Ледник
Шрифт:
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты…
– Чтобы я что?
– Чтобы ты не называла меня так…
– Как? Тебе не нравится, когда я называю тебя – дорогой?
– Не это… Не нравится каким тоном… – пробурчал Летягин, избегая взгляда жены.
– Смотрите, какие мы нежные! – Ольга рассмеялась.
– И я не считаю моё назначение сюда ссылкой! – Летягин повысил голос, взбешённый её смехом. – И хочу, чтобы ты это раз и навсегда поняла! Это было и моё решение.
– А мне плевать, как ты это называешь! Твоё решение! Я тебя умоляю… – Ольга обдала его презрением. – Можешь называть это как угодно, это абсолютно ничего не меняет! – крикнула
Летягин потянулся было к папиросам, но Ольга одёрнула:
– И нечего в доме курить!
– Тогда я выйду.
– Можешь убираться к чёртовой матери, на все четыре стороны!
Когда он вышел, Ольга схватила стопку с книгами, принесённую Зиной. Тесьма оборвалась, и книги упали на пол. Застонав и от этой неудачи, Ольга в бешенстве топтала, лежащую под ногами «Мать» Горького.
Оказавшись во дворе и затянувшись папиросой, Летягин облегчённо вздохнул: зараза. Слова, брошенные Ольгой, вертелись в голове. Жена всегда умела найти больное место.
Летягин присел на лавочку. Небо никак не чернело. «В июне самые длинные дни». Летягин неторопливо курил и улыбался мыслям. «Нет, всё же, какая она. Вот, что значит, женская интуиция… бедрастая блядь, – Летягин усмехнулся, – это ж надо такое сказать».
В дом не хотелось возвращаться. Он закурил вторую папиросу.
Летягин вспомнил невысокую девушку: Зина. Он выдохнул мечтательно дым. На небе забрезжили звёздочки. Одна, вторая.
Зина долго не могла уснуть. Она проворочалась и не заметила, как птички в палисаднике зачирикали. Она всё вспоминала его. Каждое слово, взгляд, улыбку. Только раз видела, а вот не может забыть. Зина сладко потянулась и закуталась сильней в одеяло.
Напротив, на кровати сопела Лида.
Зина отвернулась к стене.
Глава 5
Все последующие дни остаться вдвоём Зине и Летягину не удавалось. Одна сплошная суматоха. Дела и люди. А лето дышало, светило в распахнутое окно. Внимательные прокурорские глаза смотрели с интересом. И Зина знала, что всё будет. Решено.
В кабинете у мужа раза два появлялась Ольга.
Зина сидела, склонившись над машинкой и односложно отвечала: его нет или будет после обеда.
Ольга никак не могла застать Летягина на месте, когда выходила, Зина отрывалась от машинки и с раздражением смотрела ей в след: «мозговыжималка».
– Удивляюсь, как можно было жениться на такой вредной и несимпатичной бабе, – говорила Зина сестре.
– Может она и вредная, но выглядит вполне.
– Много ты понимаешь! – фыркала Зина. – Эти волосы, как репейник. Лицо какое-то малокровное и вечно не довольное, как будто ей наступили на больную мозоль. А губы? Ты видела её губы? Зачем она их поджимает, как старая бабка? От этого морщины вокруг рта. Да и голос. Визгливый какой-то. Ты слышала? Он у неё скрипит как ржавый гвоздь по стеклу. – Зина сморщилась, представив себе этот скрежет.
– Не знаю. Я так пристально её не разглядывала. – Лида внимательно наблюдала за сестрой.
– Да она рыжий ржавый гвоздь! И почему никто этого не замечает?!
– Зина, я завтра
в Красноярск поеду, – сказал через неделю, как принял дела Летягин, – может тебе что нужно – заказывай.– В Красноярск? А надолго? – вырвалось у Зины.
– Дня на три четыре. Так что с заказом?
– Да мне ничего не надо.
– Точно?
– Хотя нет, мне нужна рама для картины, – сказала Зина первое, что пришло на ум. Нужен повод, чтобы общаться, соприкасаться, быть вместе.
– Рама? Какая рама?
– Деревянная. Для моей картины.
– Ты рисуешь?
– Да нет. Давно ещё вышила картину, а рамы подходящей нет. Знакомый плотник сделал, но тяп ляп. Не подходит.
– Хорошо, рама так рама. Зайду в художественную лавку, узнаю.
– Спасибо. Я размеры напишу.
– Принеси лучше картину. Там и подгонят.
– Хорошо. И ещё, – Зина запнулась, – а привезите лимонного ликёра. А то у нас не продаётся.
– Лимонного ликёра? – удивился Летягин. Он смотрел на Зину, будто впервые её видел. – Необычная ты девушка, Зина… ликёр, рама. У тебя случайно нет художественной студии?
– Студии? Конечно нет. Но рисовать я немного умею. Эскизы платьев. Я шью.
– Ну вот, я же говорил! – воскликнул Летягин. – Необычная девушка.
– А вы всё шутите… – Зина опустила глаза.
– Не шучу.
– Правда?
Летягин приблизился:
– Правда.
И тут произошло невероятное. Он притянул Зину к себе и поцеловал.
Топот ног в коридоре и стук в дверь. Голоса и люди. Бумаги – целый ворох.
Зина до конца дня искала важный документ. Так и не нашла. Всё валилось и падало, кругом ошибки и опечатки, в конце, когда проглянул рассвет и можно остаться вдвоём, хотя бы на минутку – явилась она…
Ржавый гвоздь!
На следующий день его уже не было.
Зина ждала.
За те три дня его отсутствия вся Зинина жизнь, возможная и будущая пролетела перед глазами. Она ложилась и вставала с мыслью о нём.
Когда Летягин вернулся, удержалась, чтобы не броситься на пороге кабинета на шею.
Он стоял счастливый с чемоданчиком в руках и бумажными кульками.
«Сразу сюда, ко мне! Не домой!» – пронеслось у Зины.
Они сидели вдвоём в кабинете и попивали лимонный ликёр. Летягину не очень понравился вкус:
– Приторный, как водка с сахаром.
– И с лимоном, – добавила Зина.
– С лимоном, но не то. – Летягин достал из тумбочки коньяк и разлили по стаканам. – Вот что надо пить!
На улице моросил бесконечный дождь. На столе дымился чайник. Летягин острым ножом умело нарезал колбасу и лимон. Он протянул Зине кружочек колбасы, она взяла губами.
Окна запотели. Зина потягивала, жмурясь, коньяк и закусывала шоколадом. Было так хорошо. Она раскраснелась. Пуговички платья на груди одна за другой расстегнулись. Летягин похлопал по своей правой коленке, и Зина села к нему, опасливо глянув на дверь.
– Я закрыл на замок, – прошептал он.
Они целовались долго и жарко. От его усов вкусно пахло дорогим табаком.
– Это невыносимо, нам нужно место.
– У нас на сеновале – отличное место…
– Ты серьёзно?
– Серьёзней не бывает… – Зина схватила в руки его лицо и с жадностью целовала.
Место подвернулось. Летягин раздобыл ключ от служебной комнаты в доме для работников прокуратуры.
– Если соблюдать осторожность, пока сойдёт. В июле Ольга с дочкой недели на три уедут к родителям. Вот тогда заживём…