Курсанты. Путь к звёздам

Встречу с разбором назначили во взводном туалете. Слон, Муля, Пучик, Дэн, Шим, Рыжий, Дым сидели на скамейке и наблюдали экзекуцию, готовые принять в ней самое непосредственное участие.

– Ну что? Понимаешь, что так нельзя?! – Слон смотрел на Барыгу, как удав на кролика, только нежнее и внимательнее, стараясь по взгляду определить степень его вины.

– Я ничего, я ничего не делаю…

– Сейчас обделаешься, – всем весом своего пудового кулака он приложил так, что Барыга влетел между двух писсуаров, и сел на мокрый пол, который Марк только что помыл, будучи дневальным по батарее. Барыга приподнял мокрый зад, и слезливо посмотрел на Слона. У него еще жила надежда улизнуть из злополучной переделки, куда он попал по своей же вине. Плутовские цыганские глаза выдавали его вину, и это понимали все, кто был в курилке.

– Ну что? Теперь понимаешь? – еще один удар не меньшей силы уложил Барыгу плашмя на мокрый кафель. Капельки крови из разбитого носа упали рядом и растеклись алыми завитушками.

– Обидно, – подумал Марк, – я мыл, мыл, а теперь вся работа насмарку…

Успокоило его только то, что после воспитательной работы Слона прекратилась волна доносов, и жить во взводе стало спокойнее.

Тешили минуты, когда на плацу звучала строевая песня, передвижение с которой бодрило всех и каждого. Во взводе и батарее был свой репертуар, который разучивали в казарме, а отрабатывали на вечерней прогулке – обязательном передвижении по периметру плаца перед сном. Похоже, что со времен первого съезда офицеров-воспитателей юнкерских училищ и кадетских корпусов в начале ХХ века, кто-то запустил мысль в сознание руководителей военных подразделений: прогулка перед сном снижает тягу к рукоблудию и полезна для здоровья.

Современные командиры не заставляли петь на ночь «Отче наш», а военные песни – пожалуйста. В каждом взводе был свой запевала. Бывало, затянет высоким звонким голосом Муля «У солдата выходной», подхватит ее хоровая группа (не зря же они репетировали в художественной самодеятельности!), а Таранову только и остается задорным пронзительным свистом поддерживать друзей.

Еще в детстве он научился свистеть без пальцев. Бегали пацаны во дворе, играли в футбол, а свистка судейского не было. Несколько дней потренировался, и все получилось. В строю руки не очень-то удобно поднимать к лицу, а техника его свиста внешне никому не заметна. Свисти на здоровье! Только воробьи шарахаются в стороны от разбойничьих переливов, да соседи рядом и в передней шеренге уши зажимают.

– Вот и думай, – говорил ему Марк, – в хор не взяли тебя из-за отсутствия слуха, а тут кстати пригодился. Соловей!

– Просто у меня есть чувство ритма. Иначе, как бы я танцевал?

Всему приходит конец, подошла к завершению и подготовка к параду. За несколько дней до этого ответственного события назначили ночную тренировку на Дворцовой площади со всеми участниками, только без зрителей, а с руководителями.

В город парадный расчет поехал колонной на мощных «ЗИЛах» и «Уралах». В них, под брезентовыми тентами, сидели курсанты с начищенными до солнечного блеска сапогами, а медные бляхи, как золотые драгоценности, сверкали своими пятиконечными гранями звезд. Идеально выглаженные шинели и подогнанная форма ладно сидели на каждом курсанте, а белые аксельбанты придавали праздничность всему этому действу.

В кузове последней машины ехал Таранов, и сквозь откинутый брезент наблюдал за жизнью вокруг. Поздним вечером, когда большинство окон уже не горит, люди приготовились спать, смотрят программы телевизора, витают в мечтах, убаюкивают детей, только уличные фонари, как линейные на плацу, приветствовали колонну участников парада. На пустынных ночных дорогах иногда попадались одинокие прохожие и проезжали автомобили. Машины военной автоинспекции (ВАИ) сопровождали колонну на всем пути, освобождая ей дорогу зеленым светом светофоров. Монотонный гул двигателя клонил в сон, в желудке тихонько урчало, но желание показать себя с лучшей стороны, волнение в груди, радость от участия в параде придавала бодрости Семену и его товарищам.

«Ни дети, ни взрослые не догадываются, что это за колонна темно-зеленых, крытых плотным брезентом, машин движется по Лиговскому проспекту. Они живут своими заботами, планами, мечтами. А тысячи моих ровесников охраняет их мирный сон. В любую минуту прозвучит приказ, и мы все, как один, уйдем защищать Родину», – думал Таранов. И в тоже мгновение у него бежали мурашки по телу, так реально он представил, как курсантов выгрузят не на парад, а в пехотные окопы, чтобы принять настоящий бой с врагами страны. Может быть, первый и последний решительный бой. Не луч прожектора тогда ослепит шеренгу высоких и статных парней с аксельбантами на груди и белоснежными улыбками на лицах, а пулеметная очередь.

Стало жутко.

«В современной войне и до этого может не дойти. Одна баллистическая ракета и… нет государства! Вот как важно остановить вражескую технику на дальних подступах к границе… Вот почему наши войска ПВО зовут стражами воздушных рубежей Родины».

Наверное, именно тогда он глубоко осознал, какой выбор сделал, приняв воинскую присягу. Именно в ту ночь Таранов иначе посмотрел на своих товарищей, притихших, тихо всматривающихся в темноту ночного города, уставших после очередного наряда, но готовых, как и он, в любую минуту подняться на защиту матерей и сестер, жен и детей. Губы Семена тихо прошептали: «Быть достойными своих отцов и дедов – совсем не пустые слова. Это путь мужчины, служба офицера, профессия которого – Родину защищать».

Как-то по-особому вкусным показался ему этой ночью черный хлеб с кусочком сала, который после прохождения по Дворцовой площади, им привезла полевая кухня. Курсанты ловко разобрали свои кружки с горячим «напитком» из ячменя с незначительным добавлением кофейного порошка, и медленно его пили маленькими глоточками. Они стояли за машинами в темноте ленинградских переулков и радостно жевали бутерброды, обмениваясь впечатлениями. Ноябрьский мелкий снег искрился от света зажженных уличных фонарей, опускался нежными белым бисером чистоты на мокрый асфальт, медленно таял на курсантских погонах и фуражках.

Таранов запивал «кофейным напитком» свой бутерброд, и наслаждался каждым соленым кусочком. Сало казалось идеально вкусным, и растянуть это пиршество хотелось до утра. Суррогатный кофе он пил все четыре года, после выпуска никогда к нему не прикасался, но в ту ночь не было ничего вкуснее этого варева. Впереди ждал торжественный парад на Дворцовой и поступление в военно-политическую академию с двумя парадами на Красной площади, но то ощущение счастья, которое подарили ему кусочек черного хлеба с белоснежным салом, Таранов помнил все долгие армейские годы.

Глава XVIII. Конкурсные авантюры

Уходить от уставной жизни в сторону, забывать на время о нарядах, физо, строевой, уборке территории, и разнообразить монотонные курсантские будни можно многими способами, которые каждый выбирает самостоятельно или за компанию. В отделении Бобрина компании сменяли друг друга по случаю и без него. Как-то раз, поздней осенью в курилку заглянул после обеда Матвей Пучик – взводный секретчик, и что не мало важно, батарейный почтальон. Он владел двумя курсантскими должностями, обладателю которых не возбранялось передвигаться одному и без строя. Конечно, таскать тяжелые чемоданы с прошитыми и опечатанными общими тетрадями, секретной литературой – занятие из малоприятных, но пудовые гири на физо – не легче. А сумка почтальона – ежедневная радость, не своя, так товарищей!

Матвей оказался в училище со второго раза, и Таранов часто вспоминал его поступление, как образец явной несправедливости блатных «позвоночников» по отношению к бедному ефрейтору, теперь уже из одного с ним взвода.

Парень, как парень, но чудить мог. То на подножке машины проехал половину дистанции марш-броска, то мотоциклиста нашел для лыжного кросса, откуда-то доставал билеты на лучшие спектакли в театр. У него отлично получался свист, напоминающий песню соловья, когда тоненькая полоска бересты в его губах оживала милой трелью. Марк с Семеном две недели тренировались, и в итоге Таранов стал копировать птичку не хуже самого Матвея.