Легенда

— Господин наш Ульрик, Повелитель Севера, передает тебе, что он едет в Дренан заключить союз с Абалаином, правителем дренаев. Посему он повелевает открыть перед ним ворота Дрос-Дельноха — и если будет так, он обещает не причинить вреда ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, ни солдату, ни мирному жителю. Господин наш Ульрик желает, чтобы надиры и дренаи стали единым народом. Он дарует вам свою дружбу.

— Скажи Ульрику, что он может ехать в Дренан, когда ему угодно, — сказал Друсс. — Мы дадим ему эскорт из ста воинов, как подобает Повелителю Севера.

— Мой повелитель Ульрик не допускает никаких условий.

— Это мое условие — и оно останется неизменным.

— Тогда выслушай его второе послание. В том случае, если ворота будут закрыты и город окажет сопротивление, мой повелитель Ульрик оповещает всех о том, что каждый второй защитник, взятый живым, будет убит, все женщины будут проданы в рабство и каждый третий горожанин лишится правой руки.

— Прежде чем все это произойдет, парень, твой повелитель Ульрик должен будет еще взять Дрос. Передай ему такие слова от Друсса, Побратима Смерти: быть может, на севере и дрожат горы, когда он пускает ветры, — но здесь дренайская земля, и для меня он всего лишь дикарь с раздутым брюхом, который и носа бы своего не нашел без дренайской карты. Ну как, паренек, запомнишь — или мне вырезать это большими буквами у тебя на заднице?

— Замечательные слова, Друсс, — сказал Оррин, — но должен признаться, у меня желудок свело, когда вы их произнесли. Ульрик придет в бешенство.

— Если бы, — с горечью ответил Друсс, глядя, как надирские послы скачут обратно на север. — Будь это так, он и вправду был бы обыкновенным брюхатым дикарем. Нет, он посмеется.., будет смеяться долго и громко.

— Почему? — спросил Хогун.

— Потому что иного выбора у него нет. Ему нанесли оскорбление, и он должен смеяться, чтобы не потерять лица, — а его люди посмеются вместе с ним.

— Однако он сделал нам недурное предложение, — сказал Оррин, когда они втроем направились обратно в замок. — Весть о нем разойдется быстро. Переговоры с Абалаином...

Единая надиро-дренайская империя... Умно, правда?

— Да, умно — и он не обманывает, — сказал Хогун. — Он уже зарекомендовал себя как человек слова. Если мы сдадимся, он пройдет через город, никому не причинив вреда. Угрозу смерти можно презреть — но когда тебе предлагают жизнь, дело иное. Думаю, очень скоро горожане снова попросят принять их.

— Еще до ночи, — предсказал Друсс.

На стене Джилад и Бреган смотрели, как тает вдалеке пыль, поднятая надирскими всадниками.

— Что это Ульрик толкует, Джил, будто хочет ехать в Дренан для переговоров с Абалаином?

— Он хочет, чтобы мы пропустили его армию.

— А-а. Они не так уж страшны на вид, правда? Люди как люди — только что одеты в меха.

— Да, они обыкновенные люди. — Джилад снял шлем и расчесал пальцами волосы, подставив голову прохладному ветерку. — Самые обыкновенные. Но живут они войной. Для них драться так же естественно, как для тебя крестьянствовать. Для тебя и для меня, — добавил он, зная, что это не правда.

— Но зачем это им? Сроду не мог этого понять. Нет, я понимаю, почему люди иногда становятся солдатами: чтобы защищать родину и все такое. Но чтобы целый народ постоянно воевал — это как-то не правильно. Верно я говорю?

— Ну конечно, верно, — засмеялся Джилад. — Только в северных степях земля неплодородная. Надиры живут в основном разведением коз и своих мелких лошадок.

Если они хотят чего-то большего, им приходится отнимать это у других. Дун Пинар сказал мне на пиру, что в их языке «чужой» и «враг» обозначается одним словом. Всякий, кто не принадлежит к твоему племени, должен быть убит и ограблен. Таков их образ жизни. Более мелкие племена истребляются более крупными. Ульрик все это изменил: он стал принимать побежденные племена в свое и так обрел могущество. Теперь у него в подчинении все северные государства и множество восточных. Два года назад он взял Манею и вышел к морю.

— Я слышал, — кивнул Бреган. — Но говорят, что он ушел оттуда, заключив договор с тамошним королем.

— Дун Пинар сказал, что король согласился стать вассалом Ульрика и что Ульрик держит его сына заложником. Королевство принадлежит вождю надиров.

— Ох и умный он, видать, мужик. Но что он будет делать, когда завоюет весь мир? Какой в этом прок? Мне бы вот, скажем, землицы побольше да дом попросторнее. Это я понимаю. Но на кой мне десять наделов? Или сто?

— Ты мог бы стать богатым и могущественным — ты помыкал бы своими арендаторами, а они кланялись бы тебе, когда ты проезжал бы мимо в своей красивой карете.

— Меня это нисколько не привлекает.

— А меня — да. Я всегда с большой неохотой ломал шапку перед каким-нибудь дворянчиком на резвом коне. Как они все смотрят на тебя, как презирают за то, что ты копаешься в земле: такой платит больше денег за свои шитые по мерке сапоги, чем я зарабатываю за год рабского труда. Нет, я не прочь стать богатым — таким богатеем, чтобы никто не смел смотреть на меня сверху вниз.

Джилад отвернулся, устремив взгляд на равнину, — гнев его был яростен, почти осязаем.

— Но тогда ты сам смотрел бы на людей сверху вниз, Джил?

И презирал бы меня за то, что я остался крестьянином?

— Нет, конечно же, нет. Человек должен быть свободен делать все, что хочет — при условии, если не обижает других.

— Может, потому Ульрик и хочет захватить весь мир? Может, ему обрыдло, что все смотрят на надиров свысока?

Джилад повернулся обратно к Брегану, и гнев его прошел.

— Ты знаешь, Брег, то же самое сказал мне Пинар, когда я спросил, ненавидит ли он Ульрика за то, что тот хочет покорить дренаев. Он сказал: «Он не дренаев хочет покорить, а надиров возвысить». По-моему, Пинар им восхищается.

— А я вот восхищаюсь Оррином. Нужно большое мужество, чтобы выйти на учения с солдатами, как сделал он. Да еще когда солдаты тебя недолюбливают. Мне было очень приятно, когда он выиграл турнир.

— Это потому, что его победа и тебе принесла выигрыш — пять серебряных монет.

— Это нечестно, Джил! Я поставил на него, потому что он из «Карнака», я и на тебя поставил тоже.

— На меня ты поставил медный грош, а на него пол-унции серебра — так сказал Дребус, который принял твой заклад.

Бреган с улыбкой похлопал себя по носу.

— Ну, за коня дают одну цену, а за козла другую. Да я и знал ведь, что тебе не бывать победителем.

— Я чуть было не побил этого бара Британа. Присудили ему, вот и все.

— Положим — но Пинара ты никогда бы не побил, как и того легионера с сережкой. А главное — ты нипочем не побил бы Оррина. Я же видел, как фехтуете вы оба.

— Ишь ты, каков знаток! Как же ты сам не участвовал в турнире с твоими-то познаниями?

— Не нужно уметь летать, чтобы знать, что небо голубое.