Легенда о черном алмазе

–  Садитесь, братишки, в бричку, прокатим!
– И тронул возницу за плечо: -Давай, наездник, к шурфу!..

Саврасый копь давно разучился бегать и на посвист кнута ответил недовольным выбрыком, но все же ему пришлось поразмяться, и он принялся мотать бричку из стороны в сторону, будто пытался окончательно расшатать ее.

На отлогом склоне взгорка, у старого шурфа, собралась огромная толпа. Люди стояли вокруг колючего ограждения - мужчины, женщины, дети, все в лохмотьях, в обносках, в опорках. Они почтительно расступились перед Василием Иванычем, пропуская его к ограждению. Емелька тотчас же скользнул за ним.

–  Что, братцы, стряслось? Почему притихли? Вам ли, земляки, теряться, коль скоро пережили фашистскую чуму?

– бодро и громко спрашивал Бочка, шагая к шурфу.

Он словно и не заметил, как из-под его ноги вниз, в немую, черную глубину, сорвался ком сухой глины. И хотя лейтенант не терялся в любых обстоятельствах и, наверное, заранее продумал свое поведение перед этой подавленной толпой, картавый крик, донесшийся из глубины, заставил его вздрогнуть. Да, из сухого колодца-шурфа, давно покинутого людьми, донесся отчаянный вопль, усиленный пустотами проходки.

Худенькая старушка, с лицом, иссеченным глубокими морщинами, выдвинулась из толпы и, дрожа, будто в ознобе, указала трясущейся рукой в темень глубины:

–  Там… человек!

–  Терпение, земляки, разберемся,- все так же говорил Василий Иванович, отводя руку, чтобы кто-либо подстраховал его над шурфом.

Его поняли, поддержали. Это были шахтеры, они привыкли выручать друг друга в беде. Опустившись на колено, Василий Иванович попытался заглянуть в пустой, веющий теплой гнилью провал. Крик повторился, еще более резкий и отчаянный, в нем слышались ужас и боль, но сколько ни напрягал слух лейтенант, не смог понять ни одного слова. И ему мимолетно припомнилось: где-то когда-то он слышал, что человек в минуту крайней опасности или потрясения забывает слова…

Он отступил от шурфа и привстал на камень, каких было много разбросано вокруг еще со времени проходки.

–  А теперь, земляки, слушать внимательно и исполнять быстро. Нет, я не стану вызывать смельчаков, которые спустились бы на дно шурфа. Я - представитель власти, и это мой долг. Только прошу помочь мне. Возьмите вон на той бричке большой моток веревки, принесите ее сюда и размотайте.

Толпа зашевелилась, сдвинулась с места, обрела речь. Ребятня первая поспешила к бричке, но ее догнали мужики и быстро принялись разматывать веревку.

–  Слушать вторую задачу,- деловито, буднично продолжал Бочка, понимая, что эти люди, измученные оккупацией, лишь временно были скованы здесь, у шурфа, изумлением и страхом: они жаждали решительных действий и были рады, что он прибыл сюда.

–  Смотрите-ка, братцы, вон, за дорогой, лежит телеграфный столб… Наверное, взрывная волна свалила при бомбежке. Тащите его сюда, кладите поперек горловины шурфа, а края вройте в землю… Где взять шанцевый инструмент? Эй вы, славные шахтерские ребятки, марш домой и мигом доставьте нам две лопаты.

Кому из этих расторопных мальчишек не было бы лестно услышать похвальное слово от самого великана-лейтенанта? Пестрая и шумная ватага кинулась к домикам окраины, и, провожая мальчишек веселым взглядом, Василий Иванович знал: лопаты будут доставлены сейчас же.

В этой уже воспрянувшей, дружной толпе шахтеров, их жен и детворы Емельке поминутно находилось дело: то вместе с пожилыми рабочими он распускал веревку, то помогал нести длинный и тяжелый столб, то у самой горловины шурфа осторожно выбирал камешки, чтобы какой-нибудь из них, пусть даже очень маленький, не сорвался вниз, не причинил вреда Василию Ивановичу.

И вот сырой и шершавый, меченный осколками столб послушно лег над черным провалом шурфа, проворные руки быстро, надежно врыли в закаменелую глину его края.

Глядя со стороны, можно было подумать, будто вся эта нешумная деловитая суета нисколько не занимала лейтенанта милиции. Он сидел у самого шурфа и, собранный, немногословный, мастерил большую неподвижную петлю. Емелька понимал, как будут развиваться события дальше: в этот веревочный круг Василий Иванович просунет ногу, устроится в нем словно бы верхом, потом сделает знак тем четверым крепышам-парням, которые надежно держат в руках веревку. Далее воображение Емельки притормаживало: оп опасался того мгновения, когда Василий Иванович шагнет в пустоту и повиснет над черным провалом. Густо плетенная веревка врежется в древесину столба, и уже только им, прядям пеньки вперемежку с волокнами льна, Василий Иванович доверится окончательно. Парни начнут опускать веревку, и она заскользит в глубину, где кому-то посчастливилось уцелеть, пролетев от верхней кромки до дна расстояние в полсотни метров. Значит, не только над пропастью зависнет в чернильной тьме бесстрашный Василий Иванович, но и над тайной. И что за встреча предстоит ему на дне шурфа?

Емельке очень хотелось бы узнать, что переживал, о чем думал перед своим отчаянным шагом начальник. Неужели сердце его так же спокойно, как и руки, неторопливо стянувшие крепкий узел, как и добродушное лицо без тени озабоченности?

А лейтенанту было о чем поразмыслить. Глубина шурфа, как говорили в толпе, свыше пятидесяти метров. Деревянное крепление ствола ненадежно: вывалится прогнивший брус, а за ним загрохочут камни. Тогда неизбежно пострадает и тот крикун на дне шурфа. Значит, нужно спускаться очень осторожно, не прикасаясь к брусьям крепления. Сейчас он подаст сигнал, и те четверо парней покрепче зажмут в руках веревку…

Василий Иванович увидел в толпе Емельку и кивнул ему… Старшой был бледен и так вцепился пятерней в свой жесткий чубчик, будто пытался вырвать клок волос. А когда лейтенант ступил в петлю, подтянул ее и наклонился, готовясь обхватить обеими руками столб, из замершей толпы на самый край шурфа, выбился юркий сутулый старик и подал ему электрический фонарик.

Кто-то громко похвалил старика:

–  Молодец, дед!

–  Чем богат…- пробормотал старик.

Лейтенант улыбнулся ему:

–  Очень кстати!..

Могучее тело лейтенанта повисло над провалом, и парни подобрали веревку, чтобы он почувствовал, что его поддерживают. И в это время в толпе, затаившей дыхание, кто-то хихикнул. Емелька не поверил своим ушам: до смеха ли было в те мгновения? Он подумал, что это ему почудилось, но все же оглянулся. Сутулый седой старик, стоявший в двух шагах от Емельяна, тоже круто обернулся и глянул па Пугача в упор…

Странная мысль пронеслась у Емельки, заставив его вздрогнуть и затаить дыхание: взгляд старика был бессмысленно-наглым, как у Смехача!.. Но тут же эта мысль ему самому показалась вздорной: и почудится же подобная ерундистика! Невольно он сделал шаг к шурфу, но чьи-то сильные руки стиснули Емельку за плечи и оттащили назад. Пожилой человек, сделавший это, не упрекнул подростка, не пожурил. Наверное, понимал: мальчишка переживает за лейтенанта…

Не отрываясь, следил Старшой за равномерным скольжением веревки по округлости столба. Она все глубже въедалась в древесину, просыпая мелкие опилки. Четверо парней рассчитанно, со знанием дела опускали веревку, все четверо были сосредоточенны и бледны, от нервного напряжения пот мутными струйками сбегал по их лицам.

Что же происходит там, в черной глубине? Вон как дрожит и раскачивается веревка! Почему Василий Иванович не подает голоса? А тот, неизвестный, что так страшно кричал из подземелья, почему приумолк? Быть может, увидел, что идет помощь?