцы, сидя на полу, делились друг с другом прогнозами на наступающий год, дети на улицах провожали зиму.

Мараван выключил миксер, вытер рукавом глаза и выложил содержимое стеклянного контейнера в мисочку со смесью сырого лука, зерен горчицы и листьев карри.

В другой миске из нержавеющей стали, по размерам подходящей скорее для кухни большого ресторана, лежали в собственном соку нарезанные соломкой зеленые плоды манго. Мараван смешал их с тертым кокосовым орехом, йогуртом, зеленым чили и солью, соединил с содержимым другой миски и добавил приправленного чили с семенами горчицы масла гхи.

Пачади почти готов. Мараван сделал его по старинному рецепту из горьких цветов дерева ним, сладкого нектара из мужских соцветий пальмы-пальмиры, кислого сока тамаринда, свежих зеленых манго и горького перца чили. Потому что пачади должен иметь вкус жизни: горький, сладкий и кислый, острый и свежий.

После церемонии в храме земляки Маравана сядут есть, а потом поздравят друг друга с Новым годом.

Хувилер предложил Маравану выбор между рабочим сертификатом и справкой-подтверждением. Поскольку в первом документе сообщалась причина увольнения — хищение в личное пользование ценного оборудования, — тамилец предпочел второй вариант. В справке указывалась лишь продолжительность трудовых отношений и обязанности работника.

Однако и эта бумага казалась работодателям подозрительной. На собеседованиях удивлялись, что Мараван, проработав более года в ресторане «У Хувилера», может предъявить всего лишь справку.

Он получал пособие, около двух тысяч франков в месяц, и имел неофициальные заработки.

Плюс эта работа в храме — первый контракт такого рода в его жизни. Оплачивалась она плохо. Земляки апеллировали к его патриотическим чувствам, предлагая, собственно, потрудиться задаром на благо общины. Потом все-таки согласились давать пятьдесят франков в месяц — символическая сумма. Кроме того, священник обещал упомянуть имя Маравана во время службы, что в сочетании с высоким качеством пищи должно было стать хорошей рекламой его кулинарных способностей.

Тамильская диаспора — закрытое общество, стремящееся оградить своих членов от влияния приютившей их страны. И это при том, что они успешно интегрировались в любые профессиональные коллективы. Мараван никогда не принадлежал к числу активистов общины. Из всех возможностей, предоставляемых здесь новичку-эмигранту, он воспользовался только одной — курсами немецкого языка. Хотя он и посещал храм по большим праздникам, в остальном держался среди соотечественников особняком. Однако сейчас, когда Мараван искал себе место повара, он нуждался в них. Кроме религиозных праздников, тамильские индусы отмечали церемонии совершеннолетия, свадьбы, беременность. И всегда с застольями, на которых было не принято скупиться.

Этот новогодний стол — только начало. А потом — кто знает? — может, со временем и до швейцарцев дойдет слух о тамильце, в совершенстве владеющем искусством индийской, цейлонской и аюрведической кулинарии. И тогда в фешенебельных кварталах города можно будет встретить развозочный автомобиль — например, «Ситроен Юмпи» цвета желтой куркумы — с надписью «Кухня Маравана. Кейтеринг ⁵».

И еще одну мечту лелеял тамилец. О своего рода кулинарном храме, максимум мест на пятьдесят, где будут воздаваться почести южноиндийской и тамильской кухне, ее запахам, вкусам, текстуре ее блюд. Ну а когда Мараван накопит достаточно денег, а в Шри-Ланке наконец воцарится мир, он вернется на родину и откроет ресторан в Коломбо.

Виделась Маравану и женщина. И если раньше чертам ее не хватало определенности, то теперь она походила на Андреа. Она следила за доставкой блюд «Кухни Маравана» и была его правой рукой. А потом, в Коломбо, занималась семьей, как истинная тамильская жена.

Тем не менее Мараван ничего не слышал об Андреа с того самого злополучного вторника. Она не оставила ему ни своего адреса, ни телефона. Промучившись неделю, тамилец поборол гордость и позвонил в «Хувилер».

— Она здесь больше не работает, — ответила ему фрау Келлер.

— Вы можете сообщить мне ее адрес или номер телефона? — попросил Мараван.

— Она сама сообщила бы его тебе, если б хотела, — сказала фрау Келлер и положила трубку.

Он понес миски на улицу. Там, у входа в храм, под разноцветным балдахином накрывали стол. Две женщины приняли у Маравана пачади и начали раскладывать его по пластиковым тарелкам небольшими порциями. Он взялся им помогать.

Они не успели дойти и до середины, как двери храма распахнулись. Толпа верующих устремилась наружу. Смеясь и шумно болтая, люди отыскивали на пороге свою обувь. «С Новым годом! — кричали они по-тамильски. — Счастливого Нового года!»

Женщины продолжали раскладывать тарелки, а Мараван — распределять пачади. Он сосредоточился на своей работе, однако держал ухо востро, прислушиваясь к замечаниям гостей со страхом и любопытством художника, наблюдающего за реакцией публики на своей выставке. Они не сказали ничего обидного, но и восторженных похвал Мараван не дождался. Весело и бездумно люди поглощали то, во что он вложил столько любви.

Кое-кого из присутствующих Мараван узнавал, однако немногих. Его участие в жизни общины ограничивалось посещением храма в праздничные дни да контактами с соотечественниками, проживающими в одном с ним доме. Последних он время от времени приглашал на ужины, в основном чтобы проверить на них свое качество стряпни. Иногда Мараван появлялся и в тамильских магазинах, чтобы перекинуться парой слов с хозяином или покупателями. Только и всего. И не потому, что его работа и дорогостоящее хобби оставляли мало свободного времени. Основная причина была политическая: Мараван хотел быть как можно дальше от партии ТОТИ, которая имела большое влияние в иммигрантской среде и выколачивала из диаспоры деньги.

Мараван не верил милитаристам с их идеей независимого государства Тамил-Илама. Он не любил говорить об этом вслух, но всегда полагал, что деятельность «тигров освобождения» никак не способствует единению народов Шри-Ланки и препятствует возвращению на родину всех тех, кто прозябает вдали от нее в тяжелых условиях и вынужден выполнять унизительную работу. Мараван не хотел финансировать такую партию.

— С Новым годом! — вдруг произнес женский голос.

Перед Мараваном стояла девушка в красном сари с широкой золотой каймой. Так красива может быть только молодая тамилка: блестящие волосы, низко начинавшиеся надо лбом, разделял пробор; между густыми, слегка изогнутыми бровями выделялась красная точка; радужная оболочка глаз была почти такой же черной, как зрачок; нос — прямым и тонким. Красавица широко улыбалась, смущенно и несколько вопросительно глядя на Маравана.

— Успели тогда на работу? — спросила она.

Только сейчас Мараван узнал свою попутчицу

из трамвая. В кургузой стеганой куртке с капюшоном он не разглядел ее прелести.

— А вы? Пятна отстирались? — в свою очередь, поинтересовался Мараван.

— Спасибо маме, — вздохнула девушка, указывая на стоявшую рядом полноватую женщину в сари цвета красного вина. — Это тот человек, с которым мы вместе упали в трамвае, — объяснила она матери.

Женщина кивнула, переведя взгляд с дочери на Маравана и обратно.