Лебединая песня: Несобранное и неизданное
Шрифт:
LXXI
Скользят нетопыри неровными кругами… А в водном хрустале – родятся чудеса… Там, в отраженьи вод – кудрявые леса Привольно стелятся зелеными лугами. В их шелковой траве, сверкая жемчугами, Созвездия горят, как крупная роса; Там светлый Млечный Путь – тропинки полоса, И месяц – озеро с крутыми берегами. А над водою – он… Нарцисс… Но он – не он: Как венчик лепестков, легли со всех сторон Вкруг золота кудрей серебряные лунки… И в нем – душа цветка… Какой чудесный сон! Как ласково стеблей серебряные струнки Стогласно издают протяжный чистый звон!.. LXXII
Нарцисс-цветок глядит в озерное стекло… Но не цветка пред ним мерцает отраженье… В прозрачной глубине, светясь, изображенье Нарцисса-юноши волшебно расцвело: Взволнованный
LXXIII
Но вмиг… Рассеялся, как дым неуловимый, Подводный мир… И ночь, как бездна, глубока; Вся полулунками вдали блестит река… И в зеркале воды – один лишь лик любимый… Он – жив… И дышит он, желанием томимый, – Вот, кажется, мольбы сорвутся с языка… Сестра так явственно, так жизненно близка, Вся – трепетность и зов… О, миг неизгладимый! Совсем склонясь, Нарцисс к сестре почти приник… Как близко на губах играет лунный блик… Последняя черта пред жданным поцелуем… Но сразу, как во сне, сестры затмился лик, – В свое лицо Нарцисс глядит, мечтой волнуем… «Я – ты!..» – припомнился внезапно тайный клик… LXXIV
– «Я – ты!..» – Сестра близка… Черты двух смежных Сближаются в одно… как образ Афродиты… Уже Нарцисс с сестрой непостижимо слиты – Двух зорь вечерних грусть с улыбкой двух денниц. В Нарциссе – лик сестры без форм и без границ: В его губах уста сестры незримо скрыты, В его щеках горят огнем ее ланиты, И свет его зрачков – лучи ее зениц. Тончайших чувств ее он слышит зарожденье, В нем каждое ее трепещет побужденье, В мечтаниях ее поют его мечты… А две любви – одна… Двойное наслажденье!.. «Сестра! во мне душа и плоть — твои… Я – ты!..» – О, сказочная явь! Как дивно пробужденье! ЭПИЛОГ
I
Но нет… Вновь новый сон… Нет больше отраженья Нарцисса на воде: он – призрак… И быстра В нем смена страшных тайн… Пронзающе-остра Истома двух смертей в огне уничтоженья. И упоителен восторг преображенья, Когда восходят вновь, как феникс, из костра Она – сестра-Нарцисс и он – Нарцисс-сестра В единстве двойственном к зениту достиженья. Прекрасно-девственны, желанья не тая, Как новобрачные, слились они, любя… «Сестра, тебя в себе навек я обессмерчу. Гляжу в свое лицо: оно – твое… Ты – я… Тирезий, смерти нет!..» И вихрь, подобный смерчу, Умчал Нарцисса в явь двойного бытия. II
Он дева-юноша, с глазами как сапфир… Он целый мир вместил в себе самом, как в мире… В нем двух естеств союз – в гармонии и мире, В нем страсти царственной неистощим потир. И, как хрусталь сквозной, вокруг него эфир. Куда ни взглянет он – как в зеркале, в эфире Родятся от него, как вздохи струн на лире, Ему подобные: в единстве двух – весь мир. Он — и отец, и мать рожденных без зачатья, Он – мир, творец миров, свободных от проклятья, Он – путь и цель… Он – жизнь, бессмертия залог. И всеблаженство в нем – не внешность восприятья, А основная суть его души. – «Я – бог!..» И вечность приняла его в свои объятья. ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.
Соната умирания
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А. С. Пушкин
I
1. Иду я по узкой тропинке неверной, Нащупанной опытом долгих веков В отверженной Богом трясине безмерной Зловещих сыпучих, зыбучих песков. 2. За ними, как марево, где-то далеко Неясно темнеет чуть видимый лес… Ни ветра… Ни тени… А солнце высоко В безоблачной сини далеких небес. 3. Тропинкой опасной, извилисто-ломкой, Идет предо мною монах-проводник, Высокий, сутулый, с дорожной котомкой И с посохом странника… Верно – старик. 4. Неведом мне спутник. Не вижу лица я: На ощупь, назад не взглянув ни на миг, Идет он, как призрак, чуть слышно бряцая В затишьи железом тяжелых вериг. 5.
Меня по извивам дорожки неверной Ведет он, весь черный на белом песке… И бедное сердце мое суеверно Томится и ноет в неясной тоске. 6. А воздух полдневный недвижим. Мне душно Мне тяжко… И в жарком затишьи песка Иду я в молчаньи, ступая послушно Незримой стезей по следам старика. II
7. Я в мыслях растерян. О, как непонятно!.. Какая судьба нас свела, что вдвоем Песчаною ширью… всё вглубь… безвозвратно Опасной тропинкой мы вместе идем? 8. Куда? И зачем?.. Что я бросил… там… сзади?.. И если о прошлом терзает тоска, Тогда для чего я по мертвенной глади, Как пленник, иду по следам старика?.. 9. Пошел я в дорогу своей ли охотой? Иль странствую волей чужою гоним? Иль этот молчащий неведомый Кто-то Сманил и увлек, что иду я за ним? 10. Что там – за лесами? Чьи очи украдкой, Как светоч призывный, горят впереди?.. Но тишь притаилась и дышит загадкой… И сердце безвольно тоскует в груди. 11. А вкруг нас песок, лицемерно-пушистый, Предательски-ласковый, мягко простер, Как рытного бархата ворс золотистый, Наглаженный ветром бескрайный ковер. 12. Ни звука в обманчивой зыбкой трясине… Мучительно давит молчания гнет… Как дальнее небо безжизненно сине! Как гневное солнце томительно жжет! III
13. Но… вдруг… словно проблеск в чаду наважденья… Забрезжила память, минувшего страж, И ожили в сердце былые виденья, Как в мертвой пустыне расцветший мираж. 14. Картины мгновенны… И призраки смутны… Но живо я чую… почти наугад Семейного крова достаток уютный И жизни безбурной надежный уклад. 15. Полей колосящихся воздух привольный, Телег со снопами заботливый скрип… Напев над рекою… Призыв колокольный… И в парке шептанье задумчивых лип. 16. А в доме – старинная мебель… и книги… Часов неспешащих размеренный стук; Под шаг их – свиданий счастливые миги, Мечты, и пожатья трепещущих рук. 17. Вся радость былого воскресла в мираже: Так вот с чем разлука была нелегка!.. Но как же отверг я ту жизнь? И куда же Иду во враждебном затишье песка? 18. Зачем в этот зной, за молчащим вожатым, Я топью грозящей иду и иду, В безвестность, хоть сердцем, мучительно-сжатым, Как будто невольно предвижу беду? IV
19. Давно ли в пути я?.. Года? Иль минуты?.. Иль вовсе вне времени жуткая тишь?.. Невмочь мне… Я крикнул: «Старик, почему ты, Всё время таясь, так угрюмо молчишь?..» 20. Он чуть обернулся. Он мне не ответил, Лишь в небо поспешно рукой указал… С ним взором не встретясь, я мельком заметил Худого лица истомленный овал. 21. Был строго-задумчив чернец скорбнолицый; А черной одежды широкий рукав Метнулся крылом всполохнувшейся птицы, Тревожно поднявшись и быстро упав. 22. И с этим коротким встревоженным взмахом Вдруг робости трепет мне в душу проник, Взглянул торопливо я с вкрадчивым страхом, Куда указал мне рукой проводник. 23. Взглянул… и увидел… Высоко-высоко Чудовищный коршун из дали плывет, По шири пустынных небес одиноко На нас направляя свой гонкий полет. 24. Преследуя нас, он вдоль нашей дороги Летит неотступно… И, словно во сне, Внезапно весь смысл непонятной тревоги Открылся зияющей пропастью мне. V
25. Вдруг с яркостью страшной, восстав на минуту, Иное в минувшем представилось мне: Я вспомнил кровавую дикую смуту В покинутой мною родной стороне. 26. Привиделось буйство мятежных становищ На попранном пепле народных твердынь, И гибель бесценных духовных сокровищ, И гневная тишь оскверненных святынь. 27. Мне живо причудился сумрак вечерний, Как будто кровавый, багровый закат, И вопль озверелый бушующей черни, И церкви горящей предсмертный набат. 28. Вновь видел я след рокового набега: В деревне разграбленной пламень свистел; При блеске пожара чернела телега С горой неостывших истерзанных тел. 29. И мутно торчало сквозь дым ее дышло, Как зверя из бездны оскаленный клык, Как знаменье жизни непрошенно-пришлой, Как стяг изуверческий новых владык. 30. А в отческом доме, забрызганном кровью, Объедки от пира гостей-палачей, И лик твой недвижный, с рассеченной бровью Над взглядом не сомкнутых смертью очей.
Поделиться с друзьями: