Лара. Пленница болот

— Хреново, — я стиснула зубы, — мои молнии могут ранить людей, когда попадут в воду.

Под ногами уже хлюпало, дождь сплошной стеной застилал глаза, размывая силуэты и людей, и монстров. Наша толпа разделилась пополам, матерясь, метались мужики, пытавшиеся защитить детей и женщин.

Голосили бабы, плакала ребятня. Хаос не давал сосредоточиться, путая мысли.

— Лара, — подбежала к нам запыхавшаяся мама, — отступаем к лесу.

В руках у неё был топор, с которого капала кровь. К нам подошли Люба и Мария, с толстыми палками наперевес:

— Бабоньки, сами детей отстоим. Не бросать же мужикам этих дур.

Мы окружили ребятню, шаг за шагом отходя к деревьям, и удаляясь от монстров.

— Не приближайтесь ко мне, — крикнула я остальным, — попробую отойти подальше и ударить по ним.

— Будь осторожна! — Мама сжала моё плечо и тут же отступила.

Рядом со мной встал Гриша.

— Ты зачем остался? Думаешь, тебя не зацепит?

— Одну я тебя не оставлю, — он перехватил поудобнее увесистый сук.

Приглядевшись, прицелилась руками в троицу тварей, забиравших левей от мужчин.

— Ну, не подведи, — по ладоням замерцали искры, и заряд полетел в сторону монстров. Кокон разрядов окутал одного из них, тварь дёрнулась, заверещала, но огонь не желал гореть. Подпалённый монстр приник к земле, а потом кинулся ко мне.

— Назад! — крикнул Гриша, оттолкнув меня. Тварь ощерила пасть. Я следила за ней, как в замедленной съёмке. Прыжок, ещё прыжок. Она не успела опуститься на землю, застигнутая Гришиным ударом, хрустнули кости, и монстр повалился, скуля от боли.

Дождь стекал по лицу, бил крупными каплями по глазам, поднялся ветер, швыряя в нас потоки воды.

Я вытерла влагу с лица и услышала крик друга, кинулась к нему, одна из тварей, подкравшись, вцепилась ему в руку.

— Гриша! — вырвалось из груди.

Монстр трепал парня, как собака, тряся головой, не отпуская свою добычу. Подбежав, схватила палку и со всех сил опустила на хребет гадины, та выплюнула руку и обернулась ко мне. Искры побежали по пальцам, с размаху влепила ладонь в морду. Дорожки молний окутали тварь, проникли в глаза, послышался запах палёной плоти и монстр рухнул на землю.

Я бросилась к Грише, он сидел, баюкая сломанную руку, по которой щедро бежала кровь, мешаясь с дождём. Сзади послышались шаги:

— Лара, скорее, снимай с него куртку, — к нам подошла мама, — аккуратно, не порань ещё больше. Эх, ни ножа, ничего нет, чтобы рукав разрезать. Терпи, Гришенька. Я помогу тебе.

Осторожно сняли одежду, кожа в двух местах была разорвана клыками, так что виднелись кости. Ливень омывал раны, открывая зиявшие переломы. Мама сняла с себя куртку, вырвала подклад, разодрала его на полосы.

— Потерпи немного, — наложила импровизированный жгут.

За переживаниями и заботами о Грише мы и не заметили, что бой уже закончен. К нам постепенно стал сбегаться народ.

— Что тут, Оля? — Папа протиснулся сквозь толпу.

— Нужна помощь. Поищи что-то для шины.

Мама оторвала рукав у пострадавшей куртки, достала из сумки обезболивающее, протянула его Грише:

— Пей, поможет.

Захватила шиной два соседних сустава, избегая прикосновений к открытой ране, подложила оторванный рукав, не туго бинтуя конечность, чтобы ненароком не сместить кости.

Парень сидел бледный, как стена, держась из последних сил.

— А ты герой, — улыбнулся папа, мягко похлопав его по плечу, — за дочь спасибо, я всё видел. Не переживай, Оленька тебя починит.

— До свадьбы заживёт, — подмигнул Гриша, выразительно глядя на меня.

Дождь кончился также внезапно, как начался. Мокрые и грязные, мы продолжили путь.

Глава 27

Путь предстоял хоть и недолгий, но мы уже порядком вымотались и продрогли. К тому же подстраивались под шаг Гриши, который не мог идти наравне со всеми, хотя и старался.

Гать прошли быстро и скоро уже топали по хорошо утрамбованной просёлочной дороге. Дождь закончился, но крупные капли срывались с деревьев, прокрадываясь за шиворот, ветер студил влажную одежду. Ноги скользили в многочисленных лужах.

— Долго ещё? — к Матвею подошла Люба.

— Не знаю. Я же не ездил. По дороге дойдём, она здесь одна. К полудню, наверное, будем на месте.

Небо на востоке начало сереть, занимался ещё один безрадостный рассвет. Гриша шагал с трудом. Как мама ни старалась, но кровь сочилась потихоньку на дорогу, капая из промокшего рукава куртки. Лицо парня стало бледным.

— Так, стоп, — глядя на него, скомандовал дед Михей, — делаем носилки. Парень совсем плох.

— Нет, — упрямо тряхнул головой Гриша, — я могу идти. Всё в порядке.

— Вижу я твой порядок, — насупился старик, — не спорь.

Мужики нарубили толстых, упругих веток, быстро соорудили импровизированные носилки, водрузили на них Гришу. Лицо его расслабилось, он с видимым облегчением откинулся на спину. Матвей и дядя Лёша несли его по дороге.

Местность менялась, мы проходили мимо заброшенных домов разорённого посёлка. Старые избы печально смотрели на нас опустевшими глазами-окнами, ветер трепал дырявые занавески. Из садов, точно моля о помощи, тянули к нам ветви плодовые деревья, с пожелтевшей листвой и полусгнившими зелёными фруктами. Огороды затянул бурьян, дома выглядывали из него, точно вековые старики из своих шубеек.

— А ведь здесь когда-то было красиво, — мама разглядывала картину запустения.

— Везде у нас было красиво. И жизнь была сытная, устроенная, — с тоской смотрел на разор Матвей, — тогда я ещё пареньком был, младше Гришки. На охоту с отцом ходили, в лесу ягод, орехов, грибов было видимо-невидимо. В речках рыба плескалась, хоть руками вытаскивай.

— Как же всё это началось? — подошёл к ним папа.

Матвей запустил пятерню в вихрастый чуб:

— В одну ночь всё изменилось. Солнце будто выключил кто, небо тучами чёрными затянуло, а по темноте твари шалить начали. По первой они ни силой, ни быстротой не отличались. Их собаки рвали, защищали нас. Думали, справимся с нагрянувшей бедой. А потом… Поумнели они враз, людей похищали сначала, кто после заката задержался. Сил поднабрались. Теперь-то я уж смекнул, что матка им разума прибавляет и сама учится, как охотиться на нас. Вот так и получилось, что не стало сёл и деревень. Кто успел, в город подался. Мы, да ещё несколько хуторов далёких выжили. За заборами сидим и носа высунуть боимся… К нам из другого мира закинуло всю эту напасть.

Заброшенные дома остались позади. На дороге начал появляться асфальт, как пластилиновые нашлёпки, которые разбросал ребёнок. Он скорее мешал идти, чем помогал. На его краях частые дожди вымыли большие ямы, шли с осторожностью, залитые водой, они были довольно глубоки.

Завиднелись подступы к городу, хмурому и неприветливому. Крайние дома, многоквартирные трёхэтажки, стояли, как огромные форты перед поселением. Окна в них были забиты железными листами или закрыты кирпичной кладкой, с торца каждого дома начиналась бетонная стена. Строения сами стали частью ограды. Штукатурка давно слезла с фасадов, обнажив кирпичное нутро, где-то ещё уныло поскрипывали, ставшие ненужными, останки подъездных дверей. Перед городом возвышался остов полуразрушенной заправки. Пыльные окна с уцелевшими стёклами безучастно взирали на дорогу, колонки с оторванными шлангами покосились, крыша местами обвалилась, засыпав вход.