Кураж

– Лейтенант Каруселин.

– Чем командовали, лейтенант?

– Саперным взводом.

– Где учились?

– В Ленинградском инженерном училище.

Порфирин передал документы старшему.

– По твоей части, Алексей Павлович. Значит, за линию фронта собрались.

– Так точно. Для продолжения службы.

– Понятно. Вот что: устройте лейтенанта на отдых. А завтра поговорим поподробней.

– Есть. Пошли?

Каруселин в дверях остановился.

– Простите, товарищ командир, а вы, случайно, не товарищ секретарь горкома Порфирин?

Порфирин улыбнулся.

– Случайно состою с ним в близком родстве.

Когда вышли из землянки, молодой хлопнул Каруселина по спине.

– Чего ж ты сразу документы не показал? Идти было бы веселей.

9

Ефрейтору Кляйнфингеру не нравилась Россия. Он ожидал большего. Конечно, фюреру виднее, где вести войну, но если бы спросили его, Кляйнфингера, он бы предпочел Индию - драгоценные камни, золото, серебро. Храмы. Слоны. И тепло!… Черт побери, он, Кляйнфингер, культурный, начитанный немец и кое-что знает про Индию с детства. Там даже дожди теплые, а здесь… Бр-р-р!…

С каски на шинель стекали большие капли. Крашеный шлагбаум блестел от воды. Куда ни глянь - холодная серая стена дождя.

Нет, не Индия!

Когда он прощался с Эльзой, обещал ей прислать "кое-что". А где это "кое-что" возьмешь? Нищая страна! Непонятный народ. Смотрят на тебя, словно на гадюку ядовитую. Жрут один картофель. Понятия не имеют, что такое сырой рубленый бифштекс с луком, яйцом и перцем. Вот уж, действительно, недочеловеки! То ли дело дома, в Баварии!

– Ганс, - окликнул Кляйнфингер напарника, - ты в Баварии бывал?

– Нет.

– Сам фюрер взращен на мюнхенском пиве!
– с гордостью произнес Кляйнфингер.

К шлагбауму подкатил грузовик. Рядом с шофером сидел автоматчик.

Проверили документы. Кляйнфингер заглянул за борт грузовика и почмокал губами: там лежало несколько свиных туш.

Ганс поднял шлагбаум. Грузовик, выпустив синюю струйку дыма, въехал в город.

Кляйнфингер, вобрав голову в поднятый воротник шинели, пытался мысленно воскресить во рту вкус баварского пива.

Нищая страна! И Польша тоже нищая страна. Правда, батальон двигался во втором эшелоне, а все, что можно прибрать, прибрали идущие впереди. Разве это добыча, достойная солдата рейха: пара обручальных колец, часы да еще пуховый платок… Платок чертова баба не отдавала, вцепилась в него, как в бог весь какую драгоценность. Пришлось припугнуть автоматом.

Но говорят, скоро будет акция. Повезут из гетто евреев. Можно будет кое-чем разжиться. Да и на совести спокойней: тем евреям на том свете ничего не понадобится.

Подошли два мальчишки с собачонкой. Кляйнфингер собрался пнуть собачонку, но она оскалила зубы и зарычала. Экая дрянь. Все тут дрянь: и люди, и собаки, и погода.

– Здравствуйте, господин офицер, - обратился к нему один из мальчишек.
– Скажите, пожалуйста, какой это город?

Смотри-ка, по-немецки говорит!

– А тебе какой надо?

– Гронск.

– Стало быть, он и есть.

– Правда, господин офицер?
– обрадовался мальчишка и повернулся к другому: - Петер, мы пришли!

– Наконец-то, - воскликнул тот, которого назвали Петером.
– А то ходим и ходим…

Кляйнфингер посмотрел на мальчишек внимательнее. До чего грязны! Дрянь мальчишки. То ли дело баварские дети!

– Вы откуда немецкий знаете?

– А мы немцы…

– Ганс, ты когда-нибудь видел таких задрипанных немцев?

– Если тебя не мыть, и ты таким будешь, - философски заметил Ганс.

– Мы очень долго идем, господин офицер. Мы ищем свою маму.

– Что она, иголка, что ее надо искать?

– Ее русские посадили в тюрьму.

– За какие-нибудь делишки?
– поинтересовался Ганс.

– Что вы! Просто за то, что она немка.

– Умойтесь, детки, а то родная мама вас не узнает, - Кляйнфингер тоненько засмеялся собственной шутке. Уж такие они, баварцы, за словом в карман не лезут!
– Ну, идите, ищите. Найдете свою маму, передайте ей привет от ефрейтора Кляйнфингера из Баварии.

– Обязательно, господин ефрейтор. Спасибо. До свидания.

Павел и Петр позвали отбежавшего в сторону Киндера и пошли в город. А Кляйнфингер посмотрел им вслед и изрек:

– А в Индии все ходят голыми. Там тепло.

Мальчики добрались до центра и остановились возле школы, пораженные. Сада не было. Только низенькие пеньки со следами ровного аккуратного распила. Ограда поднята колючей проволокой, натянутой в несколько рядов. По ту сторону ее, среди пней, сиротливо стоит "пушкинская" скамейка.

Обнажившееся здание школы обходили серые часовые мерным шагом. Возле дверей стояли легковые машины. Видимо, в школе помещался какой-то штаб.

– Идем, - потянул Павел брата за рукав.

– Куда?

– В цирк. К маме нельзя. Нас кто-то должен к ней привести.

Они прошмыгнули мимо гостиницы, стараясь не пялиться на вход, чтобы чем-нибудь себя не выдать. Ведь здесь, в гостинице, была мама! Они ее так давно не видели, целую вечность! Сердчишки их сжались от тоски.

На знакомой калитке висел замок. Сторожа не было. Быстро темнело. Надо было где-то устраиваться на ночь. Не оставаться же на улице в комендантский час. Холодно, да и фашисты стреляют без предупреждения.

К Пантелею Романовичу нельзя. Это ясно.

Пойти к Ржавому? Или к Злате? Они наверняка знают, что мама работает у немцев. Великие Вожди просто не могут этого не знать. Еще не известно, как они к ним отнесутся, к сыновьям предательницы.

В немецкую комендатуру пойти?… Здравствуйте, ищем маму. А вдруг и слушать не захотят?

Улицы пусты и темны: ни фонаря, ни светящегося окошка.

– Давай через ограду, - предложил Петр.
– В цирке до утра переждем.

Они перекинули Киндера через ограду и перелезли сами.