Курсанты. Путь к звёздам

Самая спокойная смена – третья: лежишь себе на кушетке в «караулке», и спишь целых два часа перед выходом на пост. Ко второму курсу курсант способен засыпать мгновенно в любой ситуации. В любое время суток сладкую возможность провалиться в царство Морфея он не упустит и воспользуется случаем. Третья смена – время законного сна.

Меньше всего нравилась Таранову вторая смена: сидишь, как дурак, в караульном помещении, читаешь устав, а чаще убираешь, чистишь оружие – тоскливое время. И что самое противное – это жутко-кислый, до отвращения противный запах комнаты приема пищи в караульном помещении. Там прокисшим винегретом смешались ароматы остатков пищи и чая из двух десятилитровых фляг-бачков для еды каждой смены, запах прокисших «бычков от сигарет», свежеснятых портянок, пота часовых, кожи сапог, насыщенного гуталина, оружейного масла, талого снега с шапок и шинелей….

Этот запах окутывал все караульное помещение, и был типичным практически во всех воинских частях. Достаточно заглянуть на минуту в «караулку», чтобы потом месяцами срыгивать ее вонь. Сколько ее не моют, не чистят, а выветрить «духан», как называл Таранов этот аромат, никому не по силам. Только запах не стиранных неделю портянок, мог забить его.

Ох, армейские портянки! Вы заслужили не одну оду в свою честь. Вы сохраняли тепло ног у российских солдат сотни лет! Создавали уют и комфорт пяткам и пальцам! Ублажали бойца в длинных переходах, сокращали время его подъема, быстро сохли и легко стирались! Ваш запах слышала старушка Европа, и наслаждалась вашим «ароматом» Средняя Азия. Вы радовали глаза солдат своей новизной, и огорчали доблестных воинов своими дырками или застиранным видом. Ваше время прошло, и на смену подтянулась новая форма одежды… Четыре года в конце 20 века ходить в портянках?! Когда есть легкие и теплые носки, когда можно забыть сапоги, бегать в кроссовках и кедах, ходить в берцах и туфлях. Сложно понять, почему курсантам нужно было париться в этой исторической одежде, которую многие годы назад завещали им в пехоте отцы и деды. А о переходе на новую форму курсанты только мечтали. Иногда незаметно пододевали под гимнастерки «вшивники» – теплые вязаные жилетки, вместо портянок носили теплые носки, связанные мамами и бабушками. Каждый курсант знал: найдут или заметят командиры – придется расстаться с неуставной, но такой уютной формой одежды.

Таранов просто ненавидел запах караульного помещения, и был готов поменять караул на любой наряд, лишь бы не слышать жуткие запахи… Лучше три наряда вне очереди в казарме, десяток ходок в патруле, только не туда. Даже наряд на «Балтику», он не променял бы на караул. Сюда Семен шел с некоторым удовольствием. В наряде по столовой, где насчитывалось 2 посудомойки, жизнь была веселее. Внизу, на первом этаже мыли посуду после приема пищи одним дивизионом (350 едоков) и работало 2 мойщика.

В верхней посудомойке курсантам приходилось мыть посуду за тремя дивизионами (почти 1000 столующихся) с соответствующим количеством тарелок, мисок, кружек, ложек, вилок, а также бачков и чайников. Делать это полагалось в 3-х огромных чанах с горячей водой, мылом, содой или горчицей. Работало там 5 «мойщиков» из состава наряда, и без дела никто не скучал, а по окончании мойки все были мокрые буквально с головы до ног. За это, и за обилие воды, верхняя мойка носила гордое имя «Балтика», и заслуженно считалась одним из самых тяжелых нарядов.

В этот свой караул Таранов попал на двусменный пост. Два часа через два часа – так было принято в этот раз – очень даже хорошо ложились в ритм его курсантской жизни – два часа бдить, два часа спать. Сменился утром, и отправился готовиться к докладу на семинаре, его утренние часы после караула в библиотеке были своего рода компенсацией за ночной труд.

К сожалению, подготовиться Семену не дали. Почему командиры и начальники считают, что они умнее подчиненных?! Почему они измеряют знания и умения подчиненных не по ответам на вопросы и результатам работы, а по росту, возрасту, полу, красоте, званиям и прочим неадекватным невнятным показателям?

Таранов сменился с караула и отправился в читальный зал, чтобы завтра не подвести товарищей. Существовала нормальная практика курсантской жизни, когда докладчик, имея хоть часовую возможность соприкоснуться с литературой, затягивал свое выступление. И чем дольше, тем лучше. Его друзья в это время или учили свои вопросы, или слушали интересное сообщение, получали новую информацию, так как в наряде и на работах не могли получить ничего иного.

Но тут Таранова пригласил к себе замполит.

Этого лысого человека, он недолюбливал в первую очередь за то, что, казалось, майор не умел делать ничего, кроме умного лица в своих очках с золотой оправой. Внешне его деятельность выглядела, как у игрушечного болванчика, которому заложили одну-единственную программу с девизом: «Давай!» Он выступал перед личным составом, и говорил «Давайте догоним и перегоним!» Или вызывал к себе в кабинет с предложением «Давай, Таранов, сделай это!» Причем, делали всё реально существующие и окружающие его люди, а Череп бежал вприпрыжку дальше с новым «Давай!»

Вот и сегодня он громко окликнул «Курсант Таранов, ко мне!» с убежденностью, что будет услышан. Отговорки: «Не слышал из-за ветра (звука машины, нахлобученной шапки и проч.)», – в таком случае не проходили. Понеслись вопросы: «Как дела у комсомола?», «Давай, комсомольский секретарь организуем торжественный митинг по случаю очередной сессии?!», со своими же десятиминутными ответами. В результате читальный зал закрыли, и Семен не успел получить литературу. Подготовиться к докладу на семинаре не получилось.

Кому и что объяснишь в таком случае? Какую правду и у кого искать юному курсанту? Подготовка доклада сорвалась, не успев начаться, как это чаще всего и бывало в учебных армейских буднях. Работа ради работы, как суета ради суеты, собрание ради собрания казалась основным принципом деятельности в этом зазеркалье. Сразу вспомнилась поговорка: «Под забором лежит офицер ПВО – он не пулей убит – задолбали его»… Грубо?! Да. Но, по сути, понятно. Главное, что понималось при этом каждым курсантом: так делать нельзя в войсках. Не поймут. А вот как надо? И что делать? Эти загадки с вопросом русского классика каждому предстояло разгадывать самостоятельно.

Иногда находились тому замечательные примеры. Как-то Слон и Марк вместе сдавали экзамены по диалектическому материализму. Философов древнего мира и средневековья Слон вспомнил с грехом пополам, а современных мудрецов не знает ни одного. Тут Марк в ответе на свой вопрос, между прочим, говорит о нашей победе на чемпионате мира по хоккею, как подтверждение мощи СССР. Подмигивает Слону, и тот – страстный спортивный болельщик – начинает в качестве философов перечислять запасных игроков Швеции и Норвегии с европейскими именами. Преподаватель, восхищенный памятью курсанта, ставит ему отличную оценку.

Или еще случай, когда группа Таранова при подготовке очередного ответственного семинара так распределила вопросы и построила ответы, что вошла в историю училища «отличной группой». Они сотворили невозможное, как потом сами же писали в местной многотиражке: пятерки получили все, кто участвовал на занятии: за полные ответы, отличный доклад, убедительные дополнения, подготовку диаграмм и графиков, четкую организацию, отличную дисциплину на занятии, качественный обзор литературных источников, умелое руководство подчиненными, грамотные вопросы из аудитории. При этом каждый курсант отвечал только за свой участок, свое поручение и не лез глубже в суть. Внешне: отличная работа! Как выровненный снег кирпичиком на плацу. А по сути, как ни знали курсанты содержания темы, так ее и не узнали.

Таранов лишний раз понял, что в этой организации учебы память курсанта, как экскаватор. Сегодня учишь, зубришь, забиваешь свой пустой ковш информацией, а завтра выкладываешь ее на семинаре, зачете или экзамене в виде знаний. Послезавтра ковш – пустой! Ни-че-го в нем не остается. Заполняй его снова, чем хочешь, или радуйся металлическому звону пустой головы.

Его размышления прервала музыка. Дневальный громче, чем обычно, включил радиоприемник. Передавали новую песню со словами, которые аккуратно легли в пустой ковш курсанта: «Снег кружится, летает, не тает, и поземкою звеня, напевает зима, напевает все, что было у меня…». За окном продолжался снег. Густые пушистые снежинки кружевным ковром ложились на выровненные утром по линейке сугробы. Природа совсем не предполагала, что кто-то возьмется ее подравнивать, применяя армейский глазомер и курсантскую рабочую силу.