Кузнечик сын кузнеца (рассказы)

– Я уже год в России, - жалобно сказала Наташка. «К большому сожалению» читалось в её глазах.

– За что вы её? – обращаясь скорее не к толстяку, а к Наташке, спросила я.

Толстяк, молча, поджал губы.

– Я выехала на перекрёсток. Вон там. – Наташка показала. – И наехала чуть-чуть на две сплошные линии.

– Это же ерунда, - констатировала я и развела руки… – Товарищ капитан… за такую мелочь забирать права. Может, просто оштрафуете? Сколько заплатить?

– Послушайте, вы куда-то шли. – Резанул толстяк грубо – Вот и … - и затем, обращаясь к Наташке, аргументировано добавил: - Если бы вы на метр заехали, я бы пропустил. Но вы заехали больше, а это нарушение. Здесь думать не надо: всё и так ясно…

«Из какого батальона этот не думающийтолстячок?
– размышляла я. – По-моему, из первого. Первого… первого. Если я не ошибаюсь «здесь думать не надо» любимый оборот речи их командира».

– А Геннадий Михалыч бы мою подругу отпустил, - сказав это, я посмотрела в глаза толстяка. – Вначале бы как всегда вспылил, но потом, успокоившись, отпустил.

– К… как вы сказали? – толстяк заикнулся и потупил взгляд. – Г… Геннадий М… Михайлович?

– Да, Ермаков Геннадий Михайлович. Ваш непосредственный начальник, если хотите командир. – Для большего воздействия я достала мобильный телефон. – Хотите, я ему позвоню и объясню ситуацию?

– Нет… ни сейчас. М-м-м. Секундочку подождите… - лицо толстяка зарделось румянцем.

«Ну, давай же, мешокс гнилыми потрохами. Здесь думать не надо. Отпускай Наташку – Режиссерские амбиции не давали мне покоя. – Плинтус с тараканами давно поджидал толстяка».

– Вот, возьмите. – Толстяк протянул Наташке её водительское удостоверение. – Можете ехать.

– А извиниться, – сказала я.

Оказавшись под прессом слова «извините» толстяк мельчал на наших глазах. В конце концов, извинившись, толстяк дал дёру, причём передвигался хаотично, как воздушный шар, у которого машинально вырвали надувной клапан.

– Ха-ха-ха. – Мы стояли и смеялись. Как же хорошо всё то, что хорошо кончается.

– Свет, спасибо тебе, - сказала Наташка.

– Пожалуйста, - сказала я. – Может, посидим в кафе, пообщаемся?

– Давай. – Согласилась она.

Кофе давно остыло, а мы всё говорили и говорили, перебивая друг друга многозначительной фразой: «А ты помнишь?» Мы бежали по прожитой жизни, будто два бегуна, поочередно передавая эстафету коротких воспоминаний, где на первом месте стояла наша дружба. Двор, школа, затем институт - мы всегда были рядом. Естественно обязанности по дому нас физически разлучали, но сознание того, что у тебя есть подруга и она сейчас тоже думает о тебе, наполняло сердце заслуженным счастьем.

– Геннадий Михалыч твой ухажёр? – как-то хитренько улыбаясь, спросила Наташка.

– Что ты! – Махнув рукой, я засмеялась. – Ха-ха. Я недавно ехала на «Бэхе»…

– На чём? – переспросила Наташка.

– А, на пятьсот тридцатом «БМВ»…

Наташка от удивления повела бровями.

– Ладно. Так вот, еду по главнойдороге, а не перекрёсток вылетает машина ДПС. Хорошо у меня скорость была небольшая, я смогла вырулить. Из машины вылетает красный как рак подполковник и на меня: «Гав, гав, гав». Вы говорит, почему меня не пропустили? А я ему: с какой стати? Он смотрит на свою машину и ничего не понимает. Оказывается, забыл включить сирену и проблесковый маячок. Вот так я познакомилась с товарищем Ермаковым Г.М.

– Здорово у тебя, получается, - сказала Наташка.

– А у тебя? – спросила я.

– У меня… - Наташка задумалась.
– После Австрии я ни как не могу здесь освоиться. Пустяковые проблемы не могу решить.

– Например? – уточнила я.

– Хотела сына записать в вашу спецшколу. Получила отказ. – Наташка вздохнула.
– Все советуют: дай денег и всё решиться. Как дать? Не знаю…

– Я наверно смогу тебе помочь, - сказала я с такой уверенностью, что подруга воскликнула:

– Правда!

– Да.

– Свет, а где ты сейчас работаешь? – немного смущаясь, спросила Наташка.

– Я госслужащая, - важно сказала я. – Только все подробности потом.

Подъехав к школе, я вышла, а Наташка осталась сидеть в машине; было видно, что подруга немного взволнована.

– Как сына зовут? – спросила я.

– Мандрыкин Илья.

Войдя в школу, я прошла мимо охранника, который, безусловно, меня узнал, потому что, используя рацию, сразу доложил по команде.

Буквально через минуту навстречу мне немного удивлённая, так как я только вчера была здесь с проверкой, словно по подиуму шла директриса. Высокая, стройная (крашеная) блондинка, которая, несомненно, знала себе цену.

– Светлана Анатольевна, вы?! – удивилась директриса. – Мы же все замечание устранили. Или что-то опять ни так?

– Да нет, всё так. – Успокоила я её.
– Дарья Родионовна, у меня к вам просьба.

Она взяла меня под руку и повела по коридору.

– В моём кабинете сейчас уборка… - предупредила она. – Так что…

– В принципе можем и здесь поговорить, - сказала я и остановилась. – Дело в том, что мой племянник мечтает учиться в вашей спецшколе.

– Это не возможно!
– высокомерно отрезала директриса.

Я онемела. Сказанные её слова можно было сравнить с брошенной в лицо перчаткой.

Где-то рядом, по-видимому, в классе играли на пианино, и я услышала, как дети поют:

«Но вдруг пришла лягушка, но вдруг пришла лягушка. Прожорливое брюшко и съела кузнеца. Представьте себе представьте себе прожорливое брюшко. Представьте себе представьте себе, и съела кузнеца».

– Вы же вчера мне русским языком говорили. – Удивилась я. – Если есть дети, желающие учиться в спецшколе, приводите.

За стеной заплакал ребёнок.

– А сегодня я говорю вам нет!

«Хорошо, - подумала я. – Ребёнок плачет. Почему?»

Я устремилась к классу и дёрнула дверь; директриса бросилась вдогонку, пытаясь преградить дорогу моему душевному порыву.

В первом ряду плакал мальчик. Его соседи: мальчик и девочка, поджав губы, выражали явное несогласие, которое угадывалось в их плаксивых гримасах. Чувствовалось, что на уроке пения напряжённая атмосфера.

Учитель пения, щуплый мужчина интеллигентного вида, как ни в чём не бывало, стучал по клавишам.

– Мальчик, что случилось? – приветливо спросила я.

– Лягушка съела кузнеца, - всхлипывая, прогнусавил он.

«Держитесь! Сейчас я буду вас испепелять. Вы знаете, что такое сюрреализм в поэзии? Нет. Тогда мне с вами не по пути».

– Скверная песня, - сказала я. – Кто разрешил?

– Петр Петрович, прекратите… - приказала директриса. – А что… хорошая детская песня из мультфильма. Мы её давно поём… не вижу ничего плохого.

– Дети плачут, потому что песня их пугает. А вашему учителю пения хоть бы хны. – Мой голос постепенно возвышался. – Значит, вы разрешили? – Я гневно посмотрела на директрису.
– Вы же знаете, что весь школьный репертуар должен быть согласован.