Лабораторные условия

– И я очень, - Шкипер, видно по всему, заводился все больше, пытался умозрительно вообразить, представить себе масштабы происходящего и волей неволей взгляд его то и дело возвращался к застигнутым подчиненным, - очень разочарован, Рико! Ты себе даже не представляешь, насколько…

Толчок под колено едва не свалил Шкипера с ног. Однако он все же удержал равновесие, лишь отступив на шаг назад – и вовремя, потому что если бы он этого не сделал, вероятно, его ткнули бы зажженной сигаретой в глаз. Ковальски был выше практически на голову, и что уж умел хорошо, так это нависать над собеседником. Не очень любил, предпочитая, если уж приходилось выражать свое неодобрение, задирать подбородок и уничижительно поглядывать сверху вниз. Но Шкипер – тот человек, которого одними взглядами не проймешь.

Командир отряда сделал широкий шаг назад, и почти сразу – еще один, уходя из зоны возможного поражения, и неожиданно для самого себя обнаружил, что отступать ему уже некуда – собственный лейтенант загнал его в тупик у одного из стеллажей. И вид у этого лейтенанта непривычно невменяемый. Казавшееся в таком освещении благодаря своей обычно бледности синеватым, будто у покойника, лицо (без очков оно внезапно показалось практически чужим) выглядело маской, на которой живыми оставались только сузившиеся, будто глядящие в амбразуру, глаза. Шкипер хорошо такой взгляд знал. Чего он не знал – так это того, что этот взгляд делает в арсенале его первого лейтенанта… Между ним и Ковальски места теперь практически не осталось.

– Эй, эй, полегче, - Шкипер ткнул кулаком в чужую грудь, недовольный этим вторжением в личное пространство. – Безумие что, передается половым путем?

– Возьми свои слова обратно, - не обратив внимания на последнюю реплику, потребовал его собеседник безапелляционно.

– Про безумие?.. – не понял сразу Шкипер.

– Нет, не про него. Те, что ты сказал Рико. И извинись перед ним.

– Ковальски, ты в своем уме?

– Я в уме, который есть у этого несчастного отряда, - отрубил тот нелюбезно.
– Я и есть его ум.

– Это еще не повод! – командир в очередной раз попытался оттолкнуть от себя нежданного агрессора, однако это оказалось внезапно непросто.

– Повод ты дал другой, - между тем заявил этот агрессор.

– Прекрати нарушать субординацию, - строго велел ему старший по званию. Он все еще стремился вернуть внезапно взбесившийся мир обратно в его нормальное русло. Обычно, если донести до Ковальски мысль о том, что тот перегибает палку, до него доходит, и был смысл попытаться и на сей раз – хотя, конечно, происходящее не сравнить со спонтанной лекцией о растениях-эндемиках южной окраины штата Тенесси…

– Все это и так тянет на я не знаю сколько нарядов вне очереди, - добавил командир, найдя, наконец, законное обоснование своим чувствам. – Приди в себя! И оденься заодно!

– Шкипер, - голос лейтенанта вдруг сделался почти ласковым. Подозрительно-вкрадчивым, как будто его внезапная вспышка уступила место чему-то новому, что определенно было еще хуже - потому что все, что более продумано, зачастую хуже спонтанного приступа, порожденного в союзе с безумной музой. – Позволь, я оглашу тебе варианты, Шкипер. Тебе ведь нужны варианты. И я тебе охотно их предоставлю. Первый: ты говоришь Рико, что был неправ, и все оканчивается хорошо. Ты идешь спать, и мы идем спать, и утром никто ни о чем не вспоминает, а жизнь потечет своим чередом. Второй: ты упираешься рогом, и в пику мне, из принципа, продолжаешь настаивать. В этом случае я разбиваю тебе лицо и подаю в отставку. И, - добавил он, видя, что командир явно хочет что-то вставить, - позволь тебя заверить, он тут тоже не останется.

Шкипер немного выглянул из-за худощавого лейтенантского плеча. Рико следил за ними, прищуриваясь, припав к полу, и выглядел как тот, кто готов в любой момент броситься. Осталось только определиться с вопросом, на кого именно. Неясно было, что одержит в этом противостоянии победу: непогрешимый авторитет командира или личная привязанность к Ковальски - тут было явно что-то одно из двух.

Но, глядя правде в глаза, Шкипер мало верил в то, что Рико способен на подобный выбор. Для него это все равно, что избрание между собственными правой и левой конечностями: какая, дескать, нужна ему больше. Он скорее удавится, чем позволит пострадать им обоим. И сейчас опасаться стоит вовсе не его, который и приказа-то ослушался лишь однажды, а внезапно съехавшего с катушек собственного заместителя, готового, очевидно, идти до конца, по причинам, над которыми Шкиперу не хотелось даже задумываться. Все внутри него протестовало против такой версии развития событий и его собственного будущего. Они мужчины, и для них естественно любить женщин, это же и ребенку должно быть понятно, а Ковальски-то давно не ребенок, да и его реплика относительно ума – чистая правда. Он их багаж знаний и источник большинства идей и планов действий. Шкипер человек воли, это верно, достаточно хороший в своем деле, скорее всего, лучший из них всех в этой области, однако когда нужно продумать план операции, он вставал в тупик. Его предложения, как и предложения остальных, были просты и незамысловаты, и на этой почве никто не оспаривал права и обязанности Ковальски обеспечивать их подобными вещами.

Будучи человеком консервативных взглядов, Шкипер нехотя мирился со многими новыми поворотами, и с некоторыми из них предпочитал вообще не оказываться вплотную – как, например, с подобными. Вспомнив, однако, о вопросах взаимоотношений полов, он немедленно же припомнил и кое-что еще.
– А как же Дорис? – спросил он вслух. – Как же Дорис, я думал, ты и она… Как же?..

Он был готов к тому, что Ковальски его ударит. Рявкнет, как иногда делал, когда бывал не в себе, коротко и тут же беря себя в руки, а может наоборот стиснет зубы и направит свои силы на то, чтобы не опозориться предательскими слезами. К чему Шкипер готов не был, так это к тому, что собеседник улыбнется. Легко и искреннее, совершенно очевидно, не задетый этим замечанием за живое, и даже нашедший его в своем роде забавным.

– Ты снова лезешь в чужую частную жизнь, - сообщил ему Ковальски с этой своей неуместной улыбкой. – Могу продублировать приглашение пойти к черту.

– Есть только одна причина, почему ты еще не лежишь на полу с вывернутой рукой, - безлично заметил Шкипер в пространство. – И она заключается в том, что мне интересно, какая муха тебя укусила.

– А ты считаешь, стало быть, что ты прав… - Ковальски говорил так тихо, что приходилось напрягать слух, стараясь разобрать его слова. Шкипер внезапно поймал себя на мысли, что прежде практически никогда не видел своего заместителя в ярости. Бывало так, что он выражал недовольство, это конечно, но это недовольство всегда было понятно и контролируемо, и старший по званию знал, чего ждать в дальнейшем. Ковальски, которому обвалили операционку на компьютере, мог орать не хуже самого Шкипера, но этот шипящий Ковальски – это было что-то новенькое.

– Я пока считаю… - Шкипер на мгновение задумался, но лицо его тут же просветлело. – Я считаю, что мне нужны какие-то… гм… Варианты.

– Для того чтобы быть хорошим лидером, - все так же приглушенно просветил его собеседник, реагирующий на команду «варианты» раньше, чем успевал задуматься, - недостаточно быть бесстрашным, волевым и быстро соображать. Нужно еще уметь не пользоваться подчиненным положением других. А у тебя с этим проблемы.

– Я, стало быть, недостаточно хорош для твоего нового уровня чистоплюйства?! – казалось, командир был уязвлен этим замечанием в высшей степени.

– Ты просто суешь нос не в свое дело, - спокойно пояснил ему лейтенант.

– И в связи с этим выдающимся событием ты решил меня повоспитывать?

– Я не воспитываю тебя, не требую от тебя каких-то действий и не выдвигаю ультиматумов. Я просто ставлю тебя в известность: ты не будешь лезть в нашу жизнь. Ты не будешь решать за нас, что нам делать, что думать, и о ком думать. Ты не будешь навязывать нам свое мнение и свои предпочтения, как якобы единственно верные. Ни одному из нас. И если ты сейчас решишь настаивать на своем, только потому, что считаешь непозволительным для лидера терять лицо перед командой, если полагаешь, что твой авторитет старшего чином важнее, чем то, как в реальности обстоят дела, то – я клянусь тебе в этом – я сделаю все возможное и невозможное, чтобы этот отряд распался. Я сделаю все, чтобы каждый пошел своей, выбранной им самим дорогой. Потому что такое твое решение и такой поступок – не решение и поступок лидера, и я не стану подчиняться такому человеку. Потому что ты достаточно накомандовал там, где не стоило бы, и если ты так сделаешь на этот раз – я тебе клянусь, этот раз будет последним, и ты останешься один.

На протяжении всей тирады, произносимой все так же тихо, но отчетливо, лицо Шкипера мрачнело на глазах. С ним никто вот уже много лет не смел говорить в подобном тоне, и обновление опыта ему совершенно не понравилось.

– Я ваш командир, мать твою! – рыкнул он яростно.
– Я за этот отряд отвечаю!.. А вы два… Два парня, которые отчего-то решили, что отлично проведут время в одной постели!..

Ковальски, “два метра над уровнем адекватности”, состроил из своего узкого, с острыми чертами, лица, гримасу такого пренебрежения, что Шкипер сжал кулаки, пока ногти не впились в ладонь: стереть это выражение хотелось до зубовного скрежета.