Кузьма Минин на фоне Смутного времени

Итак, мясоторговец Кузьма Минин до сентября 1611 г. относился к числу черных посадских людей среднего достатка Нижнего Новгорода. 1 сентября того же года (или чуть позже) он был избран одним из двух нижегородских земских старост, а затем, став уже во главе Второго ополчения, в документах 1612–1613 гг. упоминался как «выборный человек». За огромные заслуги в июне 1613 г. он удостоился чина думного дворянина и был введен в Боярскую думу. По характеру он, судя по поступкам, был твердым, решительным и справедливым человеком.

Память о нем при первых Романовых — царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче сохранялась преимущественно в церковной сфере. 22 октября, во время праздника иконы Казанской Божией Матери, с особым торжеством отмечавшегося, обычно звучало имя князя Дмитрия Пожарского и упоминался, очевидно, Кузьма Минин (хотя документальных свидетельств на сей счет в нашем распоряжении нет). Именно в этот день в 1612 г. ратники Второго ополчения, осеняемые взятой в поход иконой Казанской Богоматери, приступили к штурму укреплений Китай-города. В честь иконы в 1636 г. на Красной площади возвели каменный собор, разрушенный ровно через триста лет и ныне заново построенный на том же месте.

Глава 5 Антипод Кузьмы Минина

В драматических событиях Смутного времени участвовало немало незаурядных людей, быстро передвигавшихся по чиновной лестнице.

Яркий пример стремительного взлета, а затем падения являет судьба одной из знаковых отрицательных фигур Смутного времени — купца Федора Ивановича Андронова^{532}. Его по праву можно назвать антиподом Кузьмы Минина. В современной исторической литературе порой встречаются попытки в какой-то степени даже оправдать тесное сотрудничество Андронова не только с Лжедмитрием II, но и с польско-литовскими интервентами^{533}. Однако сохранившиеся исторические материалы дают основание усомниться в такой оценке его деятельности.

Источники позволяют реконструировать лишь основные вехи жизненного пути Андронова, происходившего из семьи посадского торговца, проживавшей на Погорелом Городище, в Тверском уезде. Отца его звали Иваном, мать Марией^{534}. Иван Андронов торговал лаптями, а сам Федор промышлял кожей, пушниной, воском, выезжая в соседние страны — Польшу, прибалтийские владения Швеции. Впервые он упоминается в августе 1581 г. как один из вкладчиков (вместе с дядьями Михаилом и Петром) в Иосифо-Волоколамский монастырь по скончавшемуся к тому времени отцу. Размер вклада «на вечной поминок» составлял 50 рублей, что свидетельствует о значительном для посадских людей достатке Андроновых^{535}.

Вместе со своим родственником (мужем сестры) гостем В. Болотниковым Андронов занимался, в частности, вывозом и сбытом воска в Ругодиве (Нарве). В описи архива Посольского приказа 1626 г. значатся челобитная, датируемая 1600/01 г., немецких коммерсантов из Любека Анцы Флина и Фредерика Мелера и «роспрос московских торговых людей Федора Ондронова да Василья Болотникова в восковой торговле и в деньгах». После расспроса из Москвы направили грамоту к ругодивскому воеводе князю Василию Ростовскому, которому велено было, «сыскав, про то написать, как у них, в Ругодиве в восковой торговле и в тех деньгах розделка была»^{536}.

В монографии Н. Б. Голиковой, посвященной привилегированным купеческим корпорациям допетровской России, Федор Иванович Андронов упоминается среди купцов, пополнивших Гостиную сотню в царствование Бориса Годунова, а в итоговой таблице пребывание Андронова в составе этой второй по значению служилой купеческой корпорации датируется 1606–1611 гг.^{537} Вместе с тем Андронов ни от одного из правителей России не получал звания гостя^{538}.

Еще до 1605 г. Андронов близко сошелся с подьячим Посольского приказа Марком Поздеевым («пивали с ним и едали, и вино, и хлеб он у него имывал»)^{539}. Такое знакомство, видимо, позволяло ему ускорить оформление в Посольском приказе проезжих грамот для поездок в соседние страны. Он продолжал снабжать Поздеева вином и продуктами и после воцарения В. И. Шуйского^{540}. При Лжедмитрии I, остро нуждавшемся в финансовых средствах, Андронов подрядился на продажу казенной пушнины по записи с порукой^{541}. В роли его поручителей выступили несколько московских гостей.

Ошибочно полагая, что «уже в 1608 г., при царе В. Шуйском, Андронов был печатником и думным дьяком Посольского приказа», В. О. Ключевский не считал его появление в 1610 г. в составе Боярской думы «необычайным актом королевского произвола, как это казалось после большим боярам»^{542}. При этом историк сослался не на документ эпохи Смуты, а на сочинение Г. Ф. Миллера «Московские и другие старинные приказы», опубликованное в 1791 г. в «Древней российской вивлиофике». В нем Ф. Андронов почему-то упоминается в 1608 г. как «печатник и думной дьяк»^{543}. По столь же ошибочному утверждению Н. Б. Голиковой, Андронов при В. И. Шуйском стал царским казначеем^{544}. В действительности с мая 1606 по июль 1610 г. на этой важнейшей финансовой должности находились другие лица — В. П. Головин, В. Тараканов, Д. И. Мезецкий, М. Булгаков, М. Коробейников^{545}. Наоборот, в правление В. И. Шуйского положение Андронова, попавшего под подозрение в обогащении за счет казны и злоупотреблениях при сбыте пушнины, пошатнулось. Не дожидаясь окончания разбирательства и вынесения решения, нечистый на руку купец в конце 1608 либо в начале 1609 г. перебрался из Москвы в Тушинский лагерь и стал служить самозванцу Лжедмитрию II, который назначил его думным дьяком и казначеем^{546}.

Наряду с Андроновым дьяками в Смутное время стали еще несколько выходцев из торговой среды: гости Меньшой Булгаков, Кирилл Скоробовицкий, члены Гостиной сотни Булгак Милованов и Ждан Шипов. Если для первых это было повышение на одну ступень на чиновной лестнице, то для вторых — сразу на две^{547}. В декабре 1609 г., когда Тушинский лагерь в связи с успехами войска М. В. Скопина-Шуйского и Я. Делагарди, бегством Лжедмитрия II в Калугу и уходом части его сподвижников к польскому королю Сигизмунду III распался, Андронову пришлось себе искать нового покровителя. В самом начале 1610 г. в составе делегации русских тушинцев он также отправился под Смоленск, в лагерь Сигизмунда III. Вероятно, Андронов был причастен к составлению той из статей тушинского посольства (4 февраля 1610 г.), в которой речь шла об условиях международной торговли России, в том числе с Польшей^{548}. Польский король Сигизмунд III, не будучи коронованным правителем России, действуя в соответствии с законодательством Речи Посполитой, возвел Андронова в чин думного дворянина.

Своей последующей деятельностью Андронов оправдал королевское доверие. По информации польского гетмана С. Жол-кевского, 29 августа 1610 г. под Москву приехал из Смоленска «некто москвитянин Федор Андронов, который доставил гетману письмо от е. в. короля, заключавшее в себе то, чтобы гетман принимал власть не на имя королевича, а на имя самого е. в. короля»^{549}. Как предположил Б. Н. Флоря, в сентябре 1610 г. Андроновым был составлен список приверженцев («ушников») царя Василия Шуйского^{550}. Он же в другом документе перечислил русских людей, верно служивших и продолжающих служить Сигизмунду и его сыну королевичу Владиславу, назвав кандидатуры руководителей приказов, в большинстве своем прошедших через Тушинский лагерь. Сам Андронов хотел стать во главе Челобитного приказа, но не получил тогда от короля этот пост^{551}. В конце августа 1610 г. Андронов в письме литовскому канцлеру Льву Сапеге, извещая его о событиях в Москве, советовал принять меры к обеспечению власти поляков в столице («да и в Приказы б потреба инших приказных людей посажать, которые бы его королевскому величеству прямили, а не Шуйского похлебцы») и просил ходатайствовать перед польским королем о пожаловании себе поместья: «в Зубцовском уезде селцо Раменье да селцо Шубино с деревнями»^{552}.

С 7 ноября 1610 г. Андронов вместе с окольничим В. П. Головиным возглавил Казенный двор в Москве. А 25 февраля следующего года во главе Казенного двора указаны думный дворянин Андронов, дьяки М. Булгаков и М. Коробейников^{553}. Как повествуется в Новом летописце, гетман С. Жолкевский, «егда бысть на Москве, государевою казною всею нача владети и литовским людем давати, а король приела в казначеи московского изменника, торгового мужика гостиной сотни, Федьку Андронникова», который «ноипаче московским людем пакость делаше»^{554}.