Кузница Тьмы

– Понимаю. Так и будет.
– Он пощупал пояс и нашел крошечную трубку с письмом, которое Сакуль написала Хиш Тулле.

– Ошиблись они, - продолжал Грип, хотя говорил уже, казалось, сам с собой.
– Даже не раз. Со мной. С тобой. Видел Силанна, бездарного муженька Эстеллы. Дураку нельзя дозволять командовать в битве. Но если он там, Эстелла поблизости, а она достаточно сообразительна. Они вернутся на место бойни, чтобы положить конец и тебе. Но сначала поищут мое тело, не найдут. Это их растревожит сильнее, чем твое бегство.
– Голова поднялась, Грип снова смотрел на Орфанталя.
– Мы станем дичью, ты и я, пока не выберемся из холмов.

– Охота, - произнес Орфанталь.

– Донеси свою историю до лорда Аномандера. Любым способом, малец.

– Да. Мама мне о нем рассказала.

– Если они наткнутся на след, мне придется увести их. Оттянуть на себя, то есть.

– Ясно.

Он хмыкнул.
– Ты всё сообразил. Быстро, Орфанталь. Хорошо.

– Грип, ты убил кого-то?

– Двух наверняка, и это обидно.

– Почему?

– Лучше бы ранил. Я ранил еще двоих, и это хорошо. Харал пытался, но... Помни его, Орфанталь. Он видел, как ты ускакал. Знал, что нужно купить тебе время, и чем больше у врага раненых, тем выше твои шансы. Принимал удары, чтобы наносить в ответ. Харал был отличным воином.

Орфанталь кивнул. Отличный воин. Герой.
– Видел его смерть, Грип?

– Нет. Я потерял на время сознание - та расселина оказалась глубже, чем я ожидал. Когда я вылез, убийцы уехали.

– Они подожгли шкуры.

– Идиоты, я ж говорю. Но я нашел Харала. Они отомстили его трупу, понимаешь?

– Какая подлость!

– Нет, просто отсутствие дисциплины. Но их лица словно выжжены огнем в моей памяти. Я их помню, Орфанталь, и если выживу, они пожалеют о сделанном. Ну, время спать.

Орфанталь устроился удобнее, согретый одеялом. Но мысль о сне казалась теперь далекой. Рассказ Грипа катался и грохотал в сознании. Воины сражаются до смерти, воздух полон отчаянием. И в сердце всего он видел старика, спящего рядом. Казалось невозможным думать о нем как о воине. Орфанталь сомкнул глаза и сон овладел им быстро, как вспышка.

Ребрышко был пастушьим псом, не меньше двенадцати лет, с серой мордой и длинными ушами, хлопавшими и качавшимися при любом повороте длинной, словно у лиса, головы. Длинная шерсть - беспорядочные клочья серого и черного цвета, в репьях и грязи. Глаза зверя слегка косили.

Сакуль смотрела на него, пока кастелян Рансепт снова проверял, насколько бесшумно привешено оружие. Факелы моргали, освещая двор. Стража стояла у задней двери, что слева от надвратной башни. Воздух был холодным и сухим.

Рансепт подобрался и кивнул ей: - Готовы?

– Он же сплошные кости.

– Паразиты, миледи.

– Разве нет лекарств?

– Есть кое-какие. Но тощие собаки дольше живут.
– Тут он развернулся и зашагал к воротам. Ребрышко со счастливым видом ковылял рядом.

Рансепт конфисковал выбранный ею меч, и копье, оставив только кинжал. Все шло не так, как следует. Кастелян оказался упрямым и слишком быстрым, овладев ситуацией; а ведь она сама хотела отдавать приказы. Конечно, то, что они вообще вышли - уже победа. Он мог бы прямо запретить.

Она подошла вслед за ним к задней двери и проследила, как поднимают тяжелые засовы. Едва дверь отворилась, Ребрышко вылетел наружу.

– Куда он?

– требовательно спросила Сакуль.

– Разведывает путь впереди, миледи.

Она хмыкнула: - Скорее ведет нас к ближайшей беличьей норе.

– Ребрышко знает, что нам нужно.

– Откуда?

Они уже были снаружи, дверь захлопнулась сзади. Она слышала грохот опущенных засовов.

Рансепт пожал плечами.
– Я иногда гуляю.

– В холмах?

– Если нам нужно переговорить с отрицателями. Леди Хиш важно, чтобы не было недоразумений.

– Отрицатели? То есть бандиты.

– Жизнь в холмах трудна, миледи. Это же дорожные сборы.

– Поборы.

– А дорожная пошлина леди Хиш? Поборы - грубое слово. Они так называются, только если собирает кто-то другой.

Они спускались по неровно вытесанным ступеням. Пришедшие на закате тяжелые облака разошлись, там и тут виднелись звезды. Температура быстро падала.

– Оплоту Тулла эти земли дарованы королевской грамотой, - сказала Сакуль.
– Пошлина законна и необходима. А грабеж на обочине - нет. Но вы намекнули, что леди Хиш вошла в сговор с ворами?

Ребрышко ждал на средней площадке. Когда Рансепт и Сакуль подошли к псу, он вдруг прекратил спуск и ринулся куда-то влево, за валуны.

– Я и говорю. Горные крысы. Ребрышко проголодался по новым глистам.

Однако Рансепт остановился.
– Мы не пойдем дорогой, миледи. Здесь есть тропа, хорошо скрытая. Не пользуйтесь ей понапрасну. За мной.

– Что за сговор?
– спросила Сакуль, пока они карабкались между валунов.

– Прежде чем начать работу в шахтах, - сказал пыхтящий Рансепт, - они делали козий сыр. И прекрасную, тонкую кожу. Но что важнее, они следили за дорогой. Есть тропы, по которым путники стараются обойти Оплот.

– Избежав пошлины? Какое убожество.

– Иногда. А иногда это народ, не желающий быть замеченным.

– Что за народ?

Ребрышко пропал между двумя опасными осыпями.

– Мы вышли на след. Не время для разговоров. Ночь далеко уносит голоса, холмы способны проводить звуки. Если нужно, просто хлопните меня по плечу. Иными словами, мы идем тихо.

– Это смешно. Я еще вижу свет крепости.

– Если желаете спорить, миледи, прошу вернуться прямо сейчас. Но я скажу так: поглядите на Ребрышко.

Зверь снова появился и сидел прямо впереди.
– Что с ним?
– спросила Сакуль.

– Чужаки в холмах, миледи. Вот что говорит Ребрышко.

На ее взгляд, животное выглядело точно так же, как всегда. Трудно сказать, куда он смотрит своими косыми глазами. Но когда Рансепт двинулся, пес повернулся и снова побежал по тропке. Подтягивая слишком просторные перчатки, она пошла следом.

Для своей стати кастелян двигался тихо. Он не оглядывался проверить, не отстала ли она. Ее это сердило, хотелось зашипеть - она устала, а тропа казалась вечной. Сапоги натерли ноги; из носа текло, она уже утирала сопли рукавом, запачкала тонкую кожу перчаток. Что еще несноснее, в путешествии не было ничего особенного. Ей так хотелось иметь позади полдюжины мрачнолицых всадников в полной броне, готовых отдать жизнь по ее слову. Хотелось топота копыт, лязга железа в деревянных ножнах.