Легенда о Чёрном ангеле

— Слушай, Ворон, я же не девочка-ромашка и мне не двенадцать. Хотя и тогда знала, что ты куришь.

— А что ты ещё обо мне знала? — спрашивает и, высекая огонь, подкуривает.

Встаю, чтобы найти в шкафу пепельницу и вдруг понимаю, что и сама не отказалась бы от сигареты. Нервы натянуты, как струны, будто бы даже звон их слышу. Чертовщина какая-то.

Лезу в кухонный ящик, нахожу пачку тонких сигарет, дым которых ненавязчиво пахнет шоколадом. Это мой неприкосновенный запас, но сейчас можно. Сегодня можно всё.

— Я была наблюдательной девочкой, — смеюсь, снова присаживаясь на своё место напротив Карла. — Но и ты умел хранить свои секреты. И, кажется, в этом плане всё стало ещё хуже.

Улыбаюсь, а чайник свистит, выпуская струйку пара в воздух. Встаю, завариваю две чашки душистого чая. Так странно сидеть на этой кухне с мужчиной и просто общаться. И не потому, что мужчины в моей жизни — табу, просто однажды я пообещала, что приведу сюда того, кто мне по-настоящему дорог.

— Я не умею быть откровенным, — говорит Карл, докуривая. — Не научился.

— Обнажать душу не всегда полезно. Плюнуть могут, — говорю и вдруг понимаю, что этой премудрости когда-то научил меня именно Карл.

— Запомнила, посмотрите на неё, — щурится, а в прозрачных покрасневших глазах странное выражение застыло. — А у тебя можно что-то спросить?

— Попробуй… вдруг отвечу. И чай пей, а то остынет!

— Командуешь, что ли? Ну-ну.

Но глоток чая всё-таки делает, а я радуюсь, что не закрывается. И пусть вижу, что напряжён, возможно, побольше моего, но не уходит. Значит, ему это тоже зачем-то нужно.

— Так вот, Маргаритка, как ты жила после того, как меня… как я пропал?

Вопрос застигает меня врасплох, потому что о том времени вспоминать не люблю. Карла забрали, и первое время все ещё верили, что он сможет выбраться, вернётся. Он же всегда возвращался, но время шло, и скоро стало ясно, что всё это всерьёз. И снова началась травля, от которой было не спастись. Правда, я уже не была наивной дурочкой — благодаря Карлу научилась быть сильной и поверила в себя. А потом моя тётя вернулась в страну, закончив важный многолетний контракт, и забрала меня к себе. Оформила опеку, и всё в моей жизни наладилось.

— Сначала было очень плохо, а потом стало хорошо.

— Мне жаль… что было плохо.

Не успев остановить свой порыв, протягиваю руку и накрывают ладонью кисть Ворона.

— Разве моё “плохо” может сравниться с твоим?

Карл мрачнеет, но руку не вырывает, лишь смотрит внимательно, будто под кожу залезть хочет. И, вроде бы, должно быть неуютно — под таким-то свинцовым взглядом, но нет, ничего подобного.

— У каждого своя боль, Маргаритка.

Мы молчим, а время проносится мимо, вязкое, словно густой мёд. Я даже забыла, что курить хотела.

Вдруг хлопает входная дверь, и из коридора доносятся звуки, хлопки и приглушённое бормотание.

Господи, неужели? Приехал?

Карл напрягается, бросает быстрый взгляд на на вход в кухню, а я встаю с места.

— Муж твой? — спрашивает коротко, а в глазах ирония. — Мне в шкаф лезть или через окно прыгать?

— Что? Нет, ты что? Это мой сын вернулся.

5. Карл

— Сын? — переспрашиваю, хотя отлично всё расслышал с первого раза.

— Точно, сын, — кивает и скрывается в двери кухни, а я встаю на ноги.

Ну вот и на хера мне такой геморрой? Зачем вообще согласился чай этот долбаный пить? Делать было нечего?

А ещё ведь обнимал её, придурок невменяемый. Зубы сводит, когда вспоминаю, какая она тёплая была, такая доверчивая, хоть и не имела для этого ни единой причины. Но, смотри ты, не оттолкнула ни разу, лишь дышала тихо-тихо, и дыхание щекотало шею.

Когда я в последний раз обнимался с женщиной? Просто обнимался, без поползновений и прочей тряхомудии? Да хрен вспомню. Может, вообще ни разу в жизни. Просто потому, что никогда не видел в этом смысла для себя. Только с Марго когда-то давно, но тогда она никакой женщиной не была — мелкая пигалица с разбитыми коленками и косичками до задницы, так что не считается. И вот снова и снова с ней.

Чёрт его знает, что вообще происходит. Дурман какой-то, словно мухоморов объелся — дичь творю и не каюсь.

Одним глотком допиваю порядком остывший чай, и он проходит по горлу, смачивая его. Даже не заметил, что так пересохло всё во рту.

Из коридора доносятся возбуждённые голоса, но, когда выхожу на свет, предварительно надев очки, всё стихает.

— Мама? — задаёт вопрос высокий парень лет двадцати, а тёмные брови на лоб лезут, настолько парнишка удивлён моему присутствию. Он, кстати, очень похож на мать. Счастливый, наверное. — Это кто?

И правда, кто я? Призрак прошлого? Случайный знакомый? А плевать, буду я ещё весь этот семейный цирк терпеть. Не хватало ещё мужа возвращения дождаться, тогда совсем весело станет.

Не знаю, замужем ли Марго, да и не моего это ума дело — раньше нам обоим нужно было думать.

— Электрик я, лампочки менял, — говорю и снимаю с вешалки куртку.

— Миша, это Карл, друг моего детства, — говорит Марго спокойно, словно не смотрит этот Миша на меня волком.

— Угу, — бурчит Миша, продолжая впиваться в меня цепким настороженным взглядом.

Не ожидал, небось, левого мужика в своей квартире увидеть. Тем более, такого...

— В сторонку, — прошу, потому что он мешает мне обуться, загораживая проход к сапогам.

Без лишних слов уходит в кухню, а Марго бросает на его спину тревожный взгляд.

— Карл, послушай...

— Маргаритка, не надо, помолчи, — отмахиваюсь, потому что здесь и правда, не о чем разговаривать.

Я сглупил, что позволил себе эту передышку. Не нужно это никому.

— Но я хочу сказать, не запретишь, — говорит шёпотом, резко наклонившись ко мне и хватает пальцами меня за плечо. — Мы почти не поговорили ни о чём, и почти не знаем ничего друг о друге, но Ворон…

— Всё, я пошёл, будь счастлива.

И мягко отодвинув её в сторону, распахиваю дверь.

Какие могут быть вообще разговоры? Я рад, что она не одинока — вон, какого защитника вырастила. И если я ещё хоть что-то понимаю в людях, он любит её. Не стал разборки в коридоре устраивать, не ломанулся мне рожу бить — глянул, правда, как на врага народа, но в руках себя сдержал. Так что о ней мне нет смысла волноваться, она в надёжных руках своей семьи.

Да и не дети мы уже, чтобы чаёвничать под абажуром и секретами делиться, хихикая в кулачок.