Лед

— Тихо тут как в могиле, — пробормотал Корнеев, — только и жди, что ледяная гора какая из тумана выскочит.

— Лучше молчи, — отозвался Арсений. — А то накаркаешь ирод. Всё нормально будет!

К утру следующего дня айсберги пошли гуще. Сначала одиночные глыбы, словно стеклянные плавающие острова из иного мира, потом целые поля ледяных обломков, качавшихся на волнах. Вахтенные работали без отдыха, глаза у всех были красные от мороси и бессонницы, но никто не смел оторваться от биноклей. Одно неверное движение тут означало смерть, так как помощи нам ждать было не откуда.

На третьи сутки пути туман начал редеть. И вдруг, на рассвете, мы увидели её — Антарктиду! Вода здесь была спокойнее, обрамлённая толстым льдом шельфового ледника. Среди серой пустоты холодного моря, эта белая полоса льда, сильно выступающая за побережье, казалась почти приветливым пристанищем для усталых моряков. Впередсмотрящий крикнул вниз:

— Сплошной лед прямо по курсу! — Сегодня впередсмотрящим был Ричард, и от волнения прокричал он известие на английском языке, однако его и так поняли, мы уже все видели холодный южный континент.

— Это ледяной барьер Росса — Изучив окрестности в бинокль и сверившись с картами, сделал вывод наш штурман — Мы на месте. Бухта должна быть немного восточнее.

— На восток, так на восток — Кивнул Корнеев, перекладывая штурвал — Всем внимательно следить за морем и берегом!

До бухты мы дошли к вечеру.

Китовая бухта производила гнетущее и величественное впечатление. Вход в бухту был узким, усеянным плавучими глыбами льда, и корабль шел туда медленно, осторожно, с постоянной опаской налететь на скрытые под водой ледяные «корни». Берег был низкий, но за ним сразу поднимались огромные снежные массы, переходившие в ледяные обрывы. Если вдоль внешнего края барьер имел ровную плоскую поверхность, то здесь, внутри бухты, условия были совершенно другими. Даже с палубы корабля мы могли видеть сильные неровности поверхности в каждом направлении, огромные хребты с ложбинами между ними простирались во все стороны.

Ветер, привычный для Южного океана, здесь стихал, зажатый берегами, и слышен был только треск льда и далёкий плеск воды. Берега бухты представляли собой смесь каменных обрывов и ледниковых языков, сползающих прямо в море. Иногда от этих языков с грохотом откалывались огромные глыбы льда — тогда бухта наполнялась эхом, словно из пушки стреляли. Когда лёд падал в воду, казалось, будто рушится весь мир. Волна от глыбы прокатывалась до самого нашего борта, и сердце сжималось не выбросит ли нас на скалы.

Мы осторожно вошли внутрь. Почти отвесные края ледника сомкнулись за кормой. Где-то в глубине бухты плавала группа китов — огромные тени под водой, их фонтаны поднимались в холодное небо. Несмотря на суровость, бухта жила. Кроме китов, у берегов кишели тюлени и пингвины. Но самое главное, в бухте никого не было! Ни английской «Виктории», которую я подозревал в том, что она нас обогнала, ни норвежского «Фрама», о передвижении которого мы так ничего толком и не узнали. Мы оказались тут первыми!

Я встал на носу и снял меховую шапку.

— Ну что, господа, дошли! Вот она, Китовая!

Экипаж молча смотрел на суровый берег. Здесь не было ни людей, ни следов цивилизации — только лёд, снег и море. Но каждый понимал: это место станет нашим приютом, нашей опорой перед рывком к самому краю мира.

Корнеев перекрестился.

— Дошли слава богу. Самое трудное позади, а значит и дальше дойдём.

Мы бросили якорь, и «Вега» застыла в ледяной тишине бухты, готовясь к новой главе нашего пути.

Глава 16

Разгрузка экспедиционного корабля заняла больше недели. Вельботы без устали сновали между «Вегой» и покрытым льдом побережьем, перевозя грузы, людей и собак. В Китовую бухту было доставлено сто двадцать семь гренландских ездовых, так как на борту «Веги» к концу похода естественным путем появились щенки. К следующей Антарктической весне новое поголовье собак уже можно будет ставить в упряжку, что меня особенно радовало.

Оказавшись на льду, собаки и инуиты радовались как дети, и те, и другие натерпелись в пути столько для себя непривычного, что холодная Антарктида казалась им раем и возвращением домой. У Тупуна шалел глаз, от обилия дичи, которую можно было почти без проблем добыть. Если тюлени ещё как-то опасались людей, то пингвины бесстрашно подходили к нам, разглядывали странных, покрытых мехом существ, щёлкали клювами и издавали крики, похожие на ослиное ржание. В самой бухте хватало китов, их фонтаны время от времени выстреливали над холодной поверхностью моря, и иногда мы даже подсчитать их не могли. Заготовка мяса началась немедленно, наши припасы были ограничены, а в холодном климате собакам требовалось что-то посытнее, чем сушенная треска, в когда-то спокойной и мирной Китовой бухте потоком полилась кровь.

Пока матросы и кочегары грузили и выгружали припасы с корабля, пока инуиты, соскучившиеся по охоте истребляли поголовье местных ластоногих и пернатых, остальные члены экспедиции незамедлительно приступили к постройке зимовья, которое было решено устроить в пяти километрах от побережья.

Заказанный мною в Петербурге разборный дом был собран уже на месте зимовки и его строительство заняло шесть дней. В общих чертах он напоминал зимовку американской экспедиции в Гренландию, в которой мне когда-то довелось поучаствовать, но с некоторыми изменениями. Дом имел размер восемь на пять метров в длину и ширину, высота от конька крыши до пола три с половиной метра. Жилой отсек имел площадь тридцать квадратных метров, там располагался общий стол и двенадцать двуярусных нар. Кухонный блок имел размер два на четыре метра, а кухонная печь был единственным отопительным средством. Для теплоизоляции был устроен чердак, в котором предполагалось хранились кое-какие продукты и спиртное.

Стены были из десятисантиметровой досок с воздушной и картонной изоляцией. Пол и потолок были двойными, крыша — одинарная, стены — в четыре доски. Двери были герметически тщательно подогнаны к косякам. Окон два, в торцовых стенах: с тройной рамой в жилом отсеке, с двойной — на камбузе. Крыша толевая, пол дополнительно был обит линолеумом. Вентиляция осуществлялась через две шахты и вытяжную трубу камбуза. При первой же топке печи, температура в доме тут же поднялась до тридцати градусов по Цельсию.

Дом не имел фундамента, и крепился ко льду четырьмя угловыми столбами и шестью кованными рым-болтами длиной более одного метра, ввинченными в лёд. Крыша дополнительно крепилась цепями. Недалеко от дома, были установлены туалет и баня, проходы к которым был устроены в виде крытого коридора, изготовленного из досок от упаковочных ящиков.

На строительство бани так же пошли упаковочные ящики из-под продуктов и снаряжения. Баня была небольшой, всего два на полтора метра и отапливалась отдельной печкой, кроме того, в ней можно было просто помыться или посушить вещи, не топя печь, так как тепло в ней можно было поддерживать и примусом, который так же служил для топки снега и льда в питьевую и техническую воду.

Помимо жилого дома, было установлено десять армейских палаток с брезентовым полом, которые мы обложили снежными и ледяными блоками, для теплоизоляции и устойчивости к ветру. Палатки держались на центральном шесте и четырёх кольях. В палатках располагались собаки, хранились горючие материалы и свежее мясо, которое начали регулярно поставлять инуиты.

Сами же инуиты поселились отдельно, уже привычным для себя образом изготовили большую иглу, на утепление которой я отдал все необработанные шкуры, купленные нами в Ушуайе и одну из жировых печей.