Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце

Некоторое время мы просто стоим, не двигаясь, и пристально смотрим друг другу в глаза. Дышим тяжело и шумно, сгораем дотла и восстаем из пепла, но стойко выдерживаем нашу зрительную схватку. Среди лидеров не бывает побежденных. И в этом наша проблема.

– Прости, - отступаю первая, одним тихим словом погасив разгоревшийся между нами пожар.

– Заслужил, - хмыкает Костя, тоже капитулируя, и скептически кривится, почесывая пострадавшую щеку. Будто не верит, что я его ударила. Для меня это тоже дикость. – Ну что, тебе стало легче? – уточняет теплым, добрым шепотом. Непривычно слышать такой тон после его хамства и криков.

Воскресенского будто подменили, как по щелчку пальцев. Точнее, по взмаху руки. Моей руки. Черт! Неловко получилось.

– Не стало. Ни капли, - прячу горящую ладонь за спину.

– Попробуем другой вариант? – улыбнувшись, он намекает на объятия в благодарность за кафе.

В ответ я нервно смеюсь. Сквозь проступившие слезы, что, на спрашивая разрешения, прокладывают тонкие дорожки по моим щекам.

– Сумасшедший день выдался, - выдыхаю с обреченным стоном. И опускаю влажные ресницы, прикрывая глаза. Не осталось сил ругаться и сопротивляться. Поэтому мое ослабленное, безвольное тело легко оказывается в мощных мужских руках.

– Ну, тише, не время расклеиваться, - нашептывает Костя мне в макушку, пока я прижимаюсь щекой к его груди, вслушиваясь в хаотичное биение сердца.
– Еще повоюем, - он гладит меня по спине, усмиряя, как дикую кошку.

– Друг с другом? – парирую я, сдавленно фыркнув, и запрокидываю голову, чтобы видеть его лицо. Чуть сгорбившись, он наклоняется так, что мы соприкасаемся лбами.

– В том числе, - ведет носом по моему, скользит к скуле. Невесомо целует. – Я думал, чокнусь, когда ты в зал суда ворвалась, фурия. Не поверишь, но на твоем грозном личике читался весь не озвученный тобой отборный мат, - смеясь, обдает пламенным дыханием висок, прижимается к нему губами.

– М-м-м, но я держалась, - мычу в свое оправдание и цепляюсь онемевшими руками за массивные плечи, как за спасательный круг. Открываюсь навстречу поцелуям, порывистым, но нежным. Хочу утонуть в них.

Костя совершенно не умеет извиняться словами, поэтому делает это ласками. Обману, если скажу, что мне не нравится такой способ примирения. Растворяюсь в нем, отпуская обиды.

– Я видел. Ты умница, - опаляет мое ушко, раздувая волнистые рыжие пряди. Невольно вздрагиваю, сильнее врезаясь пальцами в его железные мышцы. – Однако было чертовки сложно. Мало того, что ты взглядом сжигала меня, как святая инквизиция ведьм, так еще этот урод подбрасывал дровишек в костер, - впивается губами в шею, оставляет след на коже, будто наказывает меня за Женю.
– Я готов был убить его прямо там. Меня останавливал только срок за уголовку. Долго сидеть пришлось бы. Я не мог оставить своих девочек.

Последняя фраза заставляет меня крепче обнять его, хотя я и понимаю, что адресована она исключительно лапочкам. Однако в ней столько нежности и любви, что я не узнаю прежнего Воскресенского. Плавлюсь вместе с ним, на миг представляя себя полноценным членом их семьи.

Забывшись, подаюсь вперед и послушно распахиваю губы, стоит лишь Косте подцепить пальцами и приподнять мой подбородок. Охотно принимаю обрушившийся на меня поцелуй. Отчаянный и жадный. Будто последний перед концом света. Но пока мы не устроили друг другу очередной апокалипсис, я наслаждаюсь каждой секундой тепла и тягучей страсти.

Разум, как всегда, включается не вовремя. Что-то щелкает в мозгу – и я отклоняюсь от разгоряченного мужчины.

– Костя, я сомневаюсь… - начинаю говорить, но он опять затыкает меня поцелуем.

– Меньше думай, рыженькая, - сбивчиво рычит мне в рот и тут же запечатывает его. – Чувствуй, - терзает мои губы, а меня сжимает в объятиях так, что мне остро не хватает кислорода.

Обнаглев, забирается ладонями под майку, устремляется к груди, накрывая полушария и согревая сквозь тонкое белье. Мигом догадываюсь о его намерениях, но не уверена, что это лучший вариант сейчас, когда мы толком не обсудили все, что произошло. Костя будто специально усыпляет мою бдительность. Интриган и искусный манипулятор.

Собравшись с духом, все-таки прерываю поцелуй. Сбрасываю с себя его руки, упираюсь ладонями в бурно вздымающуюся грудь. Пытаюсь остыть. Не хочу, чтобы все повторилось, как тогда на кухне. Сумбурно, на эмоциях и с горьким послевкусием.

– Крепкие отношения не построить на одном физическом влечении, - стучусь, как в закрытую дверь.
– А у нас с тобой даже секс как борьба за сферу влияния. Что говорить о повседневной жизни под одной крышей.

– Так перестань бороться, - поднимает руку к моей щеке, бережно смахивает непослушные кудряшки с лица.
– Сдайся мне?

– Почему не ты? – упрямо вскидываю подбородок.

– А что я, по-твоему, делаю? – издает хриплый смешок, накручивая мой локон на палец.

– Манипулируешь мной и врешь. Я чувствую, что даже сейчас ты мне что-то недоговариваешь. Не зря же отвлекаешь поцелуями, - смело выпаливаю и замечаю, как он меняется в лице и прячет взгляд.
– Возможно, это вовсе не интуиция, а мои обыкновенные тараканы. Я не исключаю своей вины. Мы с тобой оба не умеем доверять.

– Научимся в процессе, - отпускает меня и, убрав руки в карманы брюк, задумчиво поглядывает исподлобья.
– Вера, мы толком и не начинали строить отношения…

– Да просто мы не готовы к ним, Костя. Ни ты, ни я, - делаю паузу, предоставляя ему слово. Но он подозрительно молчит. Мне приходится решать за нас обоих, и я выношу вердикт: - Я очень благодарна тебе за кафе. Несмотря на твои методы, все равно спасибо. Но, мне кажется, об отношениях говорить рано. Ты пока разберись с матерью лапочек, а я займусь кондитерской. Дальше время покажет.

Пытаюсь поймать его реакцию на мою фразу о маме двойняшек, но он будто воздвигает вокруг себя крепостные стены. Врезаюсь в них с разбега. Чувства разбиваются о камни, душа болезненно ноет, прощаясь с чужими малышками, которые стали для меня родными, будто они - частички меня. Разум принимает неизбежное.

Рвано кивнув самой себе и получив молчаливое согласие Воскресенского, я разворачиваюсь, чтобы вернуться в дом.

– Ты не можешь уйти, Вера, потому что ты – мать моих детей, - неожиданно раздается позади.

Чуть не спотыкаюсь на пороге и, восстановив равновесие, оглядываюсь на Костю. Кажется, в этот момент я ненавижу его всеми фибрами души. Он слишком далеко зашел в своей игре.

– Боже, Воскресенский, это самый идиотский способ остановить женщину, с которым я когда-либо сталкивалась, - срываюсь в хохот, балансируя на грани истерики.
– У нормальных людей происходит наоборот: мужчину привязывают детьми. А у нас все идет не по шаблону, - всхлипнув, посылаю ему жалобный взгляд.
– Что ты делаешь со мной, Костя? Зачем?

– Говорю тебе правду, как ты и просила, - выцеживает из себя, и желваки ходят ходуном на его скулах. – Они твои. Наши…

– Хватит, Костя, просто заткнись, - выставляю ладони перед собой, но не могу остановить мясорубку, которая орудует у меня внутри, превращая органы в фарш.
– Неужели не понимаешь, что причиняешь мне боль своей ложью? – умоляюще лепечу, однако он отрицательно качает головой. Приближается ко мне и берет меня за плечи.
– Именно об этом я и говорила! Мы только ранить друг друга можем, на созидание и исцеление нас не хватает. Бракованные оба! Отпусти, черт бы тебя побрал! – дергаюсь, как лисица, попавшая в силки, но хватка лишь крепчает.