Лекарь для захватчика

Он запрокидывает голову и запускает пальцы в волосы.

В тот день он ее высек. Да так, чтобы слышали слуги и придворные. Так, чтобы весь дворец гудел. Так, чтобы его отец позабыл о ее казни, удовлетворившись тем, что девчонка наказана. А Финча он после приставил за ней ухаживать, как и Элизабет. И приказал им писать о ее поведении и поступках, и оба писали – что принцесса запросила настойку против беременности. И Реиган позволил ей эту настойку пить, разрешая Финчу выписывать ее через Элизабет. Только потому, что не желал грязных выродков от своей благоверной.

А от лорда Мале, камергера отца, он потребовал доклада – кто из мужчин был с его женой близок. И имена он получил еще очень давно, и список рос с каждым годом их супружества. И Уилберг уже давно разделался бы с каждым, если бы не отец. «Не можешь усмирить эту сучку, Реиган?! Она всего лишь женщина! А эти лорды – дети влиятельных семей Эсмара! Я должен убить каждого? Не видишь, что именно этого и добивается твоя саорельская потаскуха?»

Конечно этого. И много чего еще.

Ее истерика до сих пор стоит у него в ушах: «Почему ты не сдох, Реиган? Гори в аду! Умри! Будь проклят!»

Уилберг берет хрупкую тиару, кладет на ладонь, разглядывая блеск топазов. Он знает, что в этой тиаре, в платье, усыпанном камнями, маленьких атласных туфельках его жена будет бесподобна. Она самая красивая женщина Эсмара. Она умеет очаровывать и покорять мужчин. Но он давно не видит ее красоты, в ней есть лишь уродство – гнилая и грязная душа.

– Ваше величество, карета подана, – его беспокоит робкий стук в дверь, и Реиган кладет хрупкую тиару на подушечку, медленно надевает перчатки и следует к выходу.

Он поедет верхом, а карету погонят порожней. Он лично заберет жену из Рьена. После коронации ляжет с ней в постель и сделает, что должен. Несмотря на то, что она отдавала себя много раз другим, и ему тошна одна лишь мысль, что нужно заняться с ней любовью. Нет, он не будет аккуратным. Если понадобится, то возьмет ее силой. Она понесет от него, а чтобы не смогла навредить его планам и выпить настойку, он запрет ее в четырех стенах, поставив соглядатаев, окружив ее безмолвными и презирающими ее фрейлинами. Теперь эта женщина никуда от него не денется, она – его, он в своем праве.

Глава 23

Снова накрапывает дождь, и Реиган спешивается прямо в грязь, чтобы убедиться, что дерево перегородило дорогу – карета не пройдет. Он ждет, пока дерево оттащат в сторону, глядя на грозовое вечернее небо и уже видит очертания замка, и почему-то его сердце в предвкушении сжимается.

Не терпится.

Внутри все лихорадит.

Он рывком взбирается в седло, велит подчиненным следовать в Рьен, как только дорога будет свободна, а сам скачет вперед. Не знает, чего хочет – ее увидеть. Эти глаза. Услышать голос.

Стегает лошадь хлыстом. Он вдруг представляет, как Антуанетта изменяет ему с каким-нибудь солдатом из его отряда, как отдается в постели, цепляясь ногтями за спину, как целует чужие губы, как стонет.

– Пшел, – рычит Уилберг, погоняя коня.

Дождь расходится. Черные волосы императора тяжелеют, пряди лезут в глаза, но он гонит коня все-равно, безрассудно быстро, пока в небе не вспыхивает молния. Она прорезает тьму, вспыхивает яркой белесой ветвью и бьет в землю прямиком перед конем. И тот встает на дыбы и падает на спину… на всадника.

Тяжелая туша наваливается, и трещат ребра, раздается хруст. Но последнее, что слышит Уилберг – грохот грома. Капли падают ему на лицо, он смотрит в чернеющую бездну неба и теряет сознание.

Какого дьявола он был так одержим? Что случилось бы, если бы он пустил коня шагом? Ведь было скользко. А ему до смерти хотелось пройтись по грани, будто наказывая себя за что-то, в чем он был виноват. Виноват же. Но признавать не хотел.

Темнота качает на призрачных волнах, утягивает воронкой и сознание ускользает. Реиган отчего-то думает о матери, об ее объятиях и ласковых прикосновениях. Он был слишком мал, когда ее не стало. О ней запрещено было говорить. Реиган не помнил ее лица, но ощущения ее присутствия, ее любви – да, помнил. И от этих ощущений было тепло. И сейчас тоже.

– Аккуратнее, пожалуйста! Сюда! Нет, черт бы вас побрал! Наследили! Вот здесь его положите! – словно сквозь вату доносится голос.

Ее голос.

Его жены, Антуанетты-Аннабель.

– Софи, убери грязь, пожалуйста, здесь должна быть стерильность!

Раздаются шаги.

– Принесите мой инструмент! Быстрее! А вы – пошли вон! Все!

Кажется, она говорит это солдатам его личной гвардии. Они, само собой, не уходят, и Антуанетта злится:

– Хотите, чтобы он умер? От вас столько грязи, а у него открытая рана!

Сердится, бродит где-то рядом – он чувствует запах ее духов. Другой. Раньше она и пахла иначе. И столько силы не было в ее голосе.

Реиган морщится и пытается подняться. Боль простреливает так, что он рычит, чтобы не закричать и снова падает на спину, ударяясь затылком об пол. А потом, не разлепляя тяжелых век, бросает наобум:

– Трей?

– Да, ваше величество? – тотчас откликается тот.

Хорошо. Значит командир гвардейцев здесь, как и все остальные. Раненным его видят не в первой, но вот позорно свалившимся с коня – черт бы побрал этот дождь!

– Подними меня!

Раздается какое-то шарканье, а затем голос Анны гремит решимостью:

– Даже не думайте. Я вас не пущу. У него кровь идет! Боже, вы вообще соображаете?

– Подними меня, я сказал! – рычит Уилберг.

И вдруг он ощущает касание ко лбу, вынуждающее замереть:

– А, ну-ка, тише, больной. У вас ключица сломана, – он чувствует, что Анна склоняется над ним. – На вас конь сел. Или упал – не знаю. Нога раздроблена. И… думаю, повреждения внутренних органов. Надо смотреть. Что болит?

– Ничего, – цедит сквозь зубы.

– А глаза-то открыть можете, м? – она убирает мокрые волосы с его лица, нежно, мягко, как никогда, – посмотрите на меня.

И он с трудом раскрывает веки, сжимает зубы, но смотрит на свою жену. И не узнает – взгляд этот ее, заботливый, сострадающий, другой… Мягкая, печальная улыбка.

– Куда это вы так торопились, Реиган? – спрашивает она, а сама расстегивает его дублет, и он пытается поднять руку, но внезапно не может.

Она замечает и хмурится.