Лед

Мы стояли на пороге последнего рывка. Впереди были только проливы, айсберги и ледяные пустыни.

Утром, когда серый рассвет пролился над бухтой, мы впервые увидели Ушуайю. Небольшое поселение — десяток каменных и деревянных построек, жалкий дощатый причал, пара складов. На фоне мрачных гор и густого тумана всё это казалось крохотным островком цивилизации, зажатым в холодных объятиях Огненной Земли.

С берега тянуло дымом костров и чем-то резким, животным. Возле домов сновали индейцы-ямааны, закутанные в шкуры гуанако, босые, с копьями и луками. Они смотрели на нас настороженно, но без явной вражды. Между ними мелькали фигуры белых колонистов — англичан и аргентинцев, пытавшихся превратить этот дикий край в форпост.

Первым на борт «Веги» поднялся молодой чиновник в поношенном мундире аргентинского гарнизона. Его испанский был быстрым, словно он боялся, что не успеет сказать всё до того, как нас сожрёт местная непогода. Правда поняв, что мы по испанский не понимаем, он горестно вздохнул, и перешел на плохой английский. Формальности оказались короткими: мы представили бумаги, и чиновник, переглянувшись с офицером, оставшимся в шлюпке у борта «Веги», сухо кивнул — стоянка разрешена.

Мы немедленно начали пополнение запасов., спустив вельботы на воду. Из трюмов выгрузили пустые бочки под воду, матросы тянули их к ручью, стекавшему с гор. Лёд в верховьях таял, и вода была чистой и холодной, как сама Антарктида. Местные женщины приносили в обмен на ножи и ткани вяленое мясо гуанако и рыбу. За пару жестянок печенья мы получили целый воз плохо обработанных шкур, которыми укрыли загон с собаками.

И всё же тревога не отпускала. Вечером Корнеев доложил:

— На берегу слышал разговоры. Будто неделю назад здесь видели английский корабль. Не заходил, но на рейде стоял. Пополнили воду и ушли на юг. Я разговаривал с местным начальником, но он только отмахнулся, мол не помнит название судна, хотя по описанию корабль очень похож на «Викторию».

Я сжал кулаки. Опять те же слухи! Или это не слухи? Может действительно, пока мы бились со штормами в проклятом Бискайском заливе, практически стоя на одном месте, «Виктория» успела нас нагнать и уйти вперед? Её скорость под парусами одиннадцать узлов, она была быстрее нас, если ветер был попутный. Значит возможно, что англичане у нас впереди — и не так уж далеко. Про «Фрам» никто ничего не знал, но еще в Сантусе, из газет я узнал, что норвежцы будут держать курс через Магелланов пролив. Проклятая неизвестность! Когда же на кораблях начнут устанавливать нормальное радио?! Мечты… Это будет уже скоро, но не сейчас.

Мы провели в Ушуайе три дня. Люди отдыхали, чинили паруса, смолили рангоут. Собаки, укрытые от ветра, ожили и снова вели себя как настоящие гренландцы, а не измученные диареей дворняги. Но каждый вечер, когда в горах загорались огни индейских костров, а холодный ветер выл в снастях, я чувствовал — это не отдых, это лишь затишье перед бурей.

На четвёртое утро я наконец-то отдал приказ сниматься с якоря и продолжить плавание. Перед самым отплытием я передал местным чиновникам письма, в которых извещал несколько географических обществ, морское министерство России, журналистов и других заинтересованных лиц о том, что Русская Антарктическая экспедиция под моим руководством продолжает действовать, и уже находится у берегов Антарктиды. В письме я кратко описал наш путь с момента оставления «Полярной звезды», дал полный перечень участников экспедиции и расплывчато поделился планами. В частности, я указал местом зимовки экспедиции Китовую бухту, а также сообщил о моем намерении покорить Южный полюс, как только позволят погодные условия. И если письма в министерство и географические общества были сухими и официальными, то в обращении к журналистам и друзьям я красок не жалел, и думаю, некоторым лицам, особенно из августейшей семьи, это не понравиться. Может я и наживал себе могущественных врагов, только сил молчать у меня уже не было…

Когда «Вега» скользнула мимо последних скал Ушуайи, в лицо ударил ветер, пахнувший льдом. Резко похолодало. Мы покидали пределы мира людей и входили в царство Южного океана и Антарктиды.

Мы покинули бухту Ушуайи, как делали это всегда после долгих стоянок, в сером рассвете. Скалы и мрачные горы Огненной Земли быстро растворились в тумане, будто сама земля не хотела отпускать нас. Впереди лежал пролив Дрейка — бескрайнее водное пространство, где два холодных океана безжалостно сходятся, сталкиваясь в яростном хаосе ветров и волн.

Первый день прошёл терпимо. Ветер свежий, паруса наполнялись ровно, и «Вега» держала ход в восемь узлов. Но к вечеру небо почернело. Сначала хлынул дождь, потом порывистый шквал, и за час океан превратился в бушующую кашу волн.

Вторую ночь мы переживали как в аду. Судно бросало с борта на борт, вода валилась через фальшборт, собаки скулили и рвали цепи, матросы, обвязавшись верёвками, карабкались к парусам, где каждая минута могла стать последней. В кочегарке было ещё хуже: жара и угольная пыль смешивались с жгучим дымом, тяга в котлах то появлялась, то пропадала под натиском стихии, а на палубе в это время ревел ураганный ветер.

Корнеев орал так, что голос его срывался:

— Подтянуть грот! Вниз марсель! Живее, черти, живее!

На третьи сутки океан будто сошёл с ума. Волны шли отовсюду — не длинные валы Атлантики, а злые, острые, готовые врезаться прямо в борт. Я видел, как одну из шлюпок сорвало и унесло, как пушинку. Люди устали до безумия: глаза красные, движения замедленные, руки в кровавых мозолях. Но никто не падал духом. Каждый знал — если сдадим сейчас, погибнем все.

На четвёртую ночь впередсмотрящий закричал:

— Лёд по курсу!

И действительно, в просвете между туманами показалась огромная белая глыба — айсберг, сверкавший в тусклом свете луны. Он шёл медленно, величественно, опасно. Мы отвернули к востоку, и лёд остался за кормой, но чувство тревоги усилилось.

— Вот оно, — сказал тихо Ричард, стоявший рядом со мной на мостике, весь мокрый с головы до ног. — Настоящее испытание. Дальше будет только хуже.

— Напомни мне, нахрена мы тут вообще поплыли, если есть безопасный Магелланов пролив? — Спросил я, перекрикивая рев ветра.

— Магелланов пролив конечно безопаснее, — За Ричарда ответил Корнеев. — Берега близко, всегда можно найти бухту, спрятаться от шторма. И в картах он обозначен лучше, чем этот проклятый Дрейк. Но! Там можно застрять неделями. Ветры гуляют, как им вздумается, а в узостях либо штиль, либо встречный порыв. И всё это время будем жрать сухари и ждать милости неба. Да к тому же за проход по территории Аргентины и Чили взымаются пошлины, а Дрейк бесплатный, мать его за ногу! Экономим деньги! Да и после выхода из пролива придется лавировать между островами Огненной земли, чтобы выйти куда нам нужно. На его проход может времени уйти дохрена и больше! Ну потреплет нас слегка, помотает, зато быстро, всегда есть ветер и бесплатно!

— Ага, а то я уже начал забывать, какого хрена мы тут делаем — Простонал я, морщась от холода.

— Ну вот, напоминаю — устало улыбнулся Егор, — как его пройдем, можешь в ухо серьгу вставлять, и в кают-компании ноги на стол складывать, в клуб избранных попадешь!

— Воздержусь — криво усмехнулся я — А тех, кто так сделает из нашей команды, высажу на первом же встречном куске льда или камне! Серьги носят только бабы, а на столе мы едим вообще-то!

— Эх, нет в тебе морской романтики командир, сухой ты человек, черствый! — Грустно вздохнул Корнеев.

— Я сухой и черствый?! — Возмутился я — Да я мокрый до исподнего!

На пятый день шторм утих. Не исчез — нет, он просто стал другим: волна осталась высокой, но ветер сбросил ярость, и люди впервые за много суток вздохнули свободнее. На горизонте висела густая белая полоса тумана — юг звал нас.

Мы вошли в туман осторожно, словно в иной мир. Казалось, что сама тьма здесь плотнее, а каждый звук отдаётся эхом в холодной пустоте. «Вега» скользила в молочном мареве, будто ощупью искала путь. Все были напряжены до предела, впередсмотрящие до боли в глазах всматривались в туман, я тоже не отрывал взгляда от носа судна, пытаясь рассмотреть хоть что-то. Корнеев приказал спустить паруса, и сейчас наш корабль шел вперед самым малым ходом на машине. Иногда туман рассеивался, и тогда проступали зубчатые силуэты айсбергов — чёрно-белые громады, величаво дрейфующие по воле течений. Между ними пролегали узкие проходы, и каждый неверный поворот руля мог стоить нам жизни. Вахтенного матроса на штурвале сменил Сизов, возле переговорной трубы с машиной и машинным телеграфом стоял Корнеев, готовый в любой момент приказать дать самый полный назад. Весь экипаж, кроме кочегаров и механиков, находился сейчас на палубе, выстроившись вдоль бортов с баграми. Люди стояли молча, каждый был занят своим делом, но на лицах отпечаталась тревога.