Куртизанка и капитан

Алек вздохнул и отправился поприветствовать своего самого старого и лучшего друга.

Лукас Конистоун, граф Стэнклифф, выглядел так же, как и всегда: небрежная элегантность, пошитый у лучшего лондонского портного костюм. Алек пожал ему руку:

— Лукас, какая встреча! Я уже думал, ты окончательно превратился в деревенского жителя и больше не удостоишь нас своим присутствием. Ты давно в городе?

— Вчера поздно вечером. — Лукас улыбнулся. — Даже Верена решила, что пришло время наведаться в Лондон, приобщиться к последним светским сплетням.

Алек заметил, что привлекательное лицо друга озарилось внутренним светом, когда тот произнес имя супруги.

— Как Верена и дети?

— О, хорошо, все в порядке. Дети ждут не дождутся возможности увидеть Гайд-парк, Тауэр и прочие достопримечательности. Верена… о, она утверждает, будто ее интересуют модные новинки и балы, но на самом деле…

— На самом деле, Лукас, признай же, она счастлива оказаться в любом месте, где есть ты!

— О да. — Голос Лукаса потеплел. — Я счастливый мужчина, Алек.

Вошел Гаррет с искренней улыбкой на лице, старый солдат обожал Лукаса Конистоуна. Он принес сверкающие хрустальные бокалы и бутылку бургундского. Алек взглянул на этикетку и присвистнул.

— Подарок его сиятельства, капитан, — объяснил Гаррет, профессионально вынимая пробку.

— Мы что-то празднуем?

Лукас кивнул:

— Напомни ему, Гаррет. Налей бокал и себе, приятель. Ты тоже был там.

Гаррет гордо поднял голову:

— Два года назад ровно в этот день гарнизон Бардо сдался лорду Веллингтону! Конечно, потом еще были Тулуза и Ватерлоо. Но Бардо стало началом конца мистера Напа.

— Да-да, — подтвердил Лукас, поднимая бокал. — За нашу победу!

— И за тех, кто не вернулся с той войны, — мягко добавил Алек.

Внезапно посерьезнев, трое бывших военных подняли бокалы, вспоминая погибших и раненых. После чего Гаррет с широкой улыбкой, появившейся на лице от радостного созерцания встречи двух старых друзей, удалился, оставив их попивать доброе вино.

Некоторое время они обсуждали войну и общих знакомых. После чего Алекс покосился на модный туалет Лукаса:

— Ты сказал, что счастливый мужчина, Лукас. К тому же и чертовски дорого одетый, дай-ка сообразить, сапоги пошиты у Хоби, фрак у Вестона? Представляю, чего тебе стоило терпеть грязную поношенную одежду, в которую ты рядился в бытность шпионом в Португалии? Господи, ты даже не мылся по многу дней кряду!

Рассмеявшись, Лукас ткнул в него пальцем:

— И ты тоже, Алек, ведь ты тоже успел поучаствовать вместе со мной в одном из самых опасных предприятий, помнишь? Мы были настоящими оборванцами! Но теперь все это позади. Я слышал, твой отец нездоров?

— Да, нездоров, и к тому же у меня есть брат, которого я бы не пожелал даже своему злейшему врагу. — Алек допил вино. — Отец уехал в Карфилдз, хотя это не выход. Лукас, да я бы сделал для него все, что угодно, ты помнишь, как мы были с ним близки. А теперь он и слышать обо мне не желает!

— Он сам свой злейший враг, — твердым и спокойным тоном заметил Лукас. — Послушай, Алек, тебе необходимо сменить обстановку. Мы открываем наш дом в Мейфэре и хотим, чтобы ты нас навестил, и будем глубоко оскорблены, если ты откажешься. Хотя, похоже, у тебя и здесь есть чем занять руки, насколько я понимаю.

Они поговорили еще о Вороньем замке и готовящемся парламентском билле, который должен был обеспечить права раненых солдат и ветеранов. Уже направляясь к двери, Лукас остановился:

— Алек, конечно, это не мое дело, и я замолчу, скажи ты только слово, но вчера я зашел к Ранделлу, знаешь, тот самый торговец предметами искусства на Лудгей-Хилл? И заметил, что там продаются две картины маслом, которые, готов поклясться, я видел в последний раз в гостиной твоего отца. Тебе известно, что он выставил часть своей коллекции на продажу?

— Нет, — едва слышно произнес Алек, резко помрачнев. — Нет, господи, неизвестно. Сомневаюсь, что мой отец знает об этом!

Как только Лукас удалился, Алек непроизвольно сжал кулаки. Картина, изображающая битву при Бленхейме, якобы передана на реставрацию, чтобы снять пожелтевший лак? Его подозрения возросли. Что делать? Как справиться с этой новой чертовой проблемой, да так, чтобы это не стало известно всему миру, и прежде всего отцу?

Его мысли переключились на Розали Роуленд.

Снова поцеловав ее, он поступил как полный идиот. Естественно, это ничего не решило. Если Алек и надеялся разбить ее оборону, то в любом случае не продвинулся ни на шаг в разгадке тайны этой милой вдовушки из Храма красоты, за исключением того, что мнимая Афина хорошо разбирается в искусстве.

Вошел Гаррет:

— Капитан, вы, помнится, попросили наших ребят порасспросить осторожно о миссис Роуленд, так? Они разузнали, что, приехав в Лондон прошлой осенью, она остановилась у той своей подруги, с печатным станком, в Кларкенвеле.

Алек устало кивнул. Хелен Фазакерли.

— И проводила большую часть времени, — продолжал Гаррет, — разгуливая по театрам.

— Разгуливая по театрам? С младенцем?

— У нее тогда еще не было младенца, вот в чем штука, понимаете? Малышка Кэти появилась где-то в декабре. После чего миссис Роуленд стала оставлять дите на час-два в день со своей подружкой или у соседей. А сама продолжала наведываться в самые захудалые театрики. Спрашивая о ком-то по имени Линетт.

Сообщив эту информацию, Гаррет раскланялся и покинул комнату.

Алек нахмурился, потирая затылок.

Кто, черт возьми, эта самая Линетт?

Принимая во внимание болезнь Розали, он решил повременить с вопросами. Но теперь, похоже, время миндальничать прошло.

Ведь она сама заявила совсем недавно, что сойдет с ума, оставаясь в своей комнате? Алек придумал для нее неплохое развлечение и способ разгадать ее тайны!

Глава 13