Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)
Шрифт:
Мы с Димкой, так ничего и не придумав, как ни старались, вернулись в комнату.
– Ну и чего решили?
– спросил Манхэттен, которому наскучило сидеть в темноте с молчащим и только громко икавшим соседом.
– Пристрелить его, да и все дела, - мрачно пошутил Димка.
И тут к икоте соседа присоединилось такое утробное урчание живота, что Манхэттен забеспокоился:
– Эй, эй, мужик! Ты потише! Здесь ванны нет, не вздумай в штаны наложить! Он шутит!
– Ты что, Димыч, сдурел?
– подхватил и я.
– У человека может инфаркт случиться. И что нам прикажешь с тобой делать, сосед?
–
– Жена знает, куда ты пошел?
– спросил я его.
– Нет, её и дома нет, - стуча зубами, ответил он.
– Она к куме ушла, может, там и переночует.
– А тебя чего же дома оставила?
– удивился Димка.
– А я пьяный нехороший, - вздохнул горестно сосед.
– Вот она меня и не берет.
– Ладно, - решил я.
– Если не придет твоя половина к полуночи, мы к тебе домой пойдем, заночуем у тебя, к нам могут менты наведаться, а утром ты нам поможешь из города выбраться, понял?
– Да как я помогу?
– удивился сосед.
– Я что, милиционер, или ещё кто?
– Ты - местный житель. Тебя каждая собака в городе знает. Работаешь ты на птицеферме, которая за городом, так?
– Ну так, - не понимая, к чему я веду, подтвердил сосед.
– Ты на работу каждый день ездишь на своем "Москвиче"?
– А как же!
– даже обиделся сосед.
– Почти тридцать лет без единого прогула.
– Вот ты нас и вывезешь, - спокойно пояснил я.
– Тебя все гаишники знают, вся милиция. Кто тебя проверять будет?
– Ну да, а если бы...
– А если бы у бабушки кое-что было, она бы дедушкой была, - отрезал я, заканчивая бесполезную дискуссию.
Мы ещё посидели, напряженно всматриваясь в темноту за окнами, ожидая наряда милиции, но ничего подобного не произошло, и мы в начале первого ночи перелезли к соседу через забор, и осторожно пробрались в дом, тут же попадав на кровати. Димка остался сторожить первым.
Мы уже почти провалились в сон, когда сосед спросил:
– Эй! Москвичи! Шкурники!
– Сам ты шкурник!
– тут же обидчиво отреагировал Манхэттен.
– Эт почему это мы шкурники?
– А кто же вы? Шкурки покупаете? Значит, шкурники.
– Сам ты шкурник, - проворчал, успокаиваясь и не зная, что возразить такой чапаевской формулировке, Манхэттен.
– Так вы того, вы хотя бы заплатите?
– спросил, тяжело вздохнув сосед.
– Во мужик! Во куркуль!
– восхитился Манхэттен.
– А чего? Весь в тебя, - подхватил Дима.
– А может, ты нам заплатишь?
– спросил я соседа, весьма разозленный тем, что мне не дают поспать.
– Это за что это?
– Это за то это, хотя бы, чтобы мы тебя не пристрелили. Как ты думаешь, стоит за это заплатить?
– Ну-у-у, - протянул сосед, несколько расстроено.
– Это вам совсем и ни к чему даже вовсе. А вот за мои неудобства всякие да за то, что я вас из города вывезу, как?
– А что - как?
– разозлился я уже не на шутку.
– Ты сперва вывези, тогда поговорим. Ишь ты, то едва в штаны не навалил, а то уже и вымогательством занялся. Плати ему. Я тебе заплачу!
– Да спи ты, Коля, - усмехнулся Димка.
– Заплатим, чего там. Мужика тоже понять надо. Он, можно сказать, пострадавший.
– Через свою жадность
он пострадавший, - зло огрызнулся я, укладываясь поудобнее.– А если ещё хотя бы одно слово скажет, будет больше пострадавшим.
Сосед замолчал, только сердитое сопение указывало на то, что он не спит.
– Слышь, сосед, - позвал я его.
– Чего надо?
– не сразу, но все же ответил он.
– Спи ты, мудрец, заплатим мы тебе, успокойся. Как тебя хотя бы зовут?
– Зовут-то? Василий меня зовут, - рассеянно ответил он.
– А вправду заплатите?
– Вправду. Спи!
И мы заснули. И не знали мы, не гадали, что на нашу тихую улочку входила в это время беда. Загулявшаяся парочка приближалась к нашему дому. И не надо бы им было сюда ходить. Но не зря в народе говорят: пришла беда отворяй ворота. Одна беда другую притягивает. Парочка была совсем молоденькая. Лет шестнадцати-семнадцати. Парнишка накинул на плечи девушке свой пиджак. Они устали, нацеловались до опухших губ и до звенящей дури в голове, шли слегка пьяные от тепла, любви и поцелуев. Напротив дома, в котором мы спали, они остановились. Пиджак соскользнул с плеч девушки. Парнишка поднял пиджак, накинул ей на плечи, хотел поцеловать, но девушка слегка отстранилась и загляделась на белое цветение абрикоса во дворе, по соседству с нами.
– Смотри, какие замечательные цветики!
– Сейчас достану!
– воскликнул парнишка и, не долго думая, махнул через забор.
Девушка хотела остановить его, но было уже поздно, а кричать она не решилась, только махала рукой на парнишку, призывая его вернуться обратно. Но тот тоже только отмахнулся от её призыва.
Он стоял во дворе чужого дома, всматриваясь в высокое дерево. Абрикос был старый, могучий. Парнишка раздумывал, как на него забраться, чтобы сломать веточку для своей девушки. И тут он увидел слегка приоткрытую дверь времянки.
Он решил открыть дверь пошире, залезть на нее, оттуда на крышку времянки, а там и ветки уже под рукой. Вдруг за спиной у него скрипнула дверь, и чей-то голос хрипло приказал:
– А ну, руки вверх, стрелять буду!
Это хозяин дома выглянул во двор, разбуженный чуткой женой, услышавшей за окном шорох. Глянул хозяин: кто-то во времянку лезет, а там у него стоял мотоцикл. Прошлый год у него уже крали из времянки мопед, а чуть позже велосипед. Вот он и подумал, что это все тот же вор у него шурует.
Схватил хозяин со стенки ружье, бросился к шкафу, в темноте загнал в стволы два патрона и выскочил в белье на крыльцо.
Когда он гаркнул, велев предполагаемому вору поднять руки, то неизвестно, кто из них был больше напуган, парнишка, который увидел ружье и никак не предполагал, что его озорство может обернуться смертельным риском, или герой поневоле, оказавшийся ночью один на один с обнаглевшим грабителем.
Закончилось все это трагически. Парнишка метнулся к забору, а хозяин дома, которому показалось, что тот бросается на него, нажал на курки. Грохнул выстрел, заряд картечи попал парнишке в бедро, перебив артерию. Он упал и закричал от испуга и боли, за забором заголосила девушка. Хозяин бросился в дом, вызывать "скорую помощь", а в улочку уже въезжала машина ПМГ, с врубленной мигалкой. Мы, выскочив на выстрелы, кинулись обратно в дом, моля Бога о том, чтобы нас не заметили.