Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

Мы с трудом уселись в машину, посадив Натусю на заднее сидение, в серединку, между мной и Манхэттеном. Димка сидел рядом с Васей, оба с замотанными лицами, чтобы непонятно было кто ведет машину: заложник, или террорист. Мы, сидевшие сзади, накрылись одеялом, чтобы не видно было лиц и кто где сидит.

Выехали в открытые ворота, повернули направо, дождавшись, когда перед нами расступится шеренга вооруженных милиционеров. Мы ехали, выслушивая посылаемые нам вдогонку предложения одуматься и сдаться. Миновав перекресток и убедившись, что за нами никто не следует, мы поехали дальше, нырнули в какой-то переулок, где Вася распахнул двери машины, велев нам быстро вылезать. Упрашивать нас не пришлось. Мы повыскакивали, словно пробки из шампанского.

За руль Вася усадил свою Натусю и велел ей ехать подальше и в другую сторону, чтобы сказать милиции, когда её остановят, что ей положили на заднее сиденье мину и приказали не останавливаться, иначе взорвется.

Вася бросил в машину сложенные в несколько раз одеяла, захлопнул дверцу и замахал Натусе руками, мол, поезжай, не задерживай.

Натуся газанула, и "москвичонок" поехал, вроде как переняв сразу походку хозяйки, вперевалку, утицей. Мы пошли, прижимаясь к заборам, следом за шустрым Васей. Он оказался прав, велев супруге уезжать поскорее. Почти следом за её отъездом, в улочку въехал БТР, на подножке стоял кто-то в форме и командовал, куда ехать, прислушиваясь к шуму мотора "Москвича".

Идти нам пришлось недалеко. Вскоре Вася нашел калитку, в которую и застучал, довольно громко.

– Ты чего, охренел?!
– ухватил его за руку Димка.
– Всю улицу перебудишь!

– Иначе моего кума не поднимешь, - оправдывался Вася, - особенно, если он перед сном принял.

– А что, часто принимает?
– поинтересовался Манхэттен.

– Кум-то?
– почесал в реденькой прическе Вася.
– Часто. Перед сном так обязательно.

Подумал и добавил уважительно:

– Режим у него. Строгий такой.

Соблюдающий режим кум вывалился на улицу в буквальном смысле слова. Он вышел на крыльцо и тут же с него грохнулся. Вася бросился в незапертую калитку, помогать куму подняться.

– Ты чего же, гад, долбил в ворота на всю улицу, когда они даже закрыты не были?
– сердито выговаривал ему Димка, помогая поставить на ноги совсем вроде того не желающего кума.

– Ну как же зайти, не постукав?
– непонимающе посмотрел на него Василий.

Димка только рукой махнул.

Мы заволокли кума в дом. Он сидел, поддерживаемый Васей, на табуретке, с которой все время норовил завалиться на пол, и разговаривал, судя по всему, с марсианами, поскольку мы ни слова не понимали из его речей.

– Ну и как он вывезет нас из города?
– спросил я у Васи.

– Как это так - как?
– удивился тот.
– Обнакновенно, на машине он нас вывезет.

– Да его в таком виде с машины снимут, и салон весь перероют.

– Не, у него не перероют. И к нему не подойдут. Я сказал вывезет, значит - вывезет.

– Он даже лыка не вяжет.

– К утру прочухается, - уверил Вася.

– Ты что, сдурел?!
– вырвалось у меня.
– Утром выезжать из города?! Да к утру перекроют все ходы и выходы.

– Ну, все ходы и выходы никогда не перекроют, - без тени сомнения ответил Вася.
– А утром самое будет надежное. Посмотрите. И чего боитесь? Зачем тогда брались за такие дела, что бегать приходится? Я же с вами поеду, я не боюсь. А я себе что - враг, что ли?

Он задумался и ответил сам себе:

– Нет, я себе не враг. Значит, уедем из города. Лимон на дороге не валяется. А тем боле, целых девять. Спать давайте.

– А кто разбудит?
– спросил Дима.

– Петька разбудит, - беспечно отозвался безответственный Вася.

– Какой такой Петька?!
– уже не выдержал Манхэттен.

– Как какой?
– зевнул Василий.
– Кум мой. Его Петькой кличут.

– Как же он проснется, когда он в таком виде?

– А чего? Вид как вид. У него завсегда такой. А встанет он точно. Это будьте спокойны.

Петя встал вовремя и сам. И даже меня разбудил. Когда я проснулся от того, что кто-то ощупывал мое лицо, то увидел над собой совершенно заплывшую харю, жутко измятую, с глазками-щелочками. Петя хватал грязной лапой мое лицо, при этом спрашивал:

– Хтой-то? Хтой-то? Это я чтой-то, али нет? У меня чо, рожа что ли отвалилась? Чой-то она не на месте?

В этот момент он попал своим грязным пальцем прямо мне в рот. Я отпихнул его руку и вскочил:

– Эй! Мужик! Это не твоя рожа, а моя, - отвел я в сторону его протянувшиеся ко мне руки.

– А хтой-то?
– спросил он.

– Пойдем, Петя, - вспомнив, как его зовут, повел я его к рукомойнику на кухне.

– А мы куда идем? К машине?

– Почти, - ответил я, засовывая его под струю воды.

– Ой, блин! А чего это ты мне на голову надудонил?!
– рассердился Петя.

– Это водичка, Петя, - успокоил я его.
– Которую пьют.

– Водичку?
– не поверил он мне.

– Ну иногда, - не стал я спорить с ним.

Глаза у Пети с трудом открылись. Сперва при помощи пальцев, почти раздирающих слипшиеся веки. Потом ничего. Проморгался.

– А ты чего тут?
– спросил он меня.
– Похмелку принес?

– Нет, - чистосердечно признался я.

– А чего ты тогда тут?
– вполне резонно спросил он опять.

На такой вопрос трудно было ответить. Пришлось звать на помощь Василия.

– О! Васька! Здорово, член собачий!
– завопил Петя.
– Похмелку принес?

Похоже было, что это его любимый вопрос.

– Нет, не принес, - ответил Вася почти моими словами, я даже подумал, не подслушал ли он ответ.

– А чего ты тогда тут?
– так же разочаровался в нем, как и во мне, кум.

Видимо, все, кто приходил в этот дом без похмелки, были, по меркам Пети, людьми совершенно никчемными.

– Как же я за руль сяду?
– бормотал озабоченно Петя, бродя привидением по углам, совершенно не обращая внимания на то, что его дом полон чужих людей.

– Да ты ещё ничего, мужик. Бывало и хуже, протрезвеешь малость, сядешь за баранку, - попробовал его успокоить Димка.

– Кто же за баранку трезвым садится?
– вылупился на него Петя.
– Я тридцать лет шоферю, ни разу трезвым за руль не сел, и ни одной аварии, ни одного нарушения. А вот как не опохмелился однажды, так телеграфный столб как есть подчистую снес.