Купол над бедой

В пятницу во второй половине дня Вейлин подписал все бумаги по прошедшему суду для передачи наместнику и ушел по порталу в Мурманск. Ему было чем гордиться. Он смог сделать то, что оказалось не под силу не только местным службам правопорядка, но и всей имперской администрации: поймал давнего врага, будоражившего народ и мешавшего проведению в крае политики, угодной Пророку и ведущей к общему процветанию. И сверх этого, он изобличил ее как некромантку: она не только сама совершала недолжные обряды и призывала к этому других, она создавала артефакты из костей мертвых, нарушая их покой и сон. Другой бы на его месте требовал заслуженных наград и признания, но Вейлин знал, что впереди еще очень много работы и непредвиденных сложностей, что Озерный край еще не принял до конца Путь, что на севере края у людей по-прежнему недостаточно сил поддерживать в себе надежду на лучшее самостоятельно, и значит, достопочтенному надо продолжать свой труд, отдыхать просто некогда.

Поздним вечером пятницы ему сообщили, что князь отложил все решения до понедельника, и Вейлин только вздохнул. В столице края было неспокойно, оставлять в живых некромантку на все выходные не стоило. Впрочем, это уже стало заботой светских властей, свой долг достопочтенный выполнил. Так что он со спокойной совестью занялся поселками Мурманской области, подведением итогов зимы и проверкой готовности к лету, намереваясь вернуться ко дню исполнения приговора, то есть к следующей пятнице.

Разумеется, достопочтенному доложили, что "его" осужденную забрали из "Крестов" в ночь на понедельник по приказу князя. Естественно, сообщили не с утра, а во второй половине дня, потому что местным было все равно, а из досточтимых никто не хотел пересекать фарватер ни перед достопочтенным, ни перед наместником. Ожидаемо, Вейлин сразу вернулся в резиденцию и пошел к князю требовать срочной встречи.

Выслушав его, князь сказал:

– Вейлин, очнись. Нам десять десятков раз сказали, что в крае нет магов и не может быть никаких конкурентов для империи. И вот - сначала Медуница с ее сайхами, теперь некромантка из местных. И ты подписываешь смертный приговор, даже не известив столицу! На что ты меня толкал, ты что, не понимаешь, что это дело для магистра или по меньшей мере для дознавателя?

– Она не понимала, что делает, традиция утрачена полностью, надо только убрать поросль, растущую из ядовитого корня, - возразил Вейлин.
– Ты был небрежен в деле да Фалле, хотя я тебя предупреждал, что местные законы созданы для защиты магии смерти и практик скрытого рабства. Ты позволил заразе беспрепятственно распространяться за пределами Озерного края, сделав вид, что не замечаешь выезда людей, привлекших внимание Святой стражи. Ты оставил в живых Медуницу, показав местным, что пренебрегаешь их законом и не желаешь защищать их от безумцев со взрывчаткой, а потом еще и дал ей в руки оружие, тем самым позволив смеяться над нашим обычаем. И мне уже доложили, что забирала некромантку именно она! Ты пустил прахом долгую и кропотливую работу моих людей, ты выставил их на посмешище перед местными! Как мне объяснять им необходимость следовать закону и слушать досточтимых, если ты, наместник, им пренебрегаешь ради прихоти? Из пустых сомнений!

У князя сделалось "придворное" лицо, и голос стал холодным, как сквозняк.

– Отменять указ об отсрочке приговора я не буду. Если прав ты, и она не понимала, что делает, то объяснений твоих людей ей должно было хватить, чтобы понять всю глубину своих заблуждений. Но этого не случилось. В списке она не первая и даже не десятая. И что-то для ядовитой поросли уже слишком много крови, Вейлин. Или ты ошибся в оценке состояния их традиции, или вы неверно оценили местный обычай. В любом случае ситуация в городе на грани взрыва, и я тебя предупреждал, что потребую вызова дознавателя и проверки, если до этого дойдет.

Князь продолжал гнуть свою линию, не слушая никаких доводов, как свойственно многим из старой знати, но Вейлин не собирался отступать. Наместник услышал его раньше, должен понять и сейчас, они слишком много сделали вместе, и будет грустно, если он сдастся в шаге от общей цели.

– Тебе только кажется, что крови слишком много. Здесь живет больше народу, чем во всем Саалан, и, конечно, даже остатки давних традиций задели больше людей. Разумеется, местным тяжело принимать новое. Но вспомни, что я рассказывал тебе об их обычаях. Они скоро примут то, что несем им мы, и сами начнут убеждать своих соседей отказаться от пагубных практик, даже без нашего участия. Так уже было в их истории. Нам просто нельзя прекращать объяснять и показывать, почему мы правы, а они - нет.

– Если за два пятерика они не успокоятся, я потребую вызова дознавателя, - продолжал стоять на своем князь.
– И никаких отговорок не приму. А, да: и еще ты сам пойдешь с ними объясняться. Вот прямо к ним туда, на улицу.

– Ты же наместник, - Вейлин едва сумел сохранить спокойствие, отвечая князю.

На взгляд достопочтенного, Димитри продолжал упорствовать только потому, что не мог признать ошибки. И, как всякий человек, понимающий слабость своей позиции, атаковал того, кто посмел о ней напомнить. Угроза никогда не была признаком уверенности и сильной позиции, Вейлин помнил это еще по школьным годам. Впрочем, приказать идти в город, наливающийся бунтом, как грязная рана гноем, наместник вполне мог. И выполнять такой приказ достопочтенный будет обязан.

– А идея твоя, - холодно улыбнулся князь.
– Тебе и разбираться.

Вейлин был, разумеется, не согласен и счел, что князь осторожен там, где не нужно, и слишком легкомыслен там, где следовало быть серьезнее. Конечно, он не поверил в обещание потребовать вызова дознавателя и решил, что это был такой аргумент в споре, не слишком честный, если вдуматься. Но решил, что в князе говорит усталость и беспокойство, и это пройдет, как проходило раньше. И с этим ушел снова в Мурманск, чтобы не мозолить глаза лишний раз и так раздраженному наместнику.

Давайте признаемся себе - нашего города больше нет. И нет, он перестал быть не вчера. Его медленно убивали у нас на глазах, то глумливо смеясь нам в лицо, то не замечая нас, то стреляя в нас, когда мы пытались его защитить.

Вчера стало окончательно понятно, что пытаться было ошибкой, don't try, just do было бы правильной политикой. Впрочем, еще не поздно. Да, мы уже ничего не защитим и ничего не вернем. Но ответить мы вправе. И пора этим правом воспользоваться.

Мы имеем право поставить им в счет все, что они сделали. Пусть платят, уже пора. За каждую отнятую и сломанную жизнь, за каждый сожженный и разрушенный дом, за каждый камень наших улиц и набережных. За сгоревший Эрмитаж. За расстрелянный зубровник в Юкках. За "охоту на говорящую дичь" на Стрелке. За развалины на Фонтанке, которые еще весной были старейшим цирком Федерации.

Мы пытались договариваться, мы пытались объяснять, мы пытались молчать. Не получилось. Хватит пытаться. Они заняли и обживают дворцы убитого города - пусть каждый камень стен угрожает им. Они хотели эту землю - пусть едят ее досыта, больше, чем смогут вместить.

Мы все равно не выживем, и это случится прежде, чем они поймут, что творят. Они все равно не выживут, и это произойдет потому, что они не образумятся. Тут еще есть что разрушать, и если не обломать им руки, они доберутся и до оставшегося. После пьянки с фейерверком в филармонии, которую они устроили неделю назад, у города больше нет филармонии. Что на очереди, узнаем завтра.

Лучшее, что мы можем сделать - это забрать их с собой, уходя, всех до одного, чтобы те, кто придет сюда после, могли без помех растить цветы на нашем пепле. Может, тогда мы и помиримся, а пока - хватит с ними разговаривать, пора затыкать им глотки. Той самой землей, которую они так хотели. Землей нашего убитого города.