Легенды леса 3. Хозяева леса

– Если бы он вернулся, он сообщил бы неутешительные новости, – заметил Кайги. – Лес нынче начинается слишком далеко от побережья. Но продолжай!

– Твой отец был настоящим изобретателем, совсем как прежние, – с горькой усмешкой продолжил Инниц. – Он придумал и вырастил огромный плод, из косточки которого и сделал лодку. Я завтра покажу вам, они до сих пор растут у нас. Но дело оказалось долгим. Пока рос стебель, пока вызревал плод, родился ты. Твои родители не знали, что им предпринять. Они боялись, что если не воспользоваться лодкой немедленно, косточка треснет.

– И правильно боялись, – вставил Кайги. – Лодка в конце концов треснула.

– Вот видишь. А они не знали, сколько продлится их путешествие, не понадобится ли им идти вглубь, не задержатся ли они. Они боялись, что вернутся к берегу, а плыть назад уже не на чем. Ждать созревания нового плода пришлось бы еще несколько лет. Но ты и тогда был бы еще слишком мал и для того, чтобы оставить тебя одного, и для того, чтобы ты мог полноценно участвовать в путешествии. И тогда они решили не откладывать. Твой отец опасался, что потом произойдет что-нибудь еще, что не даст совершить плавание, о котором он мечтал всю жизнь. За тебя они не особенно волновались. Ты родился крепким малышом.

Старик улыбнулся своим воспоминаниям, потом снова погрустнел и продолжил:

– Когда они отплывали, стоял полный штиль. Я говорил, что погода переменится, но они не верили. Но мои старые кости не подвели: то было затишье перед бурей. Вскоре налетел ужасный шторм. Я все гадал, успели они доплыть до берега или нет. Не должны были успеть. Когда они не вернулись, я в этом окончательно уверился.

На глазах старого хранителя выступили слезы, но голос не прервался.

– Дальше можно только догадываться. Говоришь, твоего отца в лодке не было? Вероятно, его смыло в море. Лодку могло отнести от берегов в открытое море, а потом прибить обратно. Тогда штормило беспрерывно, ветер постоянно менял направление. Может быть, он стал жертвой акул, когда пытался добыть пропитание в море. А может, он сам прыгнул за борт, когда понял, что им не выбраться, а запасы воды кончаются. Он был вполне на это способен, если бы думал, что это даст шанс тебе и твоей матери. Но ее это не спасло. Погибла она, вероятнее всего, от жажды. Не знаю, сколько времени их носило по волнам, но поймать рыбку она наверняка смогла бы. Вот только морскую воду пить нельзя.

– Но как же вышло, что я выжил? – неуверенно спросил Кайги. – Ведь я-то вовсе ничего не мог.

– Но твоя мать была нашей породы, – с явной гордостью сказал Инниц. – Разумеется, она изменила себя так, чтобы молоко не пропало в ее груди даже после ее смерти. Вся влага, которая в ней оставалась, пошла на твое питание. И это спасло тебя! Она могла бы гордиться собой.

У Кайги теперь тоже глаза были на мокром месте. Тогда люди, перемигнувшись между собой, решили, что пора уже предоставить родственникам возможность пообщаться наедине. Ретофа спросила разрешения развести костер снаружи, чтобы приготовить ужин, и старик позволил, строго велев соблюдать осторожность. Гости, пообещав это, вышли из дома.

Уже сгустились сумерки. Еще чуть-чуть, и вовсе будет не найти дров. Путники поспешно похватали сухие ветки, лежавшие поблизости. Хоть стояла такая влажность, что опасность возгорания стремилась к нулю, Таар все же снял с помощью своих способностей приличный кусок дерна, и в образовавшейся яме развели костер. Все проголодались и без возражений согласились с тем, что придется варить кашу.

– Ничего себе история, – подвела итог Ретофа. – Ладно хоть мальчишка нашел свою родню.

– Жалко их, – высказался Кайтен. – Взяли и вымерли. Еще и одичали.

– В противном случае они переселились бы на север, – резонно заметил Таар. – И наш лес никогда не был бы нашим.

– Ну, с ними-то мы смогли бы ужиться, – возразила Ретофа.

Потом развернулся спор на еще одну интригующую тему: мог ли лес повлиять на возникновение разума у предков людей. Ретофа утверждала, что это бы все объясняло. Воздействие леса различно на разные живые организмы, вот ящеров он сделал чрезмерно умными телепатами, а в людях зародил зачатки разума. Почему нет? Таару же эта идея решительно не нравилась. Ничего общего, говорил он, между разумом людей и мыслечувствительностью ящеров. Вот чрезмерную чувствительность следящих еще можно было бы объяснить воздействием леса, но это особенность некоторых, так сказать, мутация. Следящие – это единственная профессия, для которой требуется не столько склад характера, сколько врожденные способности. У остальных же людей все способности сводятся к тому, чтобы внушить нужный образ ящерам, и то некоторые обходятся (небрежный жест в сторону Кайтена). И как в этом случае быть с намеками старика о том, что в предках людей заподозрили разумных задолго до того, как было высажено дерево? Ретофа, уже разгорячившись, возражала, что ему это все показалось, и он это только что придумал, поглядев на своих гостей.

Кайтен в спор не влезал, поскольку своего мнения на этот счет не имел, но за спорщиками следил с ревностью. А потом неожиданно успокоился. Эти двое препирались, как старые приятели. Тон Таара был холоден, слова колки; тон Ретофы насмешлив, слова язвительны. Так не разговаривают люди, связанные романтическими отношениями. Во всяком случае, не на той стадии, когда они пытаются очаровать друг друга, произвести впечатление. Вот если бы они были женаты двадцать лет, изучили друг друга насквозь, тогда запросто, но не теперь.

Они уже покончили с ужином, когда к костру подсел Кайги. Он устало провел рукой по лбу.

– Как же это утомительно, вот так разговаривать! – воскликнул он. – Прямо ум за разум заходит.

Он сел, скрестив ноги, и понурился.

– Что это ты приуныл? – удивилась Ретофа. – Ты, вроде, родню нашел. Радоваться надо.

– Я радуюсь, – хмуро буркнул Кайги.

Он еще помолчал, нервно почесывая руки, потом еле слышно продолжил:

– Я никогда не плакал. Их как бы и не было. Я же не знал ничего. Ну, зверь и зверь. А тут они… как живые…

Он не удержался, хлюпнул носом. Ретофа ласково погладила его по голове.

– Ты плачь, – сказала она. – Тебе надо.

И Кайги разревелся, как мальчишка, уткнувшись носом ей в грудь.

========== Корабли ==========

Но утром все было в порядке. Кайги, неспособный подолгу грустить, снова был весел и бодр. Он с самого утра уже приставал к деду с просьбой рассказать то одно, то другое. Старик с удовольствием рассказывал и показывал. Позвал, в том числе, смотреть «лодочный орех», как он выразился.

Это чудовищное растение обитало на холме. Возле вершины холма была небольшая вмятина, в которой скапливалась дождевая вода, этакое крохотное озерцо. Этой водой и воспользовались изобретатели, чтобы питать растение. Корни, как объяснил старый хранитель, уже оплели под землей весь холм. С вершины к подножию сбегал гигантский, в три обхвата, стебель, извиваясь, точно невероятная змея. И уже в самом низу на траве лежали три огромных, много выше человеческого роста, вытянутых плода. Они были еще зелены. Один большой и два поменьше.

– Вот так они у нас и растут, – с удовольствием рассказывал Инниц. – Хорошо прижились. Но очень долго один такой плод вызревает, несколько лет. А надолго лодки не хватает, трескается даже в воде.

– Точно, точно, – подтвердил Кайги. – Наша лодка тоже быстро треснула. Хозяин покатался, а потом треснутую выбросил. Так я ее и увидел потом.

Сходили и на берег, полюбовались на лодки, в которых Кайги радостно признал «ту самую». Теперь и его спутники могли, наконец, воочию увидеть эту легендарную вещь. Огромная скорлупа, расколотая на две половинки, каждая половинка – отдельная лодка. Она казалась слишком плоской и легкой, чтобы служить надежным плавательным средством. Впрочем, вдоль дна у каждой шел грубый узловатый шов, видимо, призванный играть роль киля, а к краям скорлупа сильно истончалась. Должно быть, именно такое распределение веса придавало лодке устойчивость.