Легенда о маленькой Терезе

– Ну хорошо, иди ко мне. Иди, я обниму.

Эмелин всхлипнула, недоверчиво покосилась на протянутые руки, но все ж решилась и робко поползла к мужу.

Теплая ладонь бережно коснулась ее щеки, успокаивая, обещая нежность и заботу. Он даже пересилил себя и чуть склонился к заплаканному личику, поглядывая на плотно сжатые губы девушки. «В конце концов, она твоя жена!» - подталкивал он сам себя, склоняясь еще ближе, пока ее едва различимое дыхание не защекотало щеку. Эмелин замерла. Замер и он, не решаясь коснуться. Тогда Эмелин сама потянулась к нему навстречу – казалось, поцелуй был уже неизбежен…

«Знаешь, пастушок, я, конечно, уже окончательно уверила тебя в своей легкомысленности, но… я хочу тебя поцеловать…»– проклятый звонкий голосок, вырванный из счастливого прошлого, вдруг зазвучал так отчетливо, будто издеваясь!

Ренард резко увернулся от губ жены, легонько коснулся ее подбородка, обдавая теплом и мягкостью губ, скользнул ниже к шее и прикрыл глаза… Пожалуй, это единственный способ быть нежным и ласковым с той, которую держал сейчас в руках. С той, на месте которой должна быть другая.

Он провел рукой по гибкому стану жены, а вспомнил, как впервые обнял Терезу в первые минуты их странного знакомства. Вспомнил ее намокшую сорочку на бесстыжем юном теле, как трепетала малышка, но и не подумала вырваться, когда он прижал ее к себе; как впервые коснулся ее пропахших сеном, еще мокрых волос, поправляя… Ему казалось, что и сейчас он обнимает не жену, а свою маленькую крестьяночку. И пальцы сжались сами собой, до боли стискивая так и не уловившую его надлома жену.

Он видит Терезу – ласкает Эмелин… А ведь Эмелин поверила его рукам, расслабилась, открылась, даже не задумываясь, что лаская ее тело, Ренард ласкает совсем другую женщину.

Он помнит все: от первой встречи до последней. Их каждый день, их каждый поцелуй. До боли, до слез пронзает невидимый голосок воспаленное сознание Ренарда, и хочется закричать, остановить бессмысленный поток воспоминаний, но он боится даже глаза открыть и вместо улыбки любимой увидеть чужую, нелюбимую женщину. Он думает о Терезе, а губы впиваются в упругий теплый живот жены. Ее руки уже успели зарыться в его гриве, она даже готова обнять его в ответ, но он ничего не чувствует – он слишком далеко отсюда. Вернуться бы туда, ведь счастье было близко! Ренард скользил по телу жены, ища тепло Терезы, и совсем не замечал, как дыхание законной его женщины сбивается, становится тяжелее, и первый стон срывается с обкусанных нецелованных губ…

Эмелин поверила его рукам, поддалась жадным ласкам, но не поняла столь резкую перемену в муже. Еще вчера он даже разговаривать с ней не хотел, почти ненавидел ее; еще сегодня обжигал холодным взглядом, а всего несколько минут назад был готов уйти, оставив ее наедине со своими страхами и метаниями… Сейчас же, как тихий, молчаливый зверь, он вцепился в нее, скользит неотрывно, лаская губами кожу, и едва ли не рычит, стоит ей в ответ коснуться напряженного, влажного его тела. И он действительно рычит, сопит… Вот только не от наслаждения – а от боли; он приподнимается над ней и прячет лицо в ее пшеничных локонах, пока губы ищут приюта на бледной коже – находят на мочке маленького ушка, заставляя нелюбимую громко выдохнуть и выгнуться, несмотря на тяжесть елозящего по ней мужского горячего тела…

Она ведь верила ему. Ему! Не заслуживающему этой чистой девичьей веры! Будто пытаясь спрятаться от жены, он спустился к ее животу, а руки невзначай коснулись груди, наткнулись ладонями на затвердевшие комочки – совсем как в тот последний их с Терезой счастливый день… И руки сами сжали упругую плоть, губы потянулись к окаменевшим сосочкам, а перед глазами – обнаженное тело не жены, а девчонки, что беззастенчиво елозит у него на коленях, пытаясь отогреть в его объятиях свое вероломно раздетое тельце… И как тогда, до боли в штанах, стало невыносимо больно наяву.

Ему нужна женщина. Сейчас же! Ему нужна та, что заставит забыть и этот звонкий голосок, и образ маленькой паршивки… И Эмелин, будто чувствуя это, подпустила к себе еще ближе, позволила раздвинуть свои еще совсем недавно напряженно сжатые ноги. Она уже узнала, каким муж может быть осторожным, ласковым и нежным, и ей самой уже хочется большего – хочется открыться, отдаться целиком этому хмурцу, и, может быть, переломить сейчас тяжелую его настороженность и неприятие начавшейся семейной жизни. Она знала: сейчас будет больно, но все же подчинилась естественному зову…

Он погрузился в тепло своей жены, а сам чуть не взвыл от осознания, что в руках его сейчас не Тереза. Злость от потерянного счастья накрыла горячей волной, заставляя терзать покорное тело – не сдерживаясь, пока с губ жены не сорвался крик от боли. И он пошел на эту боль – остановился, замер, глуша крик внезапным, извиняющимся поцелуем… Крик жены вдруг слился с кричащим в его голове шепотом Терезы – уже все знающей, проклинающей и его самого, и день их встречи…

– Прости, - выдохнул он возле губ Эмелин и осторожно вытер заблестевшую в лунном свете слезу. – Прости, я не хотел причинять тебе боль.

– Все хорошо, - прошептала она в ответ, обнимая.

Нет, она вовсе не хотела, чтобы он отстранился и ушел. Боль не отступала, Эмелин разрывало от постороннего, непривычного ощущения власти мужского тела над неопытной хрупкой женщиной, но она все еще обнимала его, прижимала к себе, пряча лицо на плече мужа, и даже начала сама неуверенно двигаться ему навстречу, пока тяжелое его тело не задрожало, изливаясь внутри нее стремительным горячим потоком.

Ну вот и все, все кончено. Ренард слез с девушки и откинулся на подушку. «Теперь и она будет меня ненавидеть», - с горькой усмешкой подумал он, боясь даже взглянуть на неподвижно лежащую рядом жену, виня себя в несдержанности и холодности к ни в чем не повинной девчонке. Но Эмелин зашевелилась и вопреки ожиданиям потянулась к распластанному телу, робко устраиваясь на его груди.

– С «боевым крещением», девочка. С началом семейной жизни, - задумчиво проговорил Ренард, а потом тихо добавил: - Как ты?

Она промолчала, не зная, что и ответить. Лишь пожала плечами – сама еще не пришла толком в себя, не поняла собственные ощущения только что родившейся в руках мужа новой женщины.

– Эмелин, я действительно не хотел делать тебе больно. Прости, - он даже приобнял ее, помогая устроиться поудобнее.

– Все хорошо, - улыбнулась Эмелин, осмелела и едва ощутимо коснулась губами разгоряченной кожи мужа. – Не извиняйтесь.

За окном тихо шелестел бродяга-ветер, серебристая луна подглядывала украдкой, а два чужих человека лежали в одной постели, прижимаясь друг к дружке, привыкая друг к другу. Ренард тихонько перебирал мягкие прядки ее волос, а Эмелин затаилась на его груди и слушала размеренное дыхание. Она уже смирилась, что этот человек теперь будет греть ее постель, ей предстоит рожать ему детей и мириться с дурным его настроением. Она даже поймала себя на мысли, что он совсем ей не противен: ей нравится лежать на нем и чувствовать его прикосновения. Он извинился перед ней за доставленную боль, а она уже не прочь претерпеть ее снова, не прочь ощутить прикосновение теплых губ и сильных, крепких рук… Как хорошо, что ночь и темнота вокруг: ему не видно, как краснеет молодая женщина, в деталях вспоминая пережитое, как робкая надежда рождается в ее сердечке – она сумеет покорить своего хмурца, они сумеют стать добрыми друзьями и нежными любовниками… Ведь он сумел быть нежным с ней сегодня! «Вы не отчаивайтесь, куда крестьянке до Вас! Уверен, через неделю Вы растопите его сердце, и он позабудет о ней, иначе быть просто не может», - уверял ее маркиз. «Вы не отчаивайтесь! Будьте с ним поласковее сегодня ночью, и он оттает! Он Вас не обидит!»– уверяла служанка, готовя ее к брачной ночи. Эмелин тихонько улыбалась, вдыхая аромат лаванды и наслаждаясь мужниным теплом.