Курсант: Назад в СССР 14

— Всё понимаю, — я подошёл ближе, так, чтобы никто нас не услышал. — Поверь, Борислав, я тоже не пальцем делан. Просто иногда надо дать крысе выйти из норы, чтобы узнать, куда она поползёт. Понимаешь?

Он молча смотрел. Потом чуть наклонил голову.

— Хорошо. Тогда я ничего не понял. Какой твой план, расскажи подробнее, пожалуйста.

И я рассказал. Послушав, КГБшник одобрительно закивал и проговорил:

— Ну, Григорич, ну голова…

* * *

Я кивнул дежурному, с которым мы вместе вошли в помещение КПЗ.

— Камеру номер два открой. Быстрее.

Тот щёлкнул замком, скрипнула дверь, и в проёме показался Гриша. Волосы растрёпаны, покрасневшие глаза бегают. Стоит, будто ждёт, что сейчас его снова пнут или заставят что-то делать. Ну вылитая жертва…

Я изменил голос, чтобы звучал устало, но с оттенком добродушия, только чуть театрально.

— Ну что, Гриша… Ошибочка вышла. Зря тебя в клетку посадили, перепутали. Бывает. В общем, давай выходи, ты свободен. И вот — это твоё.

Из кармана вынул «Санио» — тот самый диктофон. Протянул ему, чуть склоняя голову, будто с извинением. Он взял двумя руками, аккуратно, как святыню.

— Спасибо, — прошептал паренёк. — Гриша домой? Домой можно?

— Мать, думаю, уже чайник поставила. Дуй до хаты, и не обижайся на дяденек, ладно? А диктофон береги. Раз ты его нашел, теперь он твой навсегда.

Он ещё раз глянул на меня, будто испуганная птичка, потом — на Орлова. Вздохнул и немного зажался — точно ли идти разрешаете, мол, но я кивнул. Тогда он повернулся и вышел. Медленно, как старая собака, которую впервые выпустили со двора.

— Ну, Андрей Григоревич, — пробормотал напарник, когда дверь за Лазовским-младшим захлопнулась. — Надеюсь, твой план сработает.

Он достал сигарету, закурил. Пару секунд тянулся дым. Я ждал — сейчас начнёт еще спорить, но он просто сказал:

— А неплохо ты придумал…

Я кивнул:

— Именно. Посмотрим.

* * *

К вечеру лес вокруг города совсем притих. Птиц опять не слышно, будто все вымирало на ночь.

Григорий Лазовский брёл один по старой, почти заросшей дороге, шагал пружинисто, временами оглядываясь, будто ожидал, что за ним кто-то следит. Он не торопился, но и не плёлся, просто уверенно шёл, если бы кто смотрел со стороны, то понял бы — этот человек точно знал, куда направляется.

Дорога вела всё дальше, вглубь леса, прочь от города, от домов, от любого привычного шума. Вскоре началась плотная чаща: колючие заросли, кривые ветки, хрустящие под ногами шишки. Здесь уже не было ни тропинки, ни следов — всё казалось заброшенным и безмолвным. Он пробирался туда, где лес становился плотным, почти глухим. Постояв немного на месте и даже принюхавшись, Гриша вдруг свернул, нагнулся и, почти не сгибаясь, прошёл в узкий зелёный проём между двумя деревьями.

За зарослями неожиданно открылась полянка. Она казалась странно ровной, правильной формы, будто её расчистили вручную. В самом центре проглядывал мох, и под ним угадывалась круглая металлическая крышка. Гриша опустился на колени и стал осторожно раздвигать мох, поддевая влажные тонкие корни пальцами. Наконец, показался проржавевший люк. Петли скрипнули, но поддались. Под крышкой оказалась вертикальная лестница, уходившая куда-то вниз, в темноту.

Он спустился, медленно, надёжно держась за холодные металлические прутья. Лестница была скользкой. Под землёй обнаружилось тесное помещение, выложенное неровными досками. Потолок низкий, по стенам ползли промоины, а с потолка местами свисали корни деревьев — они выглядели как жилы, пронизывающие деревянную плоть. Это была землянка, настоящее убежище.

На полу стоял деревянный ящик с массивными стальными ручками. Гриша опустился перед ним, открыл крышку и заглянул внутрь. Всё здесь было аккуратно разложено: старые наручные часы, белый носовой платок с вышитыми инициалами, расческа, изящная женская брошь в форме ромашки, медальон с пожелтевшим детским фото, охотничий нож в тёмных ножнах.

Он достал диктофон, медленно повернул его в руках, провёл пальцем по корпусу.

— Моё… — пробормотал едва слышно. — Всё моё. Сокровище…

Я стоял на верхней ступени, глядя вниз, и наблюдал за Гришей. Бесшумно спустился на еще одну ступеньку, прежде чем Лазовский-младший обернулся. Конечно, он сразу меня увидел. А я сказал:

— Ну что, Григорий. Думаю, теперь мы можем поговорить по-взрослому.

Он вздрогнул, выронил диктофон. В панике схватил что-то с пола — старый крюк или железную скобу, ржавую, но тяжёлую. Замахнулся.

Я спрыгнул с последних ступеней и, пока он не успел ударить, нанёс прямой удар ногой в грудь. Он отлетел к стене — рухнул, выронив оружие. В глазах — испуг, не столько от боли, сколько от того, что его поймали. Но в тот же миг он зарычал, словно самый настоящий хищник, и бросился на меня, попытавшись вцепиться зубами мне в плечо или в шею.

Пистолет я не доставал. Небольшой шажок в сторону, чтобы уйти с линии его броска. Удар в ухо. Врезал сбоку, будто проводив инерцию Гриши кулаком. Он вписался в земляной пол, зарюхался и заскулил. Понял, что бесполезно рыпаться.

Орлов уже стоял за моей спиной. Вместе мы скрутили Гришу быстро, слаженно, без слов. Дурачок не сопротивлялся, только тяжело дышал и смотрел в сторону, будто происходящее его больше не касалось.

* * *

Следственно-оперативная группа прибыла через полчаса. Фары «уазика» выхватили из темноты полянку, свет лег на траву тусклыми, рассеянными пятнами. Накрапывал дождь. Сотрудники в плащах под моим руководством спустились вниз, осмотрели землянку, сфотографировали помещение и аккуратно подняли наверх ящик с предметами. Молодой следователь, деловитый и сосредоточенный, писал протокол осмотра. Я проследил, чтобы находку упаковали по всем правилам. Всё было аккуратно, все наши действия соответствовали букве закона, и теперь всё запротоколировано от и до.

А это было чрезвычайно важно.

Потому что в ящике хранилось не что иное, как вещи пропавших. Я выучил их фамилии наизусть и сразу узнал часы, на задней крышке которых было выбито: Сергею Котову. На память. От коллег.

От каждой жертвы убийца брал какую-то вещь и клал в ящичек. Как трофей, каким стал и диктофон.

* * *

Когда я вернулся в отдел, в кабинет без стука ворвался Лазовский-старший. В мокром от дождя костюме, с перекошенным от злости лицом, он сразу перешёл на крик:

— Что вы себе позволяете?! Моего сына всё ещё держат, как преступника! Отпустите его, немедленно! Он же не в себе, вы прекрасно знаете! Что вам ещё надо?!

Я отложил бумажки, поднял глаза.

— Леонтий Прохорович, ваш сын задержан. Проходит пока, как подозреваемый в особо тяжких преступлениях.

— Он… он же умственно отсталый. Это же…

Лазовский, влетевший сюда на полном ходу, теперь будто совсем замер, даже слова закончились у него.

— Дальнейший его статус будет определяться в ходе судебно-психиатрической экспертизы, исходя из этого мы примем процессуальное решение в ходе расследования.