Легенда о черном алмазе

Высоко взмахнув широченным раструбом рукава, она собиралась было перекреститься, но взглянув на Емельку и Костика, настороженных и веселых, вяло опустила руку и только поклонилась.

Василий Иванович указал ей на табурет:

–  Милости просим… Обстановка у меня скромная, но что поделаешь - такая буря пронеслась.

Анка тихо прикрыла дверь и присела рядом с Костиком.

Гадалка недоуменно оглядела ребят и вопросительно уставилась на лейтенанта. Он понял и мягко пояснил:

–  Да, милиция занимается и детьми. Сколько ребят осиротила война… И всех нужно пригреть, пристроить. Вот и этих троих нужно покормить, где-то на ночь устроить.

–  Двоих я знаю,- безразлично сказала гадалка.- Уличные. Лазют где попало. Что им за игры у меня на огороде? Хорошо, что мой квартирант их не заметил. Гость к нему наведался - тоже не заметил. Везучая пацанва!

–  Ну, а если бы заметили?
– с напускным безразличием спросил начальник.- Большая ли беда?

Фекла перекрестилась:

–  Приняли бы за воришек и задали бы трепку. Хорошо, что обошлось. Другая указала бы на воришек, а я не пожелала крика да шума…

Василий Иванович подсказал:

–  Да и деток жаль, верно?

Она подхватила:

–  Точно! Малое - глупое. Что с них взять?
– И, еще раз оглянувшись на ребят, затем на окно, почти зашептала: - Про кольца они вам донесли? Я нарочно громко о кольцах говорила - пусть, думаю, ребята донесут начальнику.

Василий Иванович вскинул брови:

–  Откуда вам было известно, что я знаю этих ребят?

Гадалка укоризненно покачала головой:

–  Мы не в лесу живем, начальник, нам все видно: кто с кем встретился, кто куда пошел… Я в этот амбар с большой опаской пробиралась: что, думаю, если заметят?..

–  Кто заметит?

–  Злые люди.

–  И что они могут вам сделать?

–  Убить.

Василий Иванович откинулся к стене и рассмеялся:

–  Да кто же это вас так запутал?.. Впрочем, перейдем к делу. Вы говорили о кольцах…

Она что-то вынула из кармана, задержала руку над столом.

–  Я их принесла. Все равно, рано или поздно спросили бы. Вот они, три штуки, все золотые.

Бочка взял колечко с алым камешком, выдвинул ящик стола, пошарил в нем, достал круглое выпуклое стекло, заглянул в него.

–  Сколько они стоят, эти три колечка?..

–  Может, три тысячи,- пожала плечами Фекла.- Но я не хочу этого золота! Я его боюсь…

Лейтенант утвердительно кивнул:

–  Резонно. И все же золото - только золото, металл. А вот вы не боитесь вашего квартиранта?

У тетки Феклы озябли руки, и она принялась тереть их, разминать.

–  Квартиранта я редко вижу: он все бродит со своей корзинкой, зачастую даже дома не ночует.

–  Что поделаешь,- заметил Василий Иванович, доставая из ящика стола какую-то бумажку и разглаживая ее на ладони,- у людей ученых много своих забот, которые нам с вами непонятны. Извините, тетка Фекла, за неожиданный вопрос: скажите, вы учились в школе?

Она скривила губы:

–  Какая там школа!.. Два класса всего.

–  Понятно,- сочувственно сказал Бочка.- Потому и почерк у вас корявый, не хотели, видимо, учиться. Вот ваша записочка: чуть ли не в каждом слове - ошибка.- И он положил на стол перед нею тетрадочный листок бумаги.- Читайте. Пожалуйста, читайте вслух… Как, вы не можете разобрать собственный почерк?.. Послушайте, вам не следует никого бояться. Можете мне верить: из этого кабинета нн единое слово не вылетит за дверь. Когда вы писали эту анонимку, вы твердо знали, что сообщаете правду? Где вы видели Бешеного Ганса и когда?

Тетка Фекла несмело подняла руку, взяла листок и тотчас уронила, словно обожгла пальцы. Жесткое лицо ее было неподвижно. Василий Иванович терпеливо ждал ответа. Трое на скамье тоже замерли, округлив глаза. Наконец она выговорила с усилием:

–  Я не одна такая малограмотная. Много нас, темных.

Кто писал, пусть и объясняет. Не знаю… Ничего не могу сказать.

Василий Иванович вынул из стола тетрадь, что-то размашисто набросал на страничке, вырвал листок, подал тетке Фекле.

–  Это расписка. Я своей подписью подтверждаю, что получил от вас три золотых кольца. Как быть с этими вещами - определят следствие и суд…

Она подхватилась с табурета:

–  Будет суд?.. Кого же судить-то?

–  Если кольца краденые, мы постараемся задержать вора.

Фекла покачала головой:

–  Не так он прост, вор-то…

–  Верно,- согласился начальник.- Он далеко не прост, наоборот - хитер и коварен. Но с нами, с народной милицией, тысячи таких людей, как вы, а вместе мы - сила. Вот вы пришли сюда добровольно - значит, хотите помочь народу в его борьбе с врагами. Спасибо… Однако я понимаю: вы кого-то опасаетесь и потому недоговариваете. Не нужно бояться, мы вас защитим, если что. Подумайте и решайтесь: я буду вас ждать.

Он проводил ее до порога, поддержав под локоть. Вместо «до свидания» или «прощайте» Фекла повторила:

–  Нет… ничего не могу сказать.

Едва за теткой Феклой закрылась дверь, лейтенант кивнул Емельке:

–  Приглянь-ка за гостьей аккуратненько: не увязался ли за нею кто-нибудь?

Емелька вскочил со скамьи, козырнул начальнику и выбежал из кабинета.

Василий Иванович снял трубку телефона и попросил негромко:

–  Дежурного областной милиции…- Он назвал себя и, выслушав ответ, попросил: - Пришлите двух оперативных работников… Да, к утру. Возможно сопротивление… Да, преступники вооружены…

34 Воскресал Донбасс. Гости Макарыча. Серебряные часы. Тульская гармонь. Кавказская бурка.

Скромные житейские дела Митрофана Макарыча шли ровно: еще продолжал служить на переправе старенький «Нырок»; по ночам при костре в заводях неплохо ловился налим; знакомые хозяюшки из привокзального поселка охотно брали свежий улов, принося Макарычу хлеб, молоко, овощи. Он никогда не торговался - сколько бы ни предложили в обмен на рыбку, говорил: «Вполне достаточно!»- и, радушный, улыбчивый, доверительно выслушивал пестрые новости городка.

А новостей было множество: еще шла война, и радиосводки доносили названия далеких чужих городов, взятых с боями нашими воинами. Еще шла война, а истерзанный, сожженный, расстрелянный фашистами Донбасс разбирал руины, засыпал траншеи, зажигал в городах и поселках, на заводах и тахтах первые электрические огни. Из действующей армии отсылали в Донбасс металлургов и горняков. Здесь перед ними стояла задача не менее трудная и сложная, чем предстоявший штурм Берлина: возрождение индустриальной твердыни требовало неслыханных усилий, героизма и мастерства.