Ледовый десант

— Зеленый, необстрелянный, — Заруба в сердцах сплюнул. — Не успела научить война, как спасаться от бомб.

Гул «юнкерсов» и «хейнкелей» нарастал, приближался. Стоколос и Заруба кинулись навстречу самолетам, следя за падением бомб.

— Ложись! — крикнул Заруба.

Оба упали в бурьян, инстинктивно закрыв руками головы. Несколько бомб взорвались возле того места, где они только что стояли. Перестали стрелять зенитки, самолеты были уже перед ними, — «мертвая зона».

Стоколос и Заруба вскочили, побежали навстречу второй волне самолетов. Заговорили снова зенитки.

С поля донесся крик лейтенанта.

— Говорил же ему… — Заруба выругался. — Наверное, ранило осколком, а то и еще хуже.

Когда самолеты улетели, Заруба и Стоколос подбежали к лейтенанту.

Он лежал на спине и стонал. Рядом курилась небольшая воронка от бомбы.

Андрей закрыл глаза: осколок бомбы оторвал лейтенанту подошву нового хромового сапога вместе со ступней. Кровь лилась на землю.

— Быстро на позицию! Позови санитара! — крикнул ему Заруба, а сам присел над лейтенантом, стал доставать из сумки противогаза индивидуальный пакет.

Андрей побежал к зенитчикам.

Артиллеристы приводили в порядок зенитки после стрельбы. Командиры орудий в бинокли следили за воздушным поединком, вспыхнувшим над Днепром.

— Вашего лейтенанта тяжело ранило! Медика и носилки на поле! — крикнул Андрей.

— Лейтенант Бончиков ранен!..

— Где санинструктор Сильченко?.. — зазвучали на позиции голоса.

Андрей остановился, снял каску, чтобы отдышаться. Вытер вспотевшее, запачканное лицо, подставил его ветерку, дующему с Днепра.

Из блиндажа выбежала санинструктор. Ее черные, слегка поседевшие волосы непослушно выбивались из-под пилотки. Следом за ней выскочили двое солдат. Один, пожилой, сутулый, с медалью «За оборону Сталинграда» на груди, держал носилки. Солдаты обогнули санинструктора и первыми остановились возле Стоколоса.

— Где наш Бончиков?

— Куда ранен?

— На поле. Капитан возле него…

— Маргарита Григорьевна! — обернулся сутулый солдат, державший носилки. — За нами!

Андрей захлопал глазами. Ему было непривычно слышать, чтобы девушек-санинструкторов называли по имени-отчеству.

Он вспомнил свою Пятую заставу, начальника Тулина и его жену Маргариту Григорьевну, мать Леси, стройную, красивую, с огненными черными глазами и гордо поднятой головой. Такой же была и Леся. Только в талии чуть стройнее матери. Санинструктора тоже зовут Маргарита Григорьевна.

Женщина в форме младшего лейтенанта поравнялась с Андреем. Он удивленно уставился на нее. Это была она, его будущая теща, как в шутку называли пограничники жену командира заставы.

— Маргарита Григорьевна, — прошептал Стоколос, забыв о раненом Бончикове и обо всем на свете. — Вы-ы-ы?..

Санинструктор остановилась, ойкнула.

— Андрей?! Неужели это ты?..

Она схватила Стоколоса за руку, и они побежали вместе к тяжело раненному лейтенанту.

«А почему же артиллерист назвал фамилию Сильченко? — недоумевал Андрей. — Ведь это же фамилия командира нашей дивизии. Может, я ослышался? Да и мало ли украинских фамилий здесь, на фронте! Одних только генералов сколько — и Москаленко, и Жмаченко, и Рыбалко, и Кравченко… Наверное, это фамилии кого-нибудь из солдат, побежавших к раненому…»

Над лейтенантом склонились санитары. Возле его правой ноги была лужица крови. В ней отражалось красное небо. Такого неба Андрею еще не приходилось видеть.

Маргарита Григорьевна достала из санитарной сумки шприц, сделала укол в ягодицу лейтенанту.

Лицо Бончикова было восково-желтое, как кленовый листок, лежавший возле его щеки, принесенный сюда откуда-то ветром. Глаза широко раскрыты, мутноватые. Он много потерял крови и, наверное, понимал, что санинструктор ему уже ничем не сможет помочь.

— Не надо было бежать вам, лейтенант, от самолетов. Вперед по инерции летят бомбы. Надо было бежать навстречу «юнкерсам», тогда, может, все и обошлось бы, — сказал капитан Заруба, лишь бы не молчать.

— Извините, — произнес пожилой, сутулый санитар. — Как говорят, знал бы, где упасть, то соломки бы подстелил… От судьбы не убежишь…

— Мама… Ма-а… — шевельнул обескровленными губами Бончиков.

И затих. Затих навсегда.

— Бессмысленная смерть, — вздохнул молодой санитар.

— Бессмысленная? — переспросила Маргарита Григорьевна. — А разве сама война — не бессмыслица? Разве была необходимость погибнуть этому парню? Разве, — обратилась она к Андрею, — была необходимость погибнуть, сгореть в огне Сокольникову на том берегу Прута? Разве была необходимость погибнуть в первый день войны моему мужу?..

Пожилой санитар снял пилотку, склонил голову. Плечи его еще больше сгорбились.

— Прости, лейтенант… Не знаю даже твоего имени, сынок. Не успел узнать. Вчера ведь только пришел к нам вместо убитого комвзвода. Не сумели мы вырвать тебя из лап смерти. Прости.

Санитары положили мертвого лейтенанта на носилки, подняли их.

— Мы на батарею, товарищ капитан.

— Идите, — кивнул Заруба.

Санитары выжидающе посмотрели на Маргариту Григорьевну. Увидев, что она взяла под руку солдата, сопровождавшего капитана, недоуменно переглянулись и не спеша зашагали к позиции.

Заруба догадался, что санинструктор — это та самая женщина с границы, о которой ему не раз писала мать. Она привезла двух близнецов лейтенанта Рябчикова в село Лютеньки. В пору оккупации к ней присматривался комендант. Она все время была под прицелом блудливых глаз немецких офицеров. Позже ушла в партизанский отряд Опенкина — Рубена. Их мать знала лично, как и радиста Андрея.

Капитан Заруба, Стоколос и Маргарита Григорьевна молча шли за санитарами.

На полевой дороге остановились. Заруба повернулся к Маргарите Григорьевне.

— Нам со Стоколосом в штаб дивизии. Но вам, как и понял, надо поговорить с Андреем. Я вас узнал по письмам моей матери и по рассказам Андрея. Вы жена капитана Тулина, начальника заставы, мать Леси…

— Да, — тихо сказала Маргарита Григорьевна. — Только теперь я Тулина-Сильченко. Я жена вашего комдива.

Андрей бросил на Маргариту Григорьевну гневный, осуждающий взгляд. Она сникла, глаза ее погасли. Казалось, какой-то давящий комок застрял у нее в горле, ей будто не стало хватать воздуха.