Лавка сновидений Юнсыль

Принц сел, подогнув под себя левую ногу, и оперся свободной рукой о землю, чтобы не потерять равновесие. Копье естественным образом выскользнуло из тела Пожирателя снов.

Тогда принц медленно поднялся на ноги, не сводя копья с дракона. Кассель краем глаза проверил наконечник — на нем не было ни капли крови. Увидев это, Пожиратель снов усмехнулся. В груди Сиён зияла дыра, такая большая, что в нее можно было заглянуть.

— Я же говорил, Кассель. Ты глупыш. Это же не мое тело, просто персонаж сновидения, который даже не существует… и ты не сможешь убить меня чем-то подобным… Это всего лишь кусок Камня грез, не так ли?

Однако было заметно, что речь Пожирателя снов становится все медленнее и медленнее.

— Мне еще есть что сказать… Но, кажется, это тело достигло своего предела… Каково это — впервые услышать мой голос, Кассель? Я сделал это специально для тебя… вот так…

— Заткнись, чудовище.

— Почему ты так и не дал мне имени? А я ведь всегда думаю о тебе… Увидимся снова, Кассель… Я буду скучать…

Наконец голос Пожирателя затих. Тьма в глазах Сиён постепенно рассеялась и превратилась в дым. Дракон исчез, девушка рухнула на песок, и в это же время сон опять ожил. Потемневший мир вновь обрел краски. Шум волн прервал тишину.

Юнсыль, что наблюдала за всем происходящим затаив дыхание, наконец заговорила:

— Он у-ушел?

— Да.

— Это же был Пожиратель снов?

Кассель не ответил. Но Юнсыль поняла, что права.

— Просто из любопытства: какие у вас с ним отношения?

— Никаких.

— Но он одержим тобой.

Кассель посмотрел на Юнсыль пронизывающим взглядом.

— Когда я был моложе, он некоторое время был при мне. Я вырастил его и… и потом бросил.

Юнсыль хотела услышать больше, но Кассель, похоже, не собирался ничего объяснять. Вместо этого он равнодушно посмотрел на Чханхи, все еще стоявшего на другом конце песчаного пляжа.

— Нам нужно кое-что сделать.

Кассель щелкнул пальцами. Пыльца снов, превратившись в луч света, направилась к фигуре юноши.

Чханхи проснулся. В кои-то веки он чувствовал себя отдохнувшим.

— До свидания. Спасибо. Благодаря вам моя печаль теперь не такая глубокая.

Он помахал на прощание двум владельцам Лавки, на лицах которых не отражалось ни единой эмоции, и вышел из магазина. Ему было все равно, что о нем думают. Он уже достиг своей цели. Кроме того, обратиться в полицию они бы не смогли, так как улик нет.

«Не использовать же сон в качестве доказательства? Как ты себе это представляешь?»

Хмыкнув, Чханхи вышел на улицу, где его встретили двое мужчин крепкого телосложения. Едва заметив парня, они вытащили наручники и подошли к нему.

— Вы господин Ким Чханхи?

Его приподнятое настроение резко улетучилось. От дурного предчувствия бросило в дрожь. Каким-то образом он снова превратился в того дерганого парня, каким был, когда только вошел в магазин.

— Ну да… А что случилось?

— Вы арестованы по обвинению в причастности к самоубийству госпожи Хан Сиён.

— Что? О чем вы? Какое преступление?

— Вы имеете право на адвоката, можете выступить с повинной, можете отказаться от дачи показаний и обратиться в суд с ходатайством о предоставлении достаточных оснований для ареста.

— Постойте! Почему я? Зачем мне это делать? Какое отношение Хан Сиён имеет ко мне? Нет, нет, нет!

Полицейские потащили Чханхи прочь от магазина. Он сопротивлялся и кричал, но не смог дать отпор двум крепким мужчинам, которые в конце концов затолкали его в машину.

С этого момента жизнь Чханхи пошла под откос. Во время расследования его неоднократно допрашивали, и в итоге он признался во всем, что совершил. Полиция уже получила несколько показаний от членов семьи и соседей Сиён, а проверив записи телефонных разговоров Чханхи, следователи нашли доказательства маниакального преследования. Так как именно оно стало одним из главных факторов, побудивших Сиён совершить самоубийство, в суде Чханхи был приговорен к пожизненному заключению.

Он нанял адвоката из крупной юридической фирмы, подал апелляцию, заявление о раскаянии и даже дошел до Верховного суда, но все безрезультатно. На протяжении всего процесса разбирательства Чханхи сходил с ума от страха. Когда попытки смягчить приговор не увенчались успехом, почувствовал себя беспомощным. На последнем заседании Верховного суда он не произнес ни слова. В итоге суд оставил в силе его пожизненный приговор, и Чханхи оказался навсегда изолированным от общества.

Он провел в тюрьме шестьдесят пять лет, последние десять из которых страдал от болезни Альцгеймера: забыл, кто такой, и был не в состоянии выполнять даже простые физиологические функции, такие как жевание и глотание пищи. Но до самой смерти Чханхи отчетливо помнил, что довел женщину до самоубийства, и ужасно сожалел.

Если бы только он не сделал этого тогда, если бы только отпустил ее! Она могла бы жить, и он тоже мог бы наслаждаться жизнью. Он забыл ее имя, даже не мог вспомнить, как зовут его самого, но никогда не забывал, что сожалеет о содеянном.

В таком состоянии он закрыл глаза.

И тут Чханхи в очередной раз проснулся. В его пустых глазах не было ни намека на приподнятое настроение.

— Ким Чханхи, вы проснулись? — спросил Кассель молодого человека, но тот не смог разобрать слов.

— Я убил ее… Я убил ее…

Внешне Чханхи выглядел как дееспособный мужчина лет двадцати, но внутри был слабоумным стариком, который провел шестьдесят пять лет в тюрьме. Чханхи не мог даже контролировать свое тело, и у него изо рта текли слюни.

Кассель набрал 119, чтобы сообщить о случившемся. Юнсыль стояла рядом и от напряжения кусала губы. Скорая помощь приехала очень быстро: врачи задали Касселю несколько вопросов и увезли Чханхи в больницу. Юнсыль спросила:

— Так… Это лучшее, что можно было сделать?

— Да. Я же не могу предъявить сны полиции в качестве доказательства.

— То есть твоей задумкой было свести его с ума?

— Нет. Я просто довел все до суда. Хотел, чтобы его наказали как следует, пусть и во сне. Это стало возможным, потому что он сам боялся расплаты. Я просто взял этот страх и усилил его.

Кассель на мгновение умолк, а затем добавил:

— Я не знаю, правильно ли поступил. Я, конечно, предполагал, что это как-то влияет на реальность, но не думал, что до такой степени. Поэтому старался не вмешиваться как можно дольше…

— Безусловно, я не уверена, насколько применимы права человека или этика к такому жестокому преступнику, но… все-таки я не чувствую облегчения.

— Знаю. Я тоже… может, потому, что наказал его своими собственными руками.

— Кажется, на этот раз я понимаю, как ты был прав, когда говорил, что не стоит вмешиваться. В любом случае он же теперь придет с повинной?