Ледовый десант
Шрифт:
Лесю и Оксану артиллеристы внесли на руках в блиндаж. Он вместе с бойцами начал оттирать спиртом их замерзшие ноги. Сердито сказал:
«Какие же у вас бездумные начальники! Разве можно посылать на задание людей в сапожках в такие лютые морозы?»
«Когда мы выходили на задание, была оттепель. Мороз ударил неожиданно. Еще ведь только девятнадцатое ноября, — ответила Леся. — А начальники у нас не бездумные. Наоборот…» И умолкла.
Это «наоборот» развеселило его. Он улыбнулся и еще старательней начал растирать теплыми руками задубевшие ноги девушки. В те минуты он готов был отдать ей свою кровь, лишь бы ожили ее ноги, лишь бы не стала она — красивая,
Мысли Петра Зарубы вспугнул взрыв снаряда.
— Проснулись, проклятые гансы, — буркнул Терентий Живица и вышел из землянки.
К дальнобойным орудиям немцев присоединились батареи среднего калибра и минометы. В стрельбе улавливался ритм, будто ею кто-то руководил, дирижировал.
Заруба вздохнул, потер загрубевшими, мозолистыми ладонями свои щеки. Вот так в ту зиму под Сталинградом он тер и обмороженное лицо Леси, тер осторожно, боясь поцарапать мозолями нежные щечки, похожие на лепестки яблоневого цветка, из которого осенью должно вызреть красноватое яблоко.
«Это хорошо, что судьба свела меня на войне с бойцами Пятой заставы! — мысленно произнес капитан. — Что бы я знал о той границе, если бы не они?..»
— Дубы за ночь стали совсем багряные, — сказал Живица, войдя в землянку. — А небо ясное-ясное. Наверное, скоро ударит мороз.
— «Дубы за ночь стали совсем багряные», — повторил машинально слова Терентия Стоколос.
Он закрыл глаза и увидел могучий дуб на подворье бабушки Софии, посаженный запорожцами еще три сотни лет назад. Дуб и цветы. А под дубом накопана сабля — драгоценная реликвия бабушки Софии и ее рода… Под тем дубом он, Павло Оберемок и Гнат Тернистый готовились к экзаменам за десятый класс, мечтали о воинской службе: он — о границе, на которой служил отец, Павло — о Морфлоте, где служил дед. Терентий мечтал стать танкистом.
Зазуммерил полевой телефон, стоявший на полке у выхода из землянки. Заруба поднял трубку.
— Да. Это я… Понятно.
Заруба одернул гимнастерку, повернулся к Стоколосу.
— Проводи меня к командиру дивизии.
Андрей быстро надел каску, взял сумку с противогазом, автомат.
— Я готов, товарищ капитан.
22
Заруба и Стоколос шли молча. Вдруг капитан остановился, достал из кармана гимнастерки письмо, протянул Андрею.
— От матери. Прочти. Тут она и про тебя пишет.
Андрей развернул письмо, стал читать.
«…Сынок мой Петя! Ты писал, что в части с тобой служит и Андрей, которого я вылечила от болезни, а на следующее утро спасла его и партизанского командира от немцев. Береги Андрея как родного брата. Он так похож и на тебя, и на Миколу. Знаю, что у него нет родных — ни отца, ни матери. Говорил: погибли на границе с Китаем в 1929 году. Скажи Андрею, что он и мой сын, а твой брат. Скажи, что наше село — его родное село, наша хата — его хата. И пусть мои слова согреют его душу и в холодную осень, и в лютую зиму на фронте, а в жарком бою вольют в сердце надежду на победу. Передай Андрею, что близнецы их пограничника Василия Рябчикова уже ходят с дедом Феофаном на Псел ловить рыбу…»
Дочитав до конца письмо, Стоколос вернул его Зарубе. Прошептал:
— Ваша мама очень хороший человек.
Заруба улыбнулся.
— Ну так как, брат Андрей… Я не хотел при солдатах начинать этот разговор. Действительно,
давай будем братьями. Давно тебя просил обращаться на «ты», когда мы одни. А теперь вот и мать…— Спасибо, — щеки Андрея покрылись румянцем. — Это для меня большая честь. А вас… тебя, капитан, прошу быть братом нашей Пятой заставы.
— Согласен, — кивнул Заруба. — Пошли со мной в штаб. Договоришься с начальником связи работать на своей партизанской рации. Не ржаветь же такой технике.
Стоколос пожал плечами.
— Пойти-то можно. Но я не верю в переговоры с начальником связи. В моей рации нет микрофона. Она рассчитана на работу зашифрованными радиограммами. Фронтовые радисты не подходят для меня, а я для них.
— Все равно пошли, — махнул рукой Заруба. — На месте решим, что и как.
Штаб дивизии находился в полутора километрах от позиции трех батарей капитана Зарубы. Большой отрезок пути можно было пройти траншеями, выкопанными еще немцами. Но Заруба и Стоколос выбрали полевую, хорошо укатанную гусеницами тягачей, танков и колесами машин дорогу, разветвлявшуюся в сторону оврагов, балок, в которых притаились зенитки и батареи полевой артиллерии, укрытые маскировочными сетками.
На дороге и по обочинам то и дело попадались воронки, залитые водой и отражавшие небо. Вода в ямах стоит подолгу — снаряды и бомбы вырвали чернозем до самой глины.
Над головой — голубое небо. Глаза невольно щурились. В такие дни небо прощается с летом и все будто растворяется в лучах солнца, становится золотым. И поднепрянские балки, и овраги, и дубы, и грабы, и ясени, словно перед ярмаркой, надели на себя яркие жупаны, чтобы пощеголять друг перед другом, у кого из них одеяние нарядней. А в расплавленной солнцем выси висела паутина бабьего лета. Она будто звенела от прикосновения солнечных лучей и летела на юг своим маршрутом над перекопанными пригорками и высотками, над низинами и оврагами.
Андрей засмотрелся на паутину. Ему почудилась какая-то мелодия, рождаемая движением паутины. Но вдруг в эту мелодию ворвался далекий гул самолетов.
Андрей остановился. Остановился и Заруба, запрокинув голову, уставился в небо.
Летели «юнкерсы» и «хейнкели». По ним открыли огонь зенитки, находившиеся ближе к переднему краю. В небе появились белые шарики взрывов.
Приготовились к бою и артиллеристы возле полевой дороги. Послышались голоса:
— Цель схвачена…
— Азимут…
— Высота…
— Трубка. Шрапнелью…
К Зарубе и Стоколосу подбежал лейтенант в каске.
— Проклятые! Не дадут и до штаба дивизии дойти!
Заруба смерил взглядом лейтенанта с ног до головы — новенькая полевая форма, начищенные до блеска сапоги.
— Сейчас начнут. Наверно, все бомбы скинут на нашу батарею.
— Много чести для батареи, — ответил Заруба. — Бомбы они несут на переправу, на замаскированную дальнобойную артиллерию на левом берегу.
От выстрелов зениток содрогалась земля. Командиры орудий поворачивали стволы, стараясь поймать цель в перекрестие прицела.
«Юнкерсы» и «хейнкели», казалось, были безразличны к огню артиллеристов. Летели они высоко, и поразить их на такой высоте было не так-то просто.
Со свистом и воем на землю посыпались первые бомбы. Загрохотали взрывы.
— Мелкие бросают, — сказал Заруба. — Тяжелые берегут для переправы.
Лейтенант, поддерживая сумку с противогазом, побежал в поле.
— Куда? Назад! — закричал Заруба. — Надо бежать навстречу самолетам, а не от них!
Но лейтенант не услышал его, побежал еще быстрее.