Ледник
Шрифт:
Среди ночи Киселиху разбудили.
– Бабк! А бабк!
Кряхтя и помаргивая сонными глазами, старуха поспешила к двери.
– Господи, кто ещё?
– Бабк! А бабк! – кричала Зина с порога.
– Да что ты, шальная, разгорланилась-то?!
– Бабк! Ставь чайник и заводи шарманку! – Зина тряхнула бутылём с водкой. – Гуляем!
Дела Киселихи пошли в гору. Теперь она не только торговала спиртным, но устраивала и хмельные вечеринки, где главной звездой была Зина. Старуха раскусила квартирантку. Как злой демон, она использовала для своего блага Зинины слабости и тайные желания.
Беспечная и всегда пьяненькая Зина и не подозревала, что с её кавалеров хозяйка берёт деньги. Довольная таким раскладом дел, порою, Киселиха ворчала, выражая недовольство. Злилась, что дружила Зина часто не с теми с кем положено (вот хоть бы с Никанором Васильевичем), а с теми, кто приглянулся, но с менее денежными.
– И что ты куражишься-то? Никанор – бухгалтер зернобазы! Большой человек! Как сыр в масле бы каталась. Дура!
– Тоже мне, большая шишка! Видала я таких! У меня в любовниках сам прокурор ходил!
– Ходил! – передразнивала Зину Киселиха. – Где ж он сейчас ходит твой прокурор? Под юбкой у жены?
– Не твоего ума дела! Наливай, давай! Что держишь?
В конце зимы над Зиной сгустились тучи: за пропуски и опоздания, а также невнимательность и халатность ей грозило увольнение.
Сообразив, что для квартирантки нельзя остаться совсем без работы, Киселиха, скрепя сердце, решила освободить Зине своё место. «Уж лучше ей, чем кому попало, всё копейка в дом», – размышляла Киселиха, пыхтя у ведра с тряпкой. Сгибаться было уж невмоготу.
Проработав полгода секретарём в никольском сельсовете, Зина была переведена в уборщицы.
Опьяневшая от той свободы, что свалилась в Никольском, Зина и не заметила, как быстро катилась вниз.
Она видела, как смотрели на улице все эти «примерные наседки». В ответ задирала голову и, распрямив плечи, проходила мимо с презрительной улыбкой. В доме Киселихи, оставаясь одна, истерично хохотала и тихо рыдала, вцепившись зубами в подушку. Вечером оживала вновь, горланила песни за столом, сверкая глазами, и женатым гостям уделяла внимание больше, – подсаживаясь на колени, держа на отлёте папиросу. Их она любила страстно, яростно – это чтоб привязать, чтоб сохли по ней, убегая от правильных жён.
Худенькое тело Зины стало плотным, как у женщины. Туфли на огромных каблуках не снимались. Широкое, скуластое лицо раздулось, покрытое толстым слоем пудры и румян. Размалёванные красной помадой губы, складываясь в букву «о», выпускали папиросный дым. И только по маленьким серым глазам, смотрящим порою с грустью и надеждой, можно было узнать прежнюю Зину.
Со временем взгляд остыл, как остыла Зинина душа. Что знала, о чём мечтала, чем жила в родительском доме – забылось, выкинулось вон. Зина не видела ничего предосудительного в своём поведении, на все попытки неравнодушных поначалу к её судьбе людей помочь, отмахивалась, раздражённо передёргивая плечами. В пьяном бреду скулила за столом:
– Чего лезут, чего им надо? Что я им сделала?
Подливая в рюмку самогон, Киселиха приговаривала:
– Да это ж всё от зависти да злобы… Ты меньше внимания обращай. Конечно, живёшь припеваючи – вот и злятся, сволочи.
– Да уж… припеваючи, – бурчала под нос Зина, а голова медленно
опускалась на стол.Глава 10
В тот вечер Зина была на взводе. Повздорила с развесёлой компанией, заседавшей у Киселихи. Что-то ей не то сказали, а грубости Зина не терпела. Хлопнув дверью, на танцы пришла одна. Со злостью выбивала дробушки под баян, спустив с плеч платочек, вызывающе посматривала по сторонам. В клубе многолюдно, кругом недоброжелательные взгляды.
Зина не зналась с местной молодёжью. Раздражала вызывающим поведением и независимым видом. К Зине ревновали. Умению танцевать и «охмурять» мужчин – завидовали. В другой раз не обошлось бы без шуточек, но злобный настрой Зины, стеной отгородил людей, от которых она давно отгородилась. Танцующие расступились, и Зина с яростью притопывала. Когда баян умолкал, отчётливо слышался стук Зининых каблучков.
Кружась, Зина, как в одну точку, смотрела в незнакомые глаза. Синие. Кто это? Замедляя темп, пыталась рассмотреть. Симпатичное лицо, вихрастый чуб. Где-то она его видела…
Когда смолкла музыка, Зина остановилась напротив. Незнакомец улыбнулся, и так стало хорошо. Зина соскучилась по тёплому взгляду. Ей осточертели похотливые улыбки ухажёров. Она замерла в ожидании, – он подойдёт, сожмёт в объятьях, и они закружатся под звуки волшебного вальса. И в то же время молила, чтобы время остановилось. Чувствовала – время злейший враг и с последующей секундой всё исчезнет.
Как только обладатель синих глаз неуклюже привстал, опираясь на трость, тень разочарования проползла по лицу. Зина очнулась и выбежала из клуба.
С войны Фёдор вернулся хромой.
Жил с вдовой сестрой Галиной в родительском доме.
«Да, тяжело тебе будет найти хозяйку», – скрипела Галина, искоса поглядывая на физический недостаток брата.
Худая, черноволосая, с длинным носом Галина в профиль напоминала ворону. Чернющие, всё подмечающие её глаза, цеплялись за всё, что видели. Не имея личной жизни, Галина сильно переживала и хлопотала о личной жизни других, и до всего ей была нужда и дело. Благодаря ей в Никольском всегда были в курсе: где, кто, с кем, когда и почему.
Ещё до знакомства Зины с Фёдором имя Киселихиной квартирантки не сходило с уст всезнающей Галины.
Озлобившаяся на весь белый свет после похоронки на мужа, она лихорадочно стремилась вновь выйти замуж. Тридцать лет, не успеешь опомниться и все сорок! Считай старуха! Мужиков на селе после войны три калеки и те все расхватаны. Жила б одна, хозяйкой в доме – всё надежда – кто-нибудь да прибился бы. Галина мечтала найти для Фёдора какую-нибудь дурочку, чтобы забрала его с глаз долой.
На удивление Галины у брата появились поклонницы. Молодые и не очень вдовицы засматривались на меланхоличного Фёдора. Только вот Фёдор ни на кого не смотрел.
«Не знаю, чем тебе Архипова не угодила? Порядочная женщина, свой дом. А Николаева, чем плоха?» – ворчала Галина.
Не отвечая сестре, скрутив самокрутку, Фёдор выходил на крыльцо.
«Радовался бы, что вообще на калеку зарятся!» – хотелось сорваться, поорать. Хватаясь за веник, Галина мела и так выметенный пол.
На попытки сестры устроить его личную жизнь Фёдор не реагировал, он вообще жил в собственном мире, отстранившись от всех.
За верстаком в сарае молча мастерил нужные в хозяйстве вещи, большинство на заказ. Когда привозили в клуб фильмы, крутил кино, подрабатывая киномехаником. Вечерами часто сидел на кухне за столом после ужина и всё смотрел в темнеющее окно.