Квартира (рассказы и повесть)
Шрифт:
Сам Николай — тоже как герой заграничных боевиков: одет в фиолетовые джинсы с пуговицами вдоль бёдер, затянут широким ремнём с позументными украшениями — невозмутим, даже меланхоличен. Белая трикотажная майка с женской головкой на груди — в обтяжечку, играет каждый мускул. Крепок, жилист, силён моряк. В прошлый раз, когда Магда затащила к себе в гости Надюху и Сергея, он показывал корабельный фокус: брал двадцатикопеечную монету и гнул углом между тремя пальцами. Сергей тоже не слабак, но пробовал — не получалось. А Николай снисходительно усмехался и доставал новую монету — дескать, смотри, как надо: легко, с улыбочкой. Правда, после
Едва вошли, Магда вспомнила, что надо кому-то позвонить, и, плюхнувшись в кресло, подтянула к себе телефон. Николай, чуть под хмельком, вальяжный, лениворазвинченный, выкатил из угла столик на колёсиках, небрежным жестом сдёрнул большую белоснежную салфетку и указал Надюхе на тахту — дескать, садись. На столике — коньяк, минеральная, яблоки в вазе, конфеты, лимон кружочками. Надюха простодушно всплеснула руками: "Ого! Шик!" Николай разлил коньяк по рюмочкам, минеральную — по фужерам, подошёл к стене и, не обращая внимания на то, что Магда уже начала с кем-то разговаривать по телефону, выдернул телефонную вилку из розетки. Магда с удивлением повертела умолкнувшую трубку, рассмеялась и бросила на аппарат.
— Не переносит, когда я кому-нибудь звоню, — сказала она, подсаживаясь к Надюхе. — Считает, что, когда он на берегу, всё должно остановиться и стоять, как при полном штиле. Но, милый мой, колесо истории вертится непрерывно, и кто-то должен крутиться вместе с ним.
— Крутись, пока я в море, — насмешливо ответил он.
— Но колесо не может останавливаться!
Они неотрывно смотрели друг на друга блестящими глазами, и Надюхе сделалось неловко, она почувствовала себя лишней, мешающей им.
— Не сердись, но мне пора, — сказала она, притронувшись к руке Магды.
— Ах, да, да, — спохватилась Магда.
Николай протянул Надюхе полную рюмку и фужер с минеральной.
— За встречу положено выпить.
— Муж домой не пустит, — засмеялась Надюха, принимая рюмку и фужер.
— Ничего, у тебя нормальный мужик. Ну, почапали.
Магда, призадумавшаяся на миг, легко улыбнулась, подхватила со столика свою рюмку и, посмотрев сквозь коньяк на Николая, сказала загадочно:
В бананово-лимонном Сингапуре…Николай подмигнул ей, чокнулся с Надюхой и опрокинул рюмку в рот — залпом, одним духом. Надюха переглянулась с Магдой и тоже выпила до дна. Магда пригубила, поставила рюмку на столик и, сунув Надюхе яблоко, потянула её за собой в другую комнату.
Там она открыла один из шкафов "стенки", вынула коробку с яркой заграничной фирменной этикеткой, раскрыла — в коробке оказались великолепные туфли на высокой пробковой платформе. Не туфли — мечта! Повелительным жестом она велела Надюхе снять её поношенные босоножки и поставила перед ней заграничные туфли.
— Ну-ка, примерь.
Надюха примерила — в самый раз, как на неё, лёгкие, красивые, а уж о модности и говорить нечего.
— Пошли Коленьке покажем, — приказала Магда.
И Надюха пошла — неловко, неуверенно,
словно ребёнок, делающий первые шаги. Туфли без пяток волочились по полу, и она боялась поднять ноги, чтобы не свернуться с неустойчивой платформы.— Детка, смелее! — прихлопнув в ладоши, озорно закричала Магда. — Живее! Свободнее! Шаг левой — хоп! Шаг правой — хоп!
Надюха вышла в комнату, где был Николай. Он глянул мельком на неё и сказал ворчливо:
— Привожу ей, а она раздаёт. Но тебе в самый раз, бери, так и быть.
Надюха замерла в каком-то как бы смятении, испуганно посмотрела на Магду — та вошла в раж и кричала с искренним восторгом:
— Хоп! Хоп! Ну, что же ты, пройдись как следует, не бойся, они же твои!
С жалким лицом, готовая расплакаться, Надюха решительно замотала головой.
— Нет, нет, Магдочка, сейчас никак не могу. Понимаешь, у нас же кооператив…
Николай, успевший наполнить рюмки и собиравшийся выпить за обнову, кинул на неё насмешливый взгляд.
— В новую квартиру на новых колёсах.
Магда, округлив глаза, всё смотрела на стоящую рядом Надюху, как ворона склонив голову чуть набок.
— Дурочка, дурочка, — сказала она каким-то каркающим хриплым голосом, — тебе же так идёт!
Николай глотнул коньяку, поперхнулся, закашлялся, побагровел лицом и могучей, набычившейся шеей.
— Не сердись, — жалобно сказала Надюха и погладила Магду по плечу, — ладно?
— Да что ты, бог с тобой! — отшатнулась от неё Магда. — С чего ты взяла, что я сержусь?
— Ну, так просто. Знаешь, я поговорю с мамой, может, у неё на работе кто-нибудь возьмёт, — пробормотала Надюха.
— Милочка, не волнуйся, туфли уйдут. Оторвут с руками, только свистнуть.
Магда нетерпеливым жестом показала на туфли — дескать, снимай, — наклонилась, сама сняла с неё и, не оборачиваясь, унесла в спальню. Вынесла простые Надюхины, кинула ей под ноги. Она уже снова казалась весёлой и беспечной, и на щеках её горели два ярких красных пятна. Она лихо прищёлкнула пальцами, с грубоватой ласковостью пожулькала Надюхину голову, поправила ей причёску, прижала к себе и тут же оттолкнула.
— Эх ты, человек — два уха. От таких вещей отказывается. Да я бы всё с себя сняла, голенькой бы осталась — в одних этих туфлях.
Николай, откашлявшись, погрозил ей:
— Не мельтеши, сядь, выпьем по-человечески.
Магда села, чинно положив руки на колени, как пай-девочка. Надюха присела на самый краешек тахты.
— Деньги — это вода, — изрёк Николай, наполняя свою рюмку, — а вот вода — это деньги! Верно, Магдо?
— Да вы понимаете, нам за кооператив скоро вносить, я не то что купить, занять у вас хотела, — пролепетала Надюха, чувствуя, как её вдруг прошиб пот, а лицо заливает жаркая краска.
Магда чуть театрально откинула голову и, выпучив глаза, ахнула.
— Ах, милочка, прости, прости, прости! — Она прижала руки к груди и от души рассмеялась. — Господи, б этом мире, который вертится, немудрено запутаться. Ведь ты же за деньгами, а я, дурочка, туфли. Тьфу! Закрутилась баба, совсем закрутилась.
Она вдруг нахмурилась и озабоченно закусила губы.
— Что же мне с тобой делать? Ты понимаешь, детка, наличных-то сейчас нет. Как же нам быть?
Николай, пожав плечами, выпил. Надюха окаменело смотрела на розовую ажурную коралловую ветвь, которую держал в лапах фарфоровый медвежонок, сидевший за стеклом на полке серванта.