Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 2

9 августа

‹…› Вечером стали вслух читать из «Северного вестника» статью П. Вейнберга о Жорж-Занд [147] . В первой части делался общий обзор предшествовавшего романа (Руссо, Сталь, Шатобриан и др.). Лев Николаевич в промежутках между чтением высказывал свои замечания. Руссо он читал с самых молодых лет и перечитывал все, даже его переписку [148] . Он его считает величайшим писателем и удивляется, как можно сопоставлять с его романами романы мадам Сталь, которая была, конечно, умной женщиной, но романы писала прескучные. «Это все прагматизм!» Шатобриана он пробовал много раз читать, но никогда не мог одолеть ни его «Рене», ни его «Духа христианства». Между прочим, очень хвалил Стендаля и находил, что Пушкин высказывал несправедливые о нем мнения («Записки Смирновой» в августовской книжке «Северного вестника») [149] . К Бальзаку он никогда не чувствовал особого влечения и все из него перезабыл [150] .

147

Вейнберг П. Жорж Занд (Глава из истории нового французского романа) // «Северный вестник». 1894. № 8–9.

148

Ту же мысль высказал Толстой в беседе с Полем Буайе.

149

В «Записках А. О. Смирновой» приведены слова, якобы сказанные Пушкиным о Стендале: «Мне он представляется чрезвычайно буржуазным», «провинциальный офицер, чиновник в военном мундире» («Северный вестник». 1894. № 8. С. 204–206). В связи с высказанными сомнениями в достоверности «Записок» Л. Я. Гуревич вернулась к этой публикации, рассказав, как текст записок был получен ею (Русская литература XX века. 1890–1910 / под ред. С. А. Венгерова. Т. 1. М.: «Мир». С. 247–248).

150

Отношение к творчеству Бальзака у Толстого было сложным. В 50-х годах (в письмах, дневниковых записях, черновых набросках) нередко встречаются резкие критические суждения. В 80-е годы тон оценок меняется: «Взял я с собой Бальзака и с удовольствием читаю в свободные минуты» (письмо к С. А. Толстой от 9 апреля 1882 г.). В конце 1885 г. в письме к В. Г. Черткову Толстой отмечает «реальность произведений французского романиста, исчезающую в неловких переводах» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 83. С. 332; Т. 85. С. 286).

10 августа

‹…› Я спросил, какое впечатление производил на него Данте.

– Скука страшная: я несколько раз пытался его читать и никогда не мог окончить; читал и по-итальянски, когда учился итальянскому языку. Жаль, что некогда, хотелось бы почитать еще. Как это создаются иногда репутации! [151]

– А Боккаччио?

– Боккаччио лучше; по крайней мере, интересно, и живо рассказано. Я читал по-французски [152] .

151

Мысль Толстого о Данте, как об «установленном критикой авторитете», наиболее полно высказана в трактате «Что такое искусство?» (гл. IV, XII, XVI). В ранней дневниковой записи (20 декабря 1896 г.) отражена та же мысль.

152

В дневнике 1898 г. Толстой записал: «Читал Боккаччио. Начало господского безнравственного искусства» (запись 29 апреля. – Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 53. С. 191–192). Ср. аналогичную мысль в трактате «Что такое искусство?» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 30. С. 88).

Потом стали вслух читать повесть Маркова из «Недели» [153] . Лев Николаевич сначала, пока шли описания и разговоры разных лиц четвертого класса в поезде, очень восхищался верностью изображения, а потом, когда на сцену явился старец с веригами, сказал, что этого старца Марков сочинил и что это отвратительно.

11 августа

‹…› Вечером мы прочли вместе повесть Ольдена «Женитьба Кабуса» (перевод с немецкого) в августовской книжке «Северного вестника» [154] . Вещь эта всем мало понравилась, хотя Лев Николаевич сказал: «Недурно». От повести, как и вообще от немецких повестей, несло особенным немецким духом, и я это высказал.

153

Марков В. Л. Рабочий поезд.

154

Ольден Г. Женитьба Кабуса // «Северный вестник». 1894. № 8.

– Да, – сказал Лев Николаевич, – они имеют особенности. У меня явилась мысль, если бы я был помоложе, написать три романа – подделку под французский, немецкий, английский. Особенно удался бы мне английский ‹…›.

12 августа

‹…› Прочли вслух из «Русской жизни» фельетон Гарина «Наброски с натуры». Льву Николаевичу Гарин не нравится. Он причисляет его к тому же типу выдумщиков, как Немирович-Данченко и Мамин-Сибиряк. Прочтенный рассказ он нашел так себе: ничего особенно дурного (хотя об охоте на медведя заметил, что это все – вранье), но и хорошего ничего нет.

26 декабря, 1894 г., Москва

‹…› Я сообщил, что «Русская мысль» приобрела себе в критики Скабичевского.

– Тупой и бездарный человек, – сказал Лев Николаевич [155] ‹…›.

Лев Николаевич встал и вышел зачем-то из залы.

– А какое впечатление на вас произвела вся эта история с Александром Миротворцем? [156] – послышался его голос из другой комнаты.

Я отвечал неопределенно.

155

См. об этом отзыве Толстого о А. М. Скабичевском в записи Лазурского от 27 июля 1894 г.

156

После смерти Александра III (20 октября 1894 г.) верноподданнические «Московские ведомости» провозгласили его «великим миротворцем», озабоченным более всего спокойствием и миром народов России и Европы. Вслед за этим в печати, русской и иностранной, появился ряд панегирических статей об Александре III.

– Отвратительная история, – продолжал, входя и снова садясь за стол, Лев Николаевич. – После глупого, ретроградного царствования вдруг со всех сторон подымаются восхваления, самая бесстыдная ложь. И эта печальная студенческая история… Впрочем, почему же печальная? Это – единственное светлое явление во всей этой истории. Одна молодежь осмелилась высказать правду ‹…›.

Я нарочно навел разговор на поведение профессора Ключевского и передал мнение профессора Стороженко, что он смотрит на его хвалительную лекцию [157] памяти Александра III как на долг вежливости по отношению к обласкавшей его семье царской [158] .

157

Тридцатого ноября 1894 г. на лекции В. О. Ключевского, посвященной памяти умершего царя Александра III и восхвалению его «мудрой» политики, студентами университета была устроена демонстрация протеста, за которой последовали студенческие волнения. Выступление молодежи было сурово подавлено. Пятьдесят три студента были исключены из университета и отправлены в административную ссылку.

158

В. О. Ключевский в 1893–1895 гг. читал сыну Александра III, вел. кн. Георгию Александровичу, курс русской истории.

Лев Николаевич ничего не сказал на этот счет, но высказал несколько мнений о Ключевском как профессоре, которые поразительно расходились с тем, что я привык думать и слышать от других. По его мнению, Ключевский – бездарный человек. Он читал в «Русской мысли» его исследование о боярской думе [159] . «Скучно, ни одной новой мысли, написано таким языком, что ничего не поймешь. Читал его лекции. Неприятно, всюду эти словечки, либеральная подковырка и ничего больше».

159

«Исследования о боярской думе» – магистерская диссертация «Боярская дума Древней Руси» В. О. Ключевского, печатавшаяся в журнале «Русская мысль» в 1880–1881 гг.

29 декабря 1895 г.

Был в первый раз на субботнем журфиксе у Толстых.

Лев Николаевич показал статью «Московских ведомостей», присланную Дунаевым, где Николаев [160] доказывал, что самое христианское государство должно быть монархическим; отпустил несколько иронических замечаний по этому поводу; сел возле меня. Я неловко молчал. Спросил, читал ли я статью Арнольда [161] в «Северном вестнике» о задачах современной критики (перевод с английского).

160

Под псевдонимом Ю. Николаев сотрудничал в «Московских ведомостях» Ю. Н. Говоруха-Отрок.

161

Толстой находился под сильным впечатлением от статьи «Задачи современной критики» М. Арнольда, английского поэта, историка литературы и богослова. По рекомендации Толстого она печаталась в «Северном вестнике» (1895. № 5); в несколько сокращенном виде была издана в 1902 г. «Посредником». В предисловии к роману В. фон Поленца «Крестьянин» Толстой дважды говорит о статье М. Арнольда, отмечая истинное значение критики в жизни общества: ответить на «огромной важности вопрос: что читать из всего того, что написано?»

– Не читал.

– Пожалуйста, прочтите. Я эту статью давно рекомендовал; теперь ее прекрасно перевели, но она прошла как-то незаметно. Я все рекомендую ее молодым людям. Автор в статье говорит о том, что подъем художественного творчества бывает тогда, когда критика соберет весь запас того лучшего, что сделано у других. В этом и должна быть задача критики ‹…›. Критик должен быть всесторонне образованным человеком, знать литературу и древнюю, и западноевропейскую, и русскую. У Белинского есть хорошие места. Но если перевести и его и других русских критиков на иностранный язык, то иностранцы не станут читать, – так все элементарно и скучно. На Западе есть хорошие, серьезные критики, Сент-Бев, например, Лессинг, Карлейль; последний, правда, как бы из упорства, наперекор всем, носится с этим своим прославлением героев, вопреки и времени и христианству. Литература у нас была всегда выше критики. Хоть бы Пушкин – действительно европейски образованный человек.

Я заявил, что все-таки люблю Белинского, что при его описании, например, игры Мочалова дрожь проходит по коже. Он обладал большим вкусом, и великая его заслуга, что он восхищался, например, Гоголем и других увлекал своим восторгом, в то время как другие, например Сенковский, Полевой, ругали Гоголя [162] .

Лев Николаевич молчал, прислонившись к печке. Очевидно, он о многом говорит по старым общим воспоминаниям, к одностороннему усилению которых служат какие-нибудь ближайшие впечатления, например статьи Волынского [163] . Потом сам стал говорить, что кто-то ему в защиту Белинского приносил читать некоторые его места, и действительно хорошо, особенно из первого периода.

162

О. И. Сенковский отличался особенной резкостью отзывов о творчестве Гоголя. «Библиотека для чтения» (журнал, издавшийся Сенковским) «в течение семнадцати или восемнадцати лет, – отмечал Н. Г. Чернышевский, – постоянно нападала на Гоголя». Н. А. Полевой, убежденный сторонник романтизма, благожелательно встретил ранние произведения Гоголя, но отрицал «Ревизора» и «Мертвые души», полагая, что в них Гоголь «устранился от истинного пути» (см.: Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. Статья вторая).

163

Статьи Волынского (псевдоним А. Л. Флексера), популярного в 90-е годы журналиста и критика.

Толстовец Страхов, с которым я в этот вечер возвращался домой, сообщил, что сам слыхал от Льва Николаевича другое мнение о Белинском. Он разговаривал с одним фабричным о том, какие книги он читает, и, удивленный его выбором, спросил, по чьему совету он это делал.

– По рекомендации господина Белинского, – отвечал тот.

– Вот видите, – сделал заключение Лев Николаевич, – какое благотворное действие оказывает Белинский [164] .

За чаем говорили о музыкантах: Гофмане, чешском квартете, Игумнове. Чешский квартет, который Лев Николаевич слушал из артистической комнаты Благородного собрания, изъявил желание поиграть у Льва Николаевича. Играли квартет Бетховена (из первых), Шуберта, Гайдна. От всего Лев Николаевич был в восторге: «Ясно, прозрачно». Квартет же Танеева между ними, по его мнению, похож на стихотворение, которое составлено из набора всяких слов без связи, но с соблюдением размера и рифмы. Игру Игумнова он находит безукоризненной. Тот был так любезен, что для него выучил прелюдию F-dur Шопена, бурную, которою его восхищал еще Н. Рубинштейн.

164

Толстой в свое время с увлечением читал Белинского. По словам А. В. Дружинина, он в 50-х годах с целью «понять все наше литературное движение, собирался перечитать все статьи Белинского (Тургенев и круг «Современника». М. – Л.: «Academia», 1930. С. 202). В дневнике Толстого (1857) сохранились записи об этих чтениях: «Читал Белинского, и он начинает мне нравиться… прочел прелестную статью о Пушкине… Статья о Пушкине – чудо. Я только теперь понял Пушкина» (дневниковые записи 2, 3, 4 января 1857 г. – Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. С. 108).