Курсант: Назад в СССР 14
Шрифт:
Мы выехали не сразу. Оформление бумаг, получение санкции на обыск по согласованию с городским прокурором — всё это отняло время, но Горохов, как человек, привыкший работать в системе, знал, кому и как звонить, на кого надавить, чтобы не нарушая закон, сэкономить часы. Да что скрывать, некоторым способам «подкрутить правила» я и сам его научил тогда, когда наша группа только ещё складывалась.
Через час постановление на обыск, санкционированное местным прокурором, уже лежало у него в портфеле. Еще через пятнадцать минут колонна из двух
С собой мы взяли и хозяина дома — Леонтия Прохоровича вывели из камеры. Поначалу шёл он, не говоря ни слова, с прямой спиной, но с лицом, на котором отпечатались обида и плохо скрываемая злоба. Уже садясь в машину, хрипло бросил:
— За это вы ответите. Все до одного.
Участковый, сопровождавший его, промолчал, кивнув машинально, будто соглашаясь с тем, что он сказал. Поправил фуражку и поджал губы. В первый раз он видел, как уважаемого в городе человека ведут вот так, в наручниках.
Мы подъехали к дому целой процессией. Вошли, ведя впереди Лазовского-старшего, наручники с него уже сняли.
Анна Васильевна, хозяйка, бросилась на шею к мужу, лишь только мы вошли.
— Леонтий, что происходит? Где Гришенька?
Её глаза были опухшими от слёз, лицо — серым, в руках она мяла платок, как ребёнок, попавший в кабинет к строгому учителю. Мне даже на миг стало ее жалко, ведь женщина ни в чем не виновата, но таков порядок, а Гришенька ее — скорее всего, безжалостный убийца.
— Все нормально, — Лазовский сухо оторовал от себя жену. — Не разводи слякоть. Не давай им повод торжествовать…
— А мы и не торжествуем, — заявил Горохов. — Все в рамках закона, товарищи. Вот, распишитесь, что принимаете участие в обыске вашего жилища.
Следователь, не теряя времени, дал расписаться хозяевам, а затем разложил на столе в гостиной бланки и чётко начал диктовать самому себе, записывая и озвучивая текст:
— Протокол обыска в жилом помещении, расположенном по адресу: улица Октябрьская, дом номер восемь. Обыск проводится на основании санкции прокурора города, в присутствии понятых, с участием гражданина Лазовского Леонтия Прохоровича, хозяина дома.
Понятые — мужчина лет пятидесяти и девушка, студентка педучилища — переглянулись, но ничего не сказали. Они уже были проинструктированы заранее.
Катков начал осмотр с кухни, ему в помощь отрядили двух сержантов. Я пока что ходил по коридорам, осматривался. Затем перешли в кабинет Лазовского. Там был образцовый порядок: книги расставлены по высоте, документы подшиты, какие-то статуэтки высятся ровно, всё по полкам. Именно там я начал искать с особым усердием, пока Погодин осматривал гостиную.
— Что вы ищете? — скрипнув зубами, спросил Лазовский, стоя сзади.
— Мы ищем правду, Леонтий Прохорович, — не поднимая головы, отозвался я.
И вот, наконец, комната Григория. Оставили ее на десерт, так сказать, чтобы в остальных комнатах хозяева, если что, не успели скрыть улики. А комнату Гриши всё это время охранял безусый лейтенантик из дежурной части. Когда мы подошли к двери этой спальни, солнце неожиданно село, и стало сумрачно, пришлось даже свет включать.
Я подвинул
лейтенантика, первым вошёл внутрь, огляделся, сел на корточки у кровати. Постель — заправлена, на одеяле лежит выцветшая игрушка, над кроватью полка с пожелтевшими открытками. Подоконник покрыт пылью.Катков стал рыться в вещевом шкафу, я же медленно провёл рукой под кроватью — и нащупал что-то плотное.
— Есть, — сказал я приглушённо, глядя под кровать. — Что-то тут лежит… мокрое.
Я аккуратно потянул на себя — из-под днища вылез туго обёрнутый свёрток из мешковины. Ткань серо-коричневая, с неравномерными пятнами бурого цвета, местами подсохшими, местами — блестящими от влаги или корочки, я пока что не разобрал.
— Ого… — присвистнул Горохов, приседая рядом. — Что это у нас?
На несколько секунд наступила тишина. Даже скрип половиц под сапогами утих.
— Сейчас разберёмся, — произнёс я и протянул руку к Каткову, который уже подавал мне пару резиновых перчаток.
Один из понятых шагнул ближе, девушка же осталась стоять, сжав руки на груди и тревожно вытянув губы в ниточку. Анна Васильевна скукожилась в углу комнаты, будто хотела вжаться в стену, слиться с обоями. Леонтий Прохорович смотрел исподлобья, челюсти стиснуты, в глазах застыло напряжение. Было видно, что он готов сорваться, но ещё держался. Он понимал — никто в комнату не заходил, свёрток нашли на его глазах.
— Товарищи понятые, прошу обратить внимание, — чётко сказал я официальным тоном, — приступаем к осмотру обнаруженного предмета. Подойдите ближе.
Я медленно, с внутренней настороженностью, начал разворачивать мешковину. Даже в перчатках чувствовалась липкость. Запах ударил сразу, знакомый, сладковато-железистый, тот, что чувствуешь при свежем ранении.
Или, может, мне только показалось… Но будто бы кровь я почувствовал не только носом, а своей внутренней чуйкой. Меня это удивило, ведь такого со мной прежде не бывало.
— Ну что там? — нетерпеливо подался вперёд на корточках Горохов. — Разматывай уже.
Я отлепил последний слой мешковины — и остановился. В руках моих лежало сердце. Настоящее. Человеческое.
Мгновение никто не дышал. Потом девушка-понятая медленно осела на пол, завалилась набок. И стукнулась бы головой о стенку, если б Федя Погодин ее вовремя не подхватил. Анна Васильевна глухо вскрикнула, зажав рот ладонями, и вылетела из комнаты — шарахнулась прочь, как тень от света. Лазовский-старший побледнел, сжал кулаки, но всё ещё стоял здесь. Один из молодых милиционеров отшатнулся к стене, нагнулся — его вырвало прямо под батарею.
Только наши, оперативная группа Горохова, остались на месте. Не дрогнули. Глаза у всех были одинаково холодные, сосредоточенные. Появился тот самый азарт. Как у охотников, которые вдруг услышали в кустах щелчок ветки: дичь рядом.
— Смотрите, — сказал Катков спокойно, опускаясь на корточки рядом со мной. — Разрез ровный, чёткий. Ни рваных краёв, ни заусенцев. Инструмент, значит, был острый — скорее всего, скальпель. Медицинский. Не кухонный нож, не охотничий.
Он осмотрел края среза, медленно провёл по ним пальцем в перчатке.