Лебединая песня: Несобранное и неизданное
Шрифт:
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
Эхо ЛЮБВИ
LX
Вплоть до утра Нарцисс, безумием горя, В бреду любви, без грез, без страха, без вопроса, Самозабвенье пил от мертвых вод хаоса… Когда очнулся он, уже зажглась заря. Богиня – камень вновь… Оттенок янтаря, Скользя, не оживлял холодных форм колосса: Дыша загадкою, царила мать Эроса, Таинственная мать всемирного царя. Но тайну знал Нарцисс… могла ль она быть ложью? Он, пред богиней став, сложил к ее подножью На камень жертвенный – копье, колчан и лук… «Тебе – за ночь!..» – шепнул… И с сердцем, полным дрожью, Пошел
LXI
Нарцисс блуждал в лесу. Погас восток румяный; Горячий летний день вступал в свои права. Дышала пряностью высокая трава, Багряные цветы струили вздох медвяный. И шел, и шел Нарцисс в низинах сквозь бурьяны Чрез дром кустарника… Заметные едва Тропинки путались… Но наконец листва Редеет. Лес светлей. Просторнее поляны. Вот ручейка русло, где летом нет воды… Вот с двух сторон пути дрожащих ив ряды… Нарцисс идет теперь знакомыми местами… Он здесь бродил с сестрой… бывало… до беды… Здесь всё овеяно их светлыми мечтами… Здесь, может быть, трава хранит ее следы… LXII
Блаженство прошлое! Нарцисс дышать им рад, До боли сладостно к нему прикосновенье… Но может ли найти души отдохновенье Он в том, чего нельзя ничем призвать назад?.. Нет! Можно возвратить!.. Надежд безумных клад Ему доверило ночное откровенье: О, только б обрести восторг и вдохновенье – И чудо претворит в гармонию разлад. Сестра… ее найти, ее увидеть нужно: Она – спасенья путь, в ней для мечты недужной – Неизреченный свет, вливающийся в мрак. И к памятным местам теперь дорогой кружной Пришел недаром он: душе понятный знак Сестра ему подаст душой, и в смерти дружной. LXIII
Он ищет. Вот овраг, обрывистый и дикий, – Оградой паутин обнес его паук. Внутри, меж темных мирт, зеленокудрый бук Царит над зарослью медунки и мирики. Там, в сладостной тени, где солнечные блики Разбрызганы в траве, он слушал томный звук Двух трепетных сердец; там пальцы милых рук Плели его кудрям венок из повилики… Вот склон, где окаймил плюща живой плетень Лужайку свежую; здесь полусгнивший пень Корнями пересек заглохшую дорожку: Здесь отдых был… И здесь он завязал ремень Ее сандалии… он маленькую ножку В руках своих держал… в счастливый светлый день. LXIV
К реке сошел Нарцисс. Там, средь надводных скал Болезненно-остро воспоминанья живы… Вот берег вырезной… Над ним крутые срывы – Здесь он лицо свое впервые увидал… Свое ли?.. Нет, сестры!.. Того лица овал Был женствен; а в глазах истомные отливы Те ж были, как в очах сестры в тот час счастливый, Когда он страстно грудь возлюбленной ласкал. Как это было?.. Да! Там, на стезе прибрежной Любовь открылась им… О, как светилось нежно Тогда лицо сестры… И там их дождь застиг… А он сестру понес к тому, что неизбежно Их ждало впереди… Безумье… Вечность-миг, И в страсти – тайна тайн под гром грозы мятежной. ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Сестра-эхо
LXV
А вот и он – их грот в скале, на горб похожей… К нему тропинки след без них совсем заглох, И вход загородил, как страж, чертополох… С трудом вошел Нарцисс. Внутри всё глуше… строже… Но так же зелено покинутое ложе, Которое им стлал любовно мягкий мох. Нарцисс, грустя, вздохнул… И повторился вздох, Как будто кто-то здесь грустил, незримый, тоже. И звал сестру Нарцисс, как лишь живых зовут: «Сестра, приди ко мне! Явись сегодня тут!..» «Я –
тут!..» – проговорил за гротом близкий голос… Затрепетал Нарцисс… Так, буйным ветром сдут, Трепещет на меже серпом забытый колос… «Она!..» – Но тишь кругом… Мгновения текут… LXVI
Он вышел – никого… Лишь шелестят кусты Да вьется легкий прах, невидимо подъятый… И полдня зной застыл, налит дыханьем мяты… «Где ты?..» – позвал. – «Где – ты!..» – ответил клик мечты. «Кто, – крикнул он, – зовет меня из пустоты?..» «То – ты…» – отозвалось… Обман, волшбой заклятый!.. И снова ищет он, зовет, тоской объятый: «Сестра, дай мне взглянуть, какая ты!..» – «Я – ты!..» Чуть поступь слышится… сучок сломился с треском… Шаги над берегом… Река сверкнула всплеском… В живых кругах пошли и скрылись пузыри… Нарцисс сбежал к реке, горевшей ровным блеском: «Довольно! Не дразни! Я рассержусь, смотри!..» – «Смотри!» – откликнулось вдали за перелеском. LXVII
Измучился Нарцисс в обманчивой погоне За тайным голосом, и свежестью речной Вздохнул он с жадностью… Спадал заметно зной, Ложилась тень длинней, и день уж был на склоне. И, солнце отразив в своем прозрачном лоне, Не шевелил Кефисс холодною волной: Вода среди реки объята тишиной И спит у берега в задумчивом затоне. Здесь в светлые часы младенческих забав, Средь камешков цветных и шелковистых трав, Играл Нарцисс-дитя, резвясь в воде холодной. Здесь вновь склонился он, с мыска к реке припав… И вот его лицо пред ним на глади водной, Как в чистом хрустале, меж дремлющих купав. LXVIII
Речной простор блестит, как дрожь живых чешуй… В нем всё: и облака, и ласка поднебесья, И очерк дальних гор в уборе краснолесья, И скалы берега с каймою темных туй. Весь вместе мир живет в стекле затихших струй, Дыша гармонией в покое равновесья: «Родной Кефисс! Найду ль тревог забвенье здесь я? Прими меня в свой мир и сердце зачаруй!..» Так снова с мыслями о предсказаньи старом, Томясь, глядит Нарцисс с мыска под крутояром, Ища в чертах своих – заветного лица… А солнце клонится огромным красным шаром, И, окровавив гладь разливом багреца, Зловеще-огненный, закат горит пожаром… LXIX
Нарцисс! Не думал он, что в сумраке преданья Потомство сохранит минут тех ворожбу, Что станут девушки испытывать судьбу И суженого ждать у зеркала гаданья… Пред ним – лицо, в огне от долгого блужданья, И золото кудрей, прихлынувших ко лбу, И синие глаза, таящие борьбу Сомнений трепетных с надеждой ожиданья. Наружно – это он… Но что за ним?.. внутри?.. Не голос ли сестры велел ему: «Смотри!..» Нарцисс глядит… и ждет, как ждут любви свиданья… Он ждет… он долго ждет… Погас пожар зари, И месяц озарил чертоги мирозданья… Беззвучные, парят вокруг нетопыри… ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лик Нарцисса
LXX
Как изменилось всё при молодой луне… Нарцисс во власти чар – от жизни он отринут… Безмерной пропастью ночной простор раздвинут, Всё призрачно вокруг: действительность – во сне. В засеребрившейся подводной глубине Преображенный мир, как греза, опрокинут… Мгновенья ль пролетят… века ль беззвучно минут Неуследим их ход в застывшей тишине. Как будто, с ясностью своею изначальной, Вселенская душа отражена в зеркальной Немой бездонности сквозного серебра… Сиянье месяца легко и беспечально, И полулунками его лучей игра Трепещет и дрожит в недвижности хрустальной…
Поделиться с друзьями: