Лампа разыскивает Алладина

– Вы уверены, что сразу надо пройти к Алле? – строго вопрошала дама.

– Конечно, мне очень нужно с ней поговорить, лично.

Старуха скривилась.

– Ну навряд ли беседа выйдет плодотворной. Ладно, входите.

– Спасибо, – кивнула я. – Так Алла у себя?

– Провожу вас, – сухо ответила дама.

Мы двинулись по коридору. Дубовый, идеально отциклеванный и покрытый лаком паркет слегка поскрипывал под ногами. Стены были увешаны книжными полками, за стеклами посверкивали золотом корешки толстых томов. Когда мы проходили мимо одной комнаты, я невольно заглянула в помещение и увидела большой круглый стол, покрытый кружевной скатертью, пианино с нотами на пюпитре, стулья с темно-синей обивкой. Тоска ущипнула за сердце: мое детство прошло в подобных апартаментах.

– Вот, – хозяйка остановилась у плотно запертой двери, – можете общаться с Аллой, потом, когда поймете, что уговоры бесполезны, загляните ко мне.

Наклонив голову, старуха, шурша платьем, быстро пошла назад. Я с удивлением посмотрела ей вслед. Очень странная бабушка. Будем надеяться, что Алла окажется вменяемой.

Решив соблюсти приличия, я постучалась и, не дождавшись ответа, всунула голову внутрь комнаты.

– Алла, можно…

Конец фразы застрял в горле. Большое, квадратное, украшенное двумя окнами помещение выглядело самым омерзительным образом. В нем даже не имелось мебели. Лишь вытертые в разных местах обои свидетельствовали, что когда-то тут все же стояли шкафы. Лак на паркете давно истерся, подоконник облупился, а простая рама, обычная деревянная, не была прикрыта даже самой простенькой занавеской. В углу возвышалось некое подобие кровати: столбики из кирпичей, на них лист фанеры, сверху ватный матрас и грязное до невероятности одеяло. Подушка, лишенная наволочки, поддерживала чью-то всклокоченную голову.

Я осторожно прикрыла дверь и пошла в красивую гостиную, откуда доносились тихие звуки музыки. Бабушка сняла руки с клавиатуры, повернула голову и спокойно поинтересовалась:

– Ну, поговорили?

– А где Алла? – выпалила я.

– В своей комнате.

– Там только малярша.

– Кто? – усмехнулась дама и снова заиграла.

– Наверное, вы ремонт собрались делать, – прибавила я громкости, пытаясь перекричать пианино. – Там у вас живет гастарбайтерша. Простите, не могли бы вы на секунду перестать играть? Я очень люблю Баха, но мне трудно перекричать музыку.

– Это Бах, верно, – кивнула дама, – откуда знаете?

– Имею диплом консерватории, правда по классу арфы, но при необходимости могу подобрать кое-какие вещи и на рояле. Но Баха, боюсь, не исполню как надо, сложный композитор!

Старуха резко опустила крышку, встала, выпрямилась и в недоумении спросила:

– Так вас не Олеся прислала?

– Нет.

– Извольте объясниться! Вы кто?

– Евлампия Романова, пришла к Алле, – ответила я и тут только сообразила, что к чему: – Женщина под ватным одеялом – это она? Полубомжиха и пьяница? Господи, ну и не повезло же вам с соседкой! Просто несчастье жить с подобным человеком в одной квартире!

Дама горделиво вскинула голову.

– Разрешите представиться, Мария Кирилловна Вяльская, а Алла является моей внучкой. Невезение еще большее, чем вы предполагаете.

– Простите, я не знала, подумала… Извините, – залепетала я.

– Ничего, – снисходительно кивнула Мария Кирилловна, – я тоже ошиблась. Приняла вас за психолога, которого обещала прислать Олеся. Дурацкая идея. Алле не помочь. Увы, в семье не без урода. Хорошо, Мстислав Сергеевич не дожил до позора. Когда он упокоился, Алла была еще ребенком. Так что привело вас сюда? Надеюсь, не факт воровства? Сразу хочу предупредить, я ничего возмещать не стану. Зовите милицию. Алла взрослая, с нее и спрос. Мы просто существуем в одной квартире. Да уж! Так по какой причине вы явились сюда?

Я глубоко вздохнула и изложила ситуацию с коляской.

Мария Кирилловна кивнула.

– Ужасно, конечно. С другой стороны, ваша подруга должна быть счастлива, от детей одно горе.

– Вот уж неправда, – возмутилась я.

Мария Кирилловна хмыкнула.

– Своих имеете?

– Двоих, – сообщила я, не упоминая о степени моего родства с Кирюшкой и Лизаветой.

Пожилая дама поправила идеально уложенные волосы.

– Ну, может, дай бог, они у вас не сопьются, с наркоманами не подружатся, воровать не начнут и не станут плодиться без контроля.

– Лиза с Кириллом растут в нормальной семье, – перебила я Марию Кирилловну, – у нас все работают и ничем противозаконным не занимаются, откуда ребятам плохому научиться?

Хозяйка скривилась.

– Милочка, я всю жизнь преподавала в музыкальной школе, а мой супруг руководил крупным предприятием. В нашем доме никогда водки не держали и грубых слов не произносили. Дочь наша, покойная Светлана, выросла воспитанной девушкой, да, на беду, решила родить, без мужа. Уж как я ее отговаривала, умоляла не совершать глупостей, просила подумать, не губить себя. Нет, уперлась, сказала нам:

– Убивать человеческое существо грех, не пойду на аборт.

И что? Скончалась через месяц после родов, горе-врачи какую-то инфекцию занесли. Мы с мужем поплакали и стали Аллочку воспитывать, внучку-сиротку. Следовало ее в детский дом сдать и забыть. Может, там, в государственном учреждении, из нее бы дурь и выбили! Но нет! Мы же поступили интеллигентно, потащили девочку в зубах. И что вышло? В школе учиться не хотела, курить начала. Хорошо, хоть Мстислав Сергеевич скончался рано. Он-то наивно полагал: перерастет девочка, исправится. Даже перед смертью внушал мне:

– Потерпи, Маша, наладится жизнь, возьмется Аллочка за ум.

Куда там! Кое-как аттестат получила, да и то лишь потому, что я в школу постоянно ходила. А зря! В институт Алла, конечно, не поступала и ни дня не работала, знания ей ни к чему. Друзья появились шумные, водка, гулянка. До того дошло, что я участкового вызвала. Вот с того дня у нас относительная тишь. Испугал ее милиционер, тюрьмой пригрозил. Алла и примолкла, стала вещи из своей комнаты продавать, драгоценности, которые ей дед дарил, много чего хорошего имелось у девочки, лично я ей фигурки отдала, коллекционный фарфор. Все на водку ушло. До того она меня довела, что я хотела разъезжаться, бросить квартиру, в которой прожила с мужем, лишиться воспоминаний…

Мария Кирилловна замолчала, потом мрачно докончила:

– Только ничего не вышло. Алла согласия на размен не дала. Так и живу теперь, смерть поджидаю. И знаете, что меня больше всего пугает? Не физическое исчезновение, а истребление духовного наследия. Едва упокоюсь в земле, Алла мигом продаст все из квартиры, вместе с самими апартаментами, и сгинет на улице. Мне девку не жаль, грязь должна уйти к грязи, но вот книги, которые собирал муж, картины, пианино, принадлежавшее еще моей бабушке… Вещи нашей семьи, родовая история, распылятся и пропадут.

– Вы ее лечить не пробовали? – вырвалось у меня.

Мария Кирилловна горько усмехнулась.

– Сколько раз! И лекарства покупала, и в клинику укладывала. Только врачи в один голос говорят: толк от терапии бывает лишь тогда, когда сам больной проявляет сознательность, испытывает желание стать нормальным членом общества. У Аллы подобного настроя нет. Олеся, правда, не теряет до сих пор надежды, вот, обещала психотерапевта прислать. Все рассказывала мне, какие чудеса специалист творит, говорила: «Эта женщина алкоголиков просто преображает».