Легенды авиаторов. Игровые сказки-2.

погода. Что не может не радовать.

— Бонжур! — ответил товарищ младший лейтенант и повернулся к фройляйн Шнапс: —

А также гутен таг.

Брунгильда кивнула в ответ и продолжила уже начатый разговор:

— ...И для России эта английская машина имела особенное значение, поскольку

«Сопвичей» к концу Первой мировой Россия имела изрядное количество. Не говоря уже о

тех «Сопвичах», которые производила сама.

— Вы имеете в виду аэропланы заводов Лебедева? — вступил Вася. — Лебедев,

насколько я помню, просто копировал чужие образцы. Даже не стараясь что-то изменить.

«Лебедь-VII» — «Сопвич», «Лебедь-XII» — «Альбатрос».

— Копирование имело смысл, — возразила Брунгильда. — Времени на эксперименты нет,

а образцы, хорошо себя зарекомендовавшие, — под рукой. Лебедев же не приписывал

себе авторство.

— Ага, просто называл чужие самолеты своим именем, — съязвил Вася.

— Чем вас так раздражает Владимир Лебедев? — осведомился Франсуа. — Насколько я

помню, он получил орден Почетного Легиона за заслуги перед Францией.

— Помилуйте, мсье Ларош, как меня может не устраивать господин Лебедев! — Вася

развел руками. — Просто он бросил свою авиацию, чтобы заняться политикой всех этих

странных маленьких правительств — Деникина, каких-то казаков. Все это выглядит

несколько смехотворно. Ну а потом, конечно же, пришлось быстро уезжать из Советской

России.

— Давайте вернемся к самолету, — ревниво перебила Брунгильда.

— О каком вы, собственно, самолете говорили? — поинтересовался Вася.

— О том, который в России назывался просто «Сопвич», — ответила фройляйн Шнапс. —

Его настоящее наименование — «Сопвич полуторастоечник» — «уан халф страттер».

Английский в устах фройляйн Шнапс звучал просто ужасно. К счастью Уилберфорс

Гастингс отсутствовал, и ухо англичанина от этих звуков не пострадало.

— Ну, и что в нем такого? — нетерпеливо осведомился Вася.

— Какой вы, товарищ младший лейтенант, непоэтичный! — возмутилась Брунгильда. —

Это же самолет! Истребитель! Многоцелевой! Массовый!

— А какое отношение он имеет к «Таблоиду»? — продолжал Вася.

— Британский авиаконструктор Томас Сопвич, — заговорил Франсуа Ларош, — построил

«Таблоид» перед самой войной, в тринадцатом году. Это был спортивный бипланчик,

очень симпатичный. Двухместный. Брал призы в воздушных гонках. Когда началась

война, его попытались приспособить для целей разведки. Но аппарат был все-таки

спортивным. То есть для массовой эксплуатации годился плохо, например, был сложноват

в пилотировании. Зато очень быстрым. С другой стороны, посадочная скорость у него

была слишком высокая, полевые аэродромы ему тесны. Пилот и пассажир располагались

на сиденье рядом. Опять же, для спорта или обучения это удобно, а вот военный

наблюдатель получал очень ограниченный обзор.

— То есть, пришлось самолет переделывать, — сказал Вася.

— Ну так война же!.. — Франсуа развел руками. — Тут есть одна забавная тонкость. В

первые полтора года войны определились требования к фронтовому самолету. Нужен был

разведчик, корректировщик артиллерийского огня и по совместительству легкий

бомбардировщик. Что самое главное для разведчика? Хороший обзор! Поэтому летчик-

наблюдатель сидел спереди, а пилот — сзади.

— Гм, — молвил Вася. — Это же опасно.

— Именно, — кивнула Брунгильда. — Летом пятнадцатого года в небе появились

самолеты-истребители, и разведчики начали погибать. Пулеметная турель в передней

кабине имела узкие углы обстрела, а летчик был занят пилотированием и стрелять ему

было некогда. И пришлось поменять пилота и наблюдателя местами — ради

безопасности.

— Ну да, — протянул Вася. — А при чем тут ваш «полуторастоечник»?

— Да при том, что «Сопвич», спроектированный осенью пятнадцатого года Томасом

Сопвичем, стал первым аэропланом антигерманской коалиции, где применялась такая

схема, — объяснила фройляйн Шнапс.

— Новаторский самолет, значит, — многозначительно протянул Вася. — А внешне так и

не скажешь. Типичный деревянный биплан, обшитый полотном.

— Там были алюминиевые листы на передней части фюзеляжа, — поправил Франсуа. —

И съемный капот мотора тоже алюминиевый. А так да, цельнодеревянный. И ничего,

между прочим, летал.

— Да я же не спорю! — Вася махнул рукой. — Факты — упрямая вещь. Летал, конечно.

Франсуа вдруг засмеялся:

— А связь между летнабом и пилотом устанавливалась очень забавная. Дело в том, что их

кабины были разнесены по фюзеляжу на полтора метра и разделены топливным баком.

Это уменьшало влияние расхода горючего на центровку самолета. Зато разговаривать

между собой члены экипажа уже не могли, поэтому они привязывались веревочкой и

передавали сигналы, дергая рукой. Вроде как: один раз — снижаться, два раза — набирать

высоту — и так далее.

— Ужас, — сказал Вася искренне. — Иногда реагировать нужно мгновенно, а тут сидишь

и подсчитываешь: сколько раз летнаб дернул тебя за веревочку.

— Переговорных устройств же не было, — пожал плечами Франсуа. — Ну а теперь —

характерная особенность нашего биплана, из-за которой он и получил свое название. У

него была весьма своеобразная схема бипланной коробки: верхнее крыло крепилось к

фюзеляжу с помощью центрального кабана и четырех дополнительных диагональных

подкосов — «полустоек». Они соединяли верхние лонжероны фюзеляжа с лонжеронами

крыла. Конструкция, если смотреть спереди, напоминала букву W.

— Ясно, — сказал Вася.

— Да, и еще одно, — прибавила Брунгильда. — «Сопвич» был первым среди союзников,