Льды уходят в океан

Она немного боялась минуты, когда Домбрич протянет ей руку... Может быть, кто-нибудь другой на ее месте думал бы сейчас о том, как завтра будет хвалиться: «Вы говорите о Домбриче? Вчера он развозил нас на своей машине... Да, мы с Артуром давние приятели...» Нет, Полянка так думать не могла. Но, не избалованная знакомствами с людьми особенными, она как бы готовилась прикоснуться к какому-то таинству, и ей казалось, что от этого прикосновения в ней самой должно что-то произойти.

Домбрич, увидав Родина, ускорил шаги. Потом, подойдя поближе, обнял его и негромко сказал:

— Витька, если бы ты знал, как я чертовски устал. Меня даже шатает... Ты был на концерте? Тебе понравилось? Выкладывай все честно.

Родин легонько отстранил его от себя, посмотрел на него с неподдельным сочувствием.

— Ты и вправду зверски устал... А твоя «Песня тундры»... Скажи, в вашем деле тоже есть графоманы?

— Графоманы?.. Они везде есть. Ты хочешь сказать, что...

— Я хочу сказать, что будь моя воля, я силой привел бы всех графоманов-композиторов на этот концерт и сказал бы им: «Теперь надеюсь, вы поняли, что такое настоящая музыка? Так наберитесь же мужества и бросьте наконец заниматься подделками под искусство! Этим самым вы осчастливите человечество». .

Домбрич облегченно вздохнул.

— Идиот, в моем возрасте получить инфаркт так же просто, как выкурить сигарету. Я работал над «Песней тундры» четыре года. А ты... разве можно так шутить?

Только сейчас он, кажется, заметил Полянку и Смайдова. Вежливо поклонился Полянке, сказал:

— Простите меня, пожалуйста... Виктор, это твои друзья? Почему же молчишь? Знакомь нас.

У него была небольшая, но сильная рука. Когда он сжал пальцы Полянки, она почувствовала эту силу, хотя он и не сделал ей больно. Переспросил, когда она назвала свое имя:

— Полянка? Первый раз встречаю такое имя.

Она смутилась:

— Настоящее мое имя Полина Захаровна. Но я настолько привыкла к Полянке, что и сама себя так называю...

Потом Домбрич подошел к Смайдову. Родин сказал:

— Если ты когда-нибудь захочешь писать кантату о бывшем асе и настоящем секретаре парткома — советую выбирать героя среди таких, как этот человек. Можешь мне поверить, что не ошибешься.

Петр Константинович засмеялся.

— Нечестно подсовывать своим друзьям товар, который самому не пригодился...

Домбрич предложил отпраздновать премьеру своего концерта.

— Налегке, — сказал он. — Или, говоря языком летчиков, — он с открытой доброжелательностью посмотрел на Смайдова, — накоротке. Бутылка шампанского у меня найдется. Вы не возражаете, Полина Захаровна? Вы не против, Петр Константинович?

Полянка посмотрела на мужа. Смайдов сказал:

— «Песня тундры» заслужила того, чтобы в ее честь был произнесен тост. Пусть она живет подольше...

3

Может быть, случайно, может быть, для того, чтобы оказать ей, как единственной женщине в доме, особое внимание, Домбрич усадил Полянку с собой. Он был очень любезен, но не навязчив. Что бы ни делал — обращался ли к ней с каким-нибудь вопросом, подливал ли в ее бокал вина, угощал ли конфетами или рассказывал какую-нибудь смешную историю, — все у него получалось естественно и просто. Правда, ему не стоило, пожалуй, оказывать внимание только ей одной, другие ведь тоже были его гостями. Но Домбрич, кажется, совсем не думал об этом.

Об этом думал Смайдов.

Нет, у него не возникало никакого неприятного чувства ни к Домбричу, ни к Полянке. Он всегда был выше мелких подозрений и перестал бы уважать себя, если бы вдруг такие подозрения в себе обнаружил. Разве он, случись в его доме гостья, не стал бы уделять ей такое же внимание, какое уделяет Домбрич Полянке?..

Но он видел, что Родин все время смотрит — смотрит изучающе, и, кажется, немного встревоженно — и на Полянку, и на Домбрича, и на него. Может быть, Родин знает, что за Домбричем, по части женщин, водятся коекакие грешки? Чудак! Если бы Виктор лучше знал Полянку, он не тревожился бы...

А в том, что у Родина с каждой минутой все больше портится настроение, можно было не сомневаться. И Петр Константинович чувствовал, как ему жаль Виктора. Он понимал его и, если бы мог, сказал бы: «Выбрось все это из головы, ничего особенного не произойдет...»

Но, конечно, он этого не сказал. Сказал другое:

— Гениальные ученые, выдающиеся изобретатели, доктора наук — сколько таких, перед которыми хочется как говорят, снять шляпу... Но если кто-нибудь из этих умнейших людей попытается написать простенькую музыкальную пьеску... — Петр Константинович на секунду умолк, взглянул на Домбрича и улыбнулся: — Вы понимаете, о чем я говорю? У вас что, не так здесь все устроено?

Смайдов пальцами притронулся к своей голове и опять улыбнулся.

— Богу — богово, кесарю — кесарево, — засмеялся Домбрич. — Но вы должны учитывать и другое: если бы я захотел стать летчиком, у меня вряд ли что получилось бы. Разве это неверно?

— Может быть, Чкаловым вы и не стали бы, но обыкновенным пилотом — гарантирую. А вот написать что-нибудь, подобное вашей рапсодии... Знаете, когда мы сегодня слушали вас и я смотрел на свою жену, у меня, признаюсь вам честно, возникло чувство зависти. Я вдруг понял, что никогда, даже если мы проживем с ней еще сто лет, я не дам ей и тысячной доли того, что она получила за два часа... Нет, не подумайте, что это чувство было недобрым. Я ведь и сам испытывал такие же ощущения, как и моя жена. Показалось, будто все в тебе вдруг оттаяло, и ты почувствовал необыкновенную легкость. Это трудно передать словами, очень трудно... Но вы, конечно, меня понимаете...

Петр Константинович отпил глоток шампанского и посмотрел на Домбрича. Композитор сидел задумавншсь, легонько постукивая пальцами по бокалу. Ему были приятны слова Смайдова и такая оценка его работы. Разве он не заслужил ее? Бессонные ночи, полные надежд и сомнений... Адовы муки, через которые способен пройти только сильный человек... «У вас что, не все здесь так устроено?» Наивный человек, этот Смайдов. И довольно симпатичный. Раньше почему-то казалось, что летчики несколько ограниченные люди. Приятное разочарование. Приятное знакомство...

— Ты почему молчишь, Полянка? — неожиданно спросил Смайдов. — Ты в чем-то со мной не согласна?

— Я? — Его вопрос застал Полянку врасплох. Она думала о другом. Или о том же? — Я ведь говорила тебе, как меня тронула эта музыка. Ты забыл?

— Она сказала, — Петр Константинович сделал вид, что вспоминает ее слова, — она сказала, что вы околдовали ее...

Домбрич недоверчиво взглянул на Полянку и положил свою узкую ладонь на ее руку.

— Это правда?

Возможно, он не придавал особого значения тому, что его рука лежит на ее руке... Смайдов, наверное, тоже не придал бы этому значения... Что в этом, собственно, предосудительного?..

Но случайно взглянув на Полянку, Петр Константинович помимо своей воли подумал: «С ней и вправду происходит что-то необычное. Она не такая, как всегда».

Он хотел прогнать от себя эту мысль и не смог. Не смог потому, что не только видел в лице Полянки незнакомое волнение, но и чувствовал, что она сейчас перестала быть сама собой. Полянка куда-то уходит. Уходит и от него, Смайдова, и от себя...

И он не ошибался. Полянка действительно куда-то уходила и уже ничего здесь не видела, а слышала только себя. Только свой голос.