Курс лекций по истории Восточных философий (ориентософии). Том первый. Протософия
Шрифт:
В-третьих, время, обращенное вспять. Философия Востока - это философия не возможного будущего, а должного прошлого. Именно должное прошлое есть мерило актуальности настоящего. Цель философствования воплотить идеал прошлого, идеал, дошедший во фрагментах, идеал искаженный предыдущими его воплощениями. Очистить идеал от недомолвок, излишней узкой конкретности и продемонстрировать его слушателям. Любая философия - это интеллектуальный проект видения реальности. Восточные философии видят этот идеальный проект в прошлом, Западные философии в будущем (иногда в настоящем). Почему так? Про Восток мы уже говорили, попробуем очертить точку зрения Запада.
Для Западного философа предшественники - это череда абсолютных заблуждений и случайных, тезисных откровений, исправить которые - дело рук очередного Гения, Великой философской школы и т.п. Свершение Гения может быть и не понято современниками, считает Гений, но будет оценено потомками... И в этом смысле любой философский текст Запада проходит по реестру возможного будущего, и
В-четвертых, практика есть мерило истины. Восток, вероятно, не знает умозрительной истины. Не в том смысле, что умозрительных истин в его традициях нет, а в том смысле, что истина признается таковой если ее носитель (обладатель, создатель, репродуктор) демонстрирует предметное, заметное на бытовом уровне воплощение этой истины в собственной, личной жизни. Если добродетель мыслителя вызывает сомнение, если его воля, интеллект, речь - не являются совершенными, то истина, которую он транслирует весьма сомнительна. Ибо не может быть истина сама по себе, а ее хранитель сам по себе. Для Востока истина - это всегда конкретное, предметное, овеществленное бытие идеального и мыслимого. Пусть эта предметность и странна для прагматика с Wall Street или циника с "Рублевки", но для Востока она - очевидна. Как правило такая предметность связанна с практиками смерти, вечности, порядка, смысла. Предметность должна быть видима или, по крайней мере, угадываема всеми. Пусть не в своей бесконечной полноте, но хотя бы в отдельных своих гранях. И эти грани просто обязаны быть самоочевидны и не нуждаться в излишних объяснениях. Например, невозмутимость Сиддхартхи Готамы, искренность Заратустры, вежливость Кун Фу-цзы.
Для Запада же истина остается истиной и в устах праведника, и в устах нечестивца. Личная честь, достоинство, образ жизни никак не влияет на отношение к истине, которую излагает Западный философ. Истины гомесексуалиста М. Фуко и ректора нацистского университета, члена национал-социалистической партии Германии (НСДАП) М. Хайдегера, также почитаемы, как истины пуританина, сидевшего за научную честность в "Сталинских лагерях" А.Ф. Лосева и борца движения Сопротивления А. Камю. Впрочем, иногда, для Запада мерилом истинности могут выступать личная ученость, научная щепетильность творца, но и они при случае могут быть "забыты". Авторитетность Т. Гоббса ничуть не страдает от того, что он осуществлял масштабные интеллектуальные кражи у Р. Декарта. А глубочайшее научное невежество Р. Декарта (он совсем не знал и практически не читал трудов Августина Блаженного, что для его времени - верх интеллектуального моветона) ничуть не принизили его заслуг в глазах современников. В этом смысле Запад крайне умерен и невзыскателен к своим философам, мудрецам, учителям. Более того, знание о предмете, частенько совсем не означает направленности на воплощение этого знания в бытийной реальности. Блестящий Ю. Хабермас, так и не озаботился созданием идеального гражданского общества, как действующее политическое лицо... Исключения есть, но они редкость, а их опыты ужасающе плачевны либо для них, либо для их подопечных, а частенько и для всех вместе взятых. В этой связи стоит упомянуть трагические фигуры философов , Великих Философов Запада, которые претворяя свои философские идеи в жизнь либо совершили масштабные злодеянии либо испытали спектр личных трагедий: Платон, Савонарола, К. Маркс, М. Фуко. Но, при всех их личных и общественных неудачах, при всей их вопиющей непрактичности и предметной несостоятельности учения, они не лишаются доверия со стороны читающей аудитории Запада.
Предложенные четыре пункта это наиболее яркие и существенные моменты отличающие западные философии от Восточных. Это ось, которая разделяет полушария философской мысли. Это ось, вокруг которой веками кружится философский азарт Востока и Запада.
Вопросы для самоконтроля:
1. Дайте определение понятию "Ориентософия" и приведите его синонимы.
2. Каковы четыре отличительные особенности "ориентософии" от Западной философии?
3. В чем заключается своеобразие понимания феномена "Практика" в ориентософских традициях?
Темы для рефератов и эссе.
1. Что есть Истина для Востока и что есть истина для Западных типов культуры?
2. Будущее как "должное прошлое": парадокс Восточных философий.
3. Роль мудреца в социальных практиках Восточных и Западных культур.
Лекция 2.
Современные
критики и апологеты "Восточных философий".Опыт компапративистких (сравнительно-аналитичных) исследований Востока и Запада насчитывает уже несколько тысячелетий. Он был начат еще Диогеном Лаэртским еще в Античности, отчасти продолжен Христианско-мусульманским диалогом в Средние века. Он то возгорался, то затухал. Процесс был достаточно вялотекущим с отдельными взрывными периодами. Так продолжалось до XVIII-XIX вв., то есть до тех пор, пока Европейская мысль в поисках смысла жизни и смысла истины не исчерпала сама себя и Европейские философы не стали систематически искать откровений в текстах Восточных мудрецов. Они то спорили с ними, то апеллировали к ним, но уже полностью отказаться от смыслов Восточного мудрствования Европа не смогла. Наиболее заметными философскими проводниками, лоцманами в океане восточной мысли стали столь знаковые философы Европы как Г. Лейбницем, Г. Гегелем, А. Шопенгауэром, Ф. Шеллинг, Ф. Ницше, Вл. Соловьев. К 1899 году опыт освоения восточных традиций мысления мира был уже настолько значителен, что потребовалось обозначить его особым термином, который и был предложил Индийцем Б.Силом: "Comparative philosophy".
В 80-ые годы ХХ века существуют уже академические организации и авторитетные научные журналы, посвященные сравнительному анализу Западной и Восточной философии. Крайне серьезно к освоению восточных смыслов подошел писательский корпус. Из-под пера известных классиков и популярных беллетристов выходит цикл книг в которых разворачивается дискурс особенной, мало на что похожей философии Востока: Т. Манн "Иосиф и его братья", Г. Гессе "Паломничество в страну Востока", А. Экзюпери "Цитадель", Р. Желязны "Князь Света", П. Коэльо "Алхимик".
В нашей отечественной традиции одной из первых, ярких фигур, синтезирующих Западный и Восточный формат философствования явилась личность Вл. Соловьева. В советское время компаративистикой активно занимались специалисты из сектора Восточных философий сосредоточив свое внимание в основном на вопросах Арабо-мусульманской, Китайской и Индийской философий. Однако к концу ХХ - началу ХХI века складываются противоречия, заблокировавшие путь дальнейшего изучения Восточных философий. Попытки освоить мир восточной мудрости в рамках художественной литературы были, но носили маргинальный, спорадический характер. Среди наиболее ярких образцов преимущественно ХХ-ХХI века, можно привести двух классиков к которым, и тяготеет большинство текстов. С одной стороны - псевдоисторическая романистика Л. Соловьева "Повесть о Ходже Насреддине", а с другой - квазифилософская фантастика Г.Л. Олди "Черный Баламут".
Попробуем выявить основания столь неровного, скачкообразного отношения профессионалов к проблеме Восточных философий.
Во-первых, плюрализм понимания термина: "Философия". Что скрывается под этим понятием? Каковы пределы смыслов философии? Нужно ли считать, что это некая реальность, вернее некий четко определенный, регламентированный канон мысли, созданный в рамках Античности и Нового Времени? Если да, то любая Восточная философия, если она самостоятельна, оригинальна и не соответствует европейскому рационализму 18-19 вв. должна пониматься, как нечто иное, нежели философия. В этом смысле очень классичным и очень последовательным критиком Восточных философий "априори" является М.Н. Вольф. Так, например, рассматривая формы и возможности влияния Иранских традиций на раннюю греческую философию [Вольф, 2006], исследовательница выводит эталоность философии именно из образцов Эллады. Более того, тщательно анатомируя саму философскую традицию, исследовательница отсекает все, что выходит за пределы сухого рационализма, отбрасывая прочь любой элемент мифологии, религии, мистики. Даже в том случае если речь идет об одном мыслителе, например, Эмпедокле, М.В. Вольф четко разделяет его, как философа и, как теолога. Не считая сколь ни будь серьезным делом, видеть реальность гармоничной и целостной, предпочитая фрагментировать ее, реакльность, на искусственные, существующие атомарно друг от друга капсулы: "Философия", "Теология" и "Миф", чего, конечно же, реальность, никогда не знала. Та же четкая и последовательная позиция прослеживается в работах М.В. Вольф посвященных рождению древней греческой философии или Ашаритскому Каламу. Сама же философия, понимается как строгая европейски рационализированная форма обобщения фактов реальности.
Однако столь ясная и четкая позиция редкость среди исследователей. Большинство философов, в том числе таких видных как М.Т. Степанянц, создавая труды по Востоку предпочитают "уходить" от четкого определения, что такое философия. Выводя формулы о сложнейшем комплексе верознания [Степанянц: 10]. Отмечая важность "сердца", "универсалий культуры", "ценностей", но не предлагая пусть и развернутого, но четкого определения, что считать философией. Подливает масла в огонь, появление текстов которые прямо и непосредственно посвящаются именно религиозной философии в которых предпринимаются попытки все таки вывести возможность рационально-эмоционального, предметно-мистического познания мира. При этом данные попытки вполне соответствуют самым строгим канонам светского образования и третьему поколению образовательных стандартов РФ [Воденко, Самыгин].