Курсант: Назад в СССР 14

Там, под дальним столом, лежал человек. Тело скрюченное, на боку. Лицо залито кровью. Я отшвырнул стол, пробрался ближе, посветил прямо в глаза.

— Леонтий… — вырвалось у меня.

Это был Лазовский-старший, и он был ещё жив. Грудь у него вздымалась прерывисто. Но по полу уже растекалась фатальная багровая лужа — кровь шла прямо из груди. Сквозь порванную ткань рубахи виднелось нечто ужасное: будто кто-то пытался вырезать ему сердце. Живому человеку… И почти успел, только я, видимо, спугнул.

— Помогите… — прохрипел Леонтий почти по слогам.

Его губы ещё шевелились в последнем усилии, но он сам был уже почти труп. Живой труп. Слишком обширны раны, и столько крови натекло. Прошло только несколько секунд, ещё несколько толчков уставшего, раненого сердца, и его голова безвольно упала на пол. Глава кровожадной семейки испустил дух и застыл навсегда.

Его глаза остались открытыми. Но в них уже ничего не было.

— Кто, чёрт побери, кто это сделал с тобой, Леонтий Прохорович?..

Я снова осмотрелся, в одной руке фонарик, в другой — пистолет. Кровавые следы на полу — цепочка тянулась от тела к углу столовой, где стоял громоздкий ларь-морозильник. Кругом валялась разбитая посуда, под полками — опрокинутые кастрюли. Здесь кто-то бился не на жизнь, а на смерть. И этот кто-то ушёл победителем.

Я шагнул к ларю. Он был давно отключен. Крышка закрыта, но пыль у ручки стерта. Явно кто-то ее торгал совсем недавно…

Я поднял крышку и замер.

Внутри, как в саркофаге, лежала женщина. Лицо серое, кожа — застывший воск. Грудь окровавлена. Но главное — у неё не было сердца. Просто чёрная дыра.

— Анна Васильевна… — выдохнул я. — Твою дивизию…

Я опустил крышку. Пальцы сжимали пистолет. Это была не просто расправа. Это был словно какой-то зловещий ритуал.

Но кто такое сотворил?

Вдруг что-то звякнуло. Я резко развернулся. В углу, у старого металлического шкафа, качнулась дверца.

Я посветил туда и увидел разамазанные следы незасохшей крови. Они вели к шкафу. Вот где ты, сука, прячешься.

Ничего, я тебя выковырну.

Рука с пистолетом вытянулась, беря на мушку всю жестяную конструкцию. Осторожно подошел ближе.

— Выходи! Я знаю, что ты там! Считаю до трёх. Раз… два…

«Три» — я не досчитал. Рука сработала сама.

Бах! Бах! Бах!

Несколько выстрелов легли веером по створкам. Железо лязгнуло, дрогнуло, дверцы отворились со скрежетом, и тело вывалилось наружу.

Я отпрыгнул, едва не пальнув снова — рефлекторно, на движение большой темной фигуры. Но стрелять больше не пришлось.

Он был уже мёртв.

Игорь Лазовский. Тренер по боксу. Лицо перекошено болью. А на груди — та же пустота. Сердце вырезали.

Это не я его убил, он был уже мертв. И кто-то, уходя, сунул труп в шкаф.

— Всю семейку… — сказал я глухо. — Всю. Кто же ты, сука?..

Из Лазовских оставался только один — Григорий. Но и в его живое присутствие я уже не верил.

Хотя…

— Гриша?! — я вышел из столовой и крикнул вглубь коридора. — Гришенька! Это я, дядя Андрей. Не бойся. Я здесь, чтобы тебе помочь. Если ты жив — откликнись. Я один. Никого больше нет. Выходи. Гриша, я здесь, чтобы тебя защитить!

Я двигался медленно, фонарь скользил по старым стенам. Старая плитка скрипела под ногами. ПМ наготове, пальцы — на спуске. Я звал, а сам был уверен, что полудурок — уже тоже труп.

* * *

Орлов стоял у выхода из бункера, у самого ответвления, ведущего к техническому запасному люку — двери в наземный мир. Пистолет он держал дулом книзу, но палец не отрывал от спускового крючка. Фонарик в левой руке уже едва светил — батарейки садились. Он выключил его, чтобы сохранить заряд. Всё равно здесь, в этом коридоре, кое-где ещё теплели плафоны — питались от дизельной станции, которая, слава богу, пока не сдохла окончательно.

И всё же… Что-то было не так.

Ламп горело меньше, чем раньше. Когда они с Петровым только проникли в лабораторию, свет шел цепочкой, будто специально проведённой. Теперь же отдельные секции угасли. Нет, не перегорели — Орлов видел: стекло разбито. Как будто кто-то методично шёл и гасил освещение. Случайность? Нет — охота.

Но почему в этой охоте он чувствует себя жертвой, а не охотником? Он, комитетчик, вооруженный человек. Орлов прислушался. Где-то в глубине бункера послышались выстрелы. Глухие, как в бочке.

— Петров! — прошептал КГБшник.

Несомненно, это он. Что с ним случилось? Майор хотел пойти на звук, но понял, что просто не найдет милиционера в такой темноте. Нет, нужно придерживаться плана. Григорьич сказал, что погонит «дичь» к выходу. Может, и стрелял, чтобы шугануть?

Ждем…

И тут послышались шаги. Впереди, в темноте. Неясные, еле уловимые. Только это были не обычные шаги. Не звук подошв и каблуков по бетону. Это было… не так. Они не стучали — они мягко ступали. Хищно и осторожно. Сначала — едва слышно, как будто кто-то прошёл босиком по резине. Потом — чуть громче, сухо, настойчиво. Будто кто-то двигался на подушечках звериных лап, медленно и крадучись.

Орлов напрягся. Плечи налились тяжестью, рука непроизвольно подняла пистолет. Он хотел было крикнуть привычное: «Стоять! Комитет госбезопасности»! Но сдержался — рано… Пусть ближе подойдет. Петров бы не одобрил, если бы он спугнул преступника. Теперь майор чувствовал и понимал, что это точно не Курсант.

Он сделал шаг назад, оказался за желтым кругом света лампы. Прижался к холодной и шершавой стене. Взглянул вперёд. Дальняя часть коридора тонула во тьме.

— Андрей Григорьевич? — тихо окликнул он. — Это ты?

Шаги тут же оборвались. Растворились.

Лампа на потолке впереди замигала, затрещала. Борислав отошел еще назад и чуть в сторону, хотел укрыться в темноте. Он понял — его видят. И вдруг лампа мигнула в последний раз и погасла. Послышался непонятный скрежет.

— Что за чёрт… — прошептал Орлов.

Генератор работал — гул шёл по стенам, но лампы гасли. И не сами. Он снова включил фонарик и посветил на стену, затем наверх. Там торчал только разорванный кабель. Кто-то выдрал его с мясом. Силой. С нечеловеческой силой.