Лауреаты

И наши финансовые и продовольственные трудности его не волнуют.

Главное, понял, что мы уже никуда от него не денемся. Стал дорожить личной независимостью. Ночевать перебрался на полку в сервант. Днем пропадает во дворе. Открыто ходит побираться к соседям сверху.

Еще и влюбился.

Завел себе подругу в подвале нашего дома. Обшарпанная такая, ничейная кошечка. Дочь почему-то зовет ее Кузькой. Наш котус на ее фоне смотрится как миллионер рядом с нищенкой. И ведет себя соответственно.

Изобрел совершенно потрясающий способ ухаживания.

Зову его с улицы: «Кис-кис-кис!» Этот вальяжный тип вылезает из подвальной амбразуры вместе с дамой сердца. Кошечка стыдливо опускает голодные глаза. А Габис якобы деликатно не желает ее покидать. Показывает, что у него есть определенные моральные обязательства. Дескать, сначала не худо бы покормить эту озорную прикольную девчонку. А потом он, так и быть, пойдет домой.

И я из мужской солидарности выношу Кузьке что-нибудь поесть. Помогаю коту в решении сугубо личных проблем.

Хотя здесь его можно понять. Кто ж откажется быть благородным, если это ничего не стоит?

У меня было время возиться с котом.

Гастрольная жизнь стала невыгодной из-за дикого повышения стоимости перелета и гостиницы. А с бывшей службы в академическом институте я уволился еще несколько лет назад.

Меня там, правда, не забывали. Изредка, по старой памяти, подкидывали халтуру – в коммерческом выпуске словаря русского языка. Заодно я исполнял функции «свежей головы». То есть отмечал для редактора сомнительные или не слишком удачные места.

Например, при одном из значений слова «встать» – «возникнуть, появиться, предстать» – составители дали выразительную газетную цитату: «Вопрос на повестке несколько раз поднимался, но так и не встал».

Литературные заработки упорно не желали отличаться сладким завидным постоянством.

Фактически, последние месяцы я сидел на шее жены. И в благодарность, как мог, крутился по дому. Варил обед, мыл посуду, ходил в магазин. Даже вязал на машинке. Отдельными вечерами тянулся к уютной семейной обстановке. В общем, изо всех сил облегчал кормилице существование.

У нас получалась семья наоборот. И даже скандалы были необычными. Так, однажды супруга сурово ругала меня за то, что в доме не оказалось свеклы…

Правда, разговор быстро вошел в нормальное привычное русло.

– Какие-то бабы тебе звонят. Я поднимаю трубку – а они молчат. Почему они молчат?

– А почему ты думаешь, что это бабы, если они молчат?

Мы, не сдерживаясь, говорили друг другу мелкие злобные гадости. Потом обиженно расходились по углам. Еще потом вяло и безнадежно мирились.

Я нормально общаюсь с людьми любого уровня.

Моими добрыми соседями по коммуналкам были алкоголики и скандалисты – как художественно одаренные, так и без особых признаков другого таланта. Я пел блатные песни Эдне Цветовой. В армии на гауптвахте делил камеру с дезертиром и убийцей. Он ждал отправки в трибунал. Мы всю ночь говорили о музыке «Битлз» и случайных половых связях.

Мне трудно ужиться только с любимыми женщинами.

Может быть потому, что с годами мы требуем от них слишком многого? Разучились прощать их когда-то милые сердцу недостатки?

В свободное от ссор и домашнего хозяйства время я пытался исправиться. Искал работу по заманчивым газетным объявлениям.

В ответ приходили конверты с бланками анкет и просьбами выслать указанную сумму в адрес фирмы-посредника. Я с печалью на челе отправлял их в мусорное ведро.

Утешало, что кто-то еще мечтал на мне нажиться. Для кого-то я по-прежнему представлял жгучий промысловый интерес. И, стало быть, пока не опустился на самое дно.

Через знакомых, по цепочке телефонных звонков, мелькнула сладкая возможность преподавать азы русской речи доверчивым валютным китайцам. Но в последний момент все сорвалось. Массовость богатых китайцев в Петербурге не достигла ожидаемого уровня. От моих услуг вежливо отказались.

К городу подбиралась зима. Зверствовал холодный ветер, и на улицах под ногами хлюпали коричневые заледеневшие листья. В транспорте чаще обычного чихали и сморкались.

Я не торопил события, они пришли сами.

Таить в себе приятное известие чрезвычайно сложно. Тем более от самых что ни на есть родных и близких. Хочется, чтоб именно они наконец-то поняли, какой ты умный, талантливый и замечательный. А не просто раздолбай для внутреннего употребления.

Жена тут же заняла круговую оборону у телефона.

Ей нужно было срочно обзвонить многочисленных подруг. И каждой в доступной форме сообщить, что из меня вышел хоть какой-то толк. Что сбылась простая российская женская мечта – суп жиденький, но питательный, муж худенький, но старательный.

– Алло, – говорила Татьяна. – Добрый день. Вас приветствует супруга лауреата конкурса «Лучшие песни года». Конечно серьезно, какие шутки?! Витю должны снимать в Москве. Я тоже считаю, что лучше показать нас обоих. Можно и одну меня. Нет, он не поедет. Мы сейчас без денег.

И так много-много раз подряд.

Новость расходилась, как круги по воде. Мне передавали поздравления. Советовали не сбавлять оборотов и неутомимо ковать, пока горячо. Зашедшая размять язык соседка поцеловала в щеку.

Я начинал ощущать сладкое бремя заслуженной популярности.

Успех – штука капризная. Порою прямо-таки не знаешь, откуда его ждать.

Для баснописца Юрия Райха самые золотые мгновения вообще пришлись на концерт в исправительно-трудовой колонии. Юра бездумно начал выступление строчкой:

– В одном дворе начальник был Петух…

За точность не ручаюсь, но что-то в этом роде.

Радости заключенных не было предела. Они расценили фразу по-своему. В специфическом жаргонном смысле. Да еще и по отношению к начальнику. И устроили Райху оглушительную овацию, полную взаимопонимания и восторга. Он несколько раз начинал читать ту же басню – и после первой фразы чтение вновь прерывали бурные одобрительные аплодисменты.