Лебединая песня: Несобранное и неизданное

VI

31. Вес вспомнилось… Ужас… И скорбь… И проклятья… И сладостность мщенья… без слез… без молитв В те дни, когда бились и резались братья, Пьянея безумьем неистовых битв. 32. И было нас много, – я вспомнил, – так много Детей этой жалкой и страшной земли, Мы все, точно пасынки, скорбной дорогой От матери общей в изгнанье ушли. 33. Но сетью бесчисленных узких тропинок Все врозь разбрелись мы… Теперь – я один, И только немой, словно призрачный инок Со мной при наитьи знакомых картин. 34. Да в небе, в молчаньи застывшего зноя Завистливый коршун, кружась на пути, Назойливо будит всё то, от чего я Так долго, напрасно старался уйти. 35. Напрасно!.. Не смыта обида насилья, Не зажили раны бессчетных потерь: Их память, как черного коршуна крылья, Мрачит своей тенью мой путь и теперь. 36. И Родины очи – в душе, как и прежде. Зовут… и забыть их призыва нельзя… Не шел ли в песках я так долго в надежде, Что эта тропинка – к Отчизне стезя?!.

VII

37. Напрасно!.. И чую я смутно, что влито Предвестье недоброе в тягостный зной, Что коршун недаром, с угрозою скрытой, Как вестник несчастья, парит надо мной. 38. Всё ниже он кружится, злобный и жадный, По-хищному голову набок нагнув, – Мне явственно видится взор плотоядный И острый, зловеще-изогнутый клюв. 39. Он словно добычу разбойничьей смёткой В нас чует, всё глубже в пески нас гоня, И тень его черная плавно и четко Скользит на горячем песке вкруг меня. 40. Душа замирает… Скорее дойти бы, В лесах от погони защиту найти… Но вьются… и вьются тропинки изгибы… Не видно конца роковому пути. 41. А черная птица спускается ниже, Уверенно реет, сужая круги… «Старик, – закричал я, – что медлишь? Иди же!..» Безмолвный монах ускоряет шаги. 42. Вновь следом по следу иду я послушно… Томит неотступный беззвучный полет… А синее небо молчит равнодушно, И яркое солнце безжалостно жжет.

VIII

43. Вдали же темнеет дремучей громадой Зеленое царство тенистых дубов; Дыханье лесное там веет прохладой И запахом ягод, листа и грибов. 44. Там тихое небо над чащей глухою С приветливой лаской безбрежно легло; В извилистой речке, поросшей ольхою, Нежгучее солнце играет светло. 45. Там, чудится, воздух дрожит перезвоном… Не Русь ли встречает своих беглецов, Вернувшихся к матери с низким поклоном, С приветом сыновним уделу отцов? 46. О, Русь! Я – твой сын! Я, деля средь скитаний С тобою все думы, все чувства души, С тобой неразделен в чреде испытаний, И ты мне уход мой, как грех, разреши. 47. Меня пред тобою враги очернили, Со злобы твоим называя врагом: Меж тем твое имя и честь не они ли В грязи затоптали, поправ сапогом!.. 48. Ты сбросишь их иго!.. Нас кликнешь, родная!.. Как радостно сердце забилось… Но вдруг Всё тело обрызнула дрожь ледяная, И выстудил душу смертельный испуг.

IX

49. Сбылось по предчувствиям… С вьющейся тропки Сошел, на мгновенье забывшись, я вбок, И вмиг погрузились ступни мои в топкий, Ласкательно-мягкий, но страшный песок. 50. Я вырваться пробую… Тщетны усилья… Лишь глубже я вязну… – «Старик, помоги…» – Он тянет мне руку. А коршуна крылья Свистят надо мною, смыкая круги. 51. И молится старец. Но разве теперь я О чуде молиться могу… С языка Срываются горько слова маловерья… И вот опустилась монаха рука. 52. Одежды его просияли, блистая… «Терпи», – сорвалось с разомкнувшихся губ… И спутник мой бдительный, призрачно тая, Исчез, словно облака светлого клуб. 53. А я погрузился уже по колена, И знаю, под шорох скользящих песчин, Что в медленной муке ужасного плена На смерть обречен я средь жадных пучин. 54. «Я гибну! На помощь! – кричу я. – Спасите!..» Таится трясина, мой крик хороня… А небо сияет, и солнце – в зените, Жестокое солнце последнего дня.

X

55. Всё кончено… Тщетно, обманутый сказкой, Что эта тропинка – на Родину путь, Я шел всё вперед над трясиною вязкой, Устав, но не смея на миг отдохнуть. 56. Увы! Обессилен борьбою бесплодной, Утратил я веру – опору сердец, Померк дальний светоч звезды путеводной… И горек загубленной жизни конец. 57. Я – пленник пучины. Я с каждой минутой Всё глубже и глубже внедряюсь в песок, Расчетливо медлящий пыткою лютой… А коршун парит, неуклонный, как Рок. 58. И, отклик былой пробудив средь затишья, Казнит меня память сравненьем простым: Когда-то, склонясь к мышеловке, на мышь я Бесцельно смотрел с любопытством пустым. 59. Металась она; словно бисера стекла, Округлые глазки таили испуг, И дымчато-серая шубка намокла От пота в усильях бесплодных потуг… 60. Когда это было?.. Давно?.. Иль недавно?.. Как будто вчера… А сегодня, как зверь, Пленен я, и хищник, кружащийся плавно, Пытливо за мной наблюдает теперь…

XI

61. А солнце бесстрастно над ширью безбрежной; Небесный простор отчужденно высок… И глубже, все глубже меня неизбежно В бездонную топь увлекает песок. 62. Не дремлет пучина. Засыпан по грудь я… Песок шелестит, раскрываясь внизу, И в мерном кольце тишины и безлюдья Я руки ломаю… я пальцы грызу… 63. Я гибну вне Родины, скорбной и нищей, Без радостной встречи со всем, что любил, Без ласковых слез на родном пепелище, Без тихой молитвы у отчих могил. 64. Песок, разверзаясь, шуршит под ногами, – И в шорохе слышу я смертную весть… Снижается коршун и, рея кругами, Вблизи от меня изловчается сесть. 65. Но, вспугнут моим угрожающим криком, Трусливо взлетает сосед роковой И, с алчностью явной, в волнении диком Летает над самой моей головой. 66. Я бьюсь… И от пота всё тело облипло Одеждой намокшей… Бессвязно мольбу Твержу всё о том же я глухо и хрипло И рыхлый песок исступленно скребу.

XII

67. Взрывают песок торопливые руки… И чудится мне, – я пишу на песке Для Родины быль подневольной разлуки И тягостных лет от нее вдалеке. 68. Пишу я о том, что в изгнаньи заклятом Я жил лишь судьбою праотчей земли, Что трепетно грезил к ней жданным возвратом, Когда собирались в отлет журавли; 69. Что часто, бессонный, с пылающим взором, Тоской непосильной горел по ночам, Томился ее нищетой и позором, С проклятьем ее и своим палачам; 70. Что, много соблазнов изжив на чужбине, Ей верность ковал в своем сердце, как сталь, В душе затаив, как в последней святыне, Всех русских заветов родную скрижаль; 71. Что в церкви нередко, в минуты смущенья, Близ Ликов, знакомых с младенческих дней, Просил я у Родины жарко прощенья За то, что в невзгоду расстался я с ней, 72. За то, что, глумленья терпеть не желая, При всплеске стихийном кощунственных сил Я цену отрыва от отчего края За благо свободы своей заплатил.

XIII

73. Правдив и бесстрашен язык завещанья, Как исповедь сердца того, кто постиг, Что близко минута земного прощанья И Судного Страха торжественный миг. 74. Душа перед смертью чужда суесловью, Ее излиянье – как крик естества: Отчаяньем жгучим и страстной любовью Напитаны грамоты смертной слова. 75. Спешу я… Хоть знаю, что тщетна попытка Всю правду поведать… исчерпать до дна: Как смерти моей замедленная пытка, Неведома будет для мира она. 76. Бесследно погибнут правдивые строки… Безвинно клеймя небывалой виной, Потомство осудит меня, и жестокий Тот суд, как бесславье, падет надо мной. 77. Повьет мое имя недобрая память, А жуткую повесть терзаний и мук Враги истребят, как песчаная заметь Сотрет начертанья беспомощных рук. 78. И снова кричу я в молчаньи могильном… Мольбы иль угрозы – не ведаю сам… Протянуты руки в порыве бессильном К нещадному солнцу, к немым небесам.

XIV

79. И мучат виденья мой мозг утомленный, Картины мелькают, сплетаясь в бреду… Мне грезится пруд, ивняком окаймленный, И тени и свет на дорожке в саду. 80. Не ветром клубится песок безглагольный – То белые грозди колышет сирень, И благостно слышится звон колокольный… В наш праздник престольный на Троицын день. 81. Вся в зелени церковь. Березки повсюду… И грезой весенней, вся в белом, – она Навстречу идет колокольному гуду, Сама, как березка, свежа и стройна… 82. Ах, помнишь ли встречи?.. И наши беседы?.. И счастье признанья?.. А с громом войны Томленье в разлуке… но жажду победы И гордость за Родину?.. Милые сны!.. 83. Как Русь мы любили в размахе военном!.. Но – горе… С врагом на родном рубеже Народ побратался в упадке презренном… И всё закружилось в слепом мятеже. 84. Трусливо на стыд продавая отчизну, Бесстыдная шайка безродных воров По славе и чести позорную тризну Справляла в крови душегубных пиров.

XV

85. А я… Как бесправный, чуждаясь селений, Лесами я шел до отеческих мест, Где дом наш прадедич, гнездо поколений, И склепа с родными могилами – крест. 86. О, горькая ночь рокового возврата От страды окопов в родительский дом… Шипенье пожара под голос набата И зарева блеск, отраженный прудом. 87. А в доме, дышавшем теплом и любовью, Зловещая тишь, как покой мертвеца, Загадочный взгляд под рассеченной бровью И мука в чертах дорогого лица… 88. Тот час не забыт… не изжит и поныне… И мстительной жажды огонь не угас: Жива моя клятва и в этой пустыне Со мной и сегодня в предсмертный мой час. 89. Ее произнес я над свежей могилой, Покинув разрушенный отчий очаг… Мне стали места дорогие постылы – В них словно таился ликующий враг. 90. Чрез море злодейств, как сквозь волны потопа, Я вы нес ту клятву, с ней бросился в бой, С ней в битвах дошел до валов Перекопа, Ее на чужбину унес за собой.

XVI

91. Так пусть же безвестно для мира я сгину В бескрестной могиле… О, пусть, как удав, Песок беспощадный бесследно в пучину Всосет мое тело, тисками обжав. 92. Пусть коршун – немой соглядатай – очертит Забвеньем мой прах… Но, меня пережив, Души моей повесть навек обессмертит, Как подвиг, мой гордый с Отчизной разрыв. 93. Не мог подчиниться я злу и бесчестью, Сковавшим насильно Россию-рабу, Ушел я, поклявшись священною местью, В разлуке боролся и звал на борьбу… 94. Мешаются мысли… Дыхание сперло… Сжимают мне грудь роковые тиски… С кошачьим злорадством, украдкой – по горло Втянули меня, расступаясь, пески. 95. Всё больше немеют простертые руки – И я опустить их уже не могу, Но все же в бреду нарастающей муки, Как прежде, они угрожают врагу. 96. Я гибну… Но песней моей лебединой Пусть будет для мира мой смертный завет Любви и отмщенья, где слит воедино С проклятьем злодеям – Отчизне привет.