Лекарь Империи 6

— Зануда!

В кабинете пахло пылью, бумагой и дешевым кофе.

На столе, освещенном лунным светом из окна, лежали две папки. Одна — толстая, почти разваливающаяся, с надписью «Общий отчет. Муромский филиал».

Вторая — тонкая, в строгой синей обложке, без всяких надписей.

— Вот эта! — Фырк тут же указал на синюю. — Я видел, как этот очкастый статистик ее отдельно откладывал! Он над ней пыхтел последние два часа!

Я взял в руки синюю папку. Она была легкой, но казалась тяжелее свинца. Открыл первую страницу. Пробежался глазами по строчкам, по датам, по заголовкам. И почувствовал, как внутри все холодеет.

Это было не просто несоответствие. Это был смертный приговор моей карьере. И, возможно, не только ей.

* * *

Магистр Журавлев шел по гулким коридорам Муромской больницы, сжимая под мышкой тонкую синюю папку. Он чувствовал себя охотником, загоняющим зверя.

Настроение было превосходным. Наконец-то. Наконец-то он прижмет этого выскочку, этого неконтролируемого подмастерье Разумовского.

Он специально пришел на разбирательство один, отослав Демидова и остальных под предлогом проверки финансовой отчетности.

Триумф — это блюдо, которое не хочется ни с кем делить. В небольшом совещательном кабинете уже собрались все вызванные.

Атмосфера была наэлектризована до предела. Анна Витальевна Кобрук сидела с идеально прямой спиной и лицом, высеченным из камня.

Рядом с ней — Киселев, перед которым лежала собственная пухлая папка с документами, готовый к бюрократической войне.

Чуть поодаль, сжав кулаки так, что побелели костяшки, сидел мастер-целитель Шаповалов. И, возле него, — сам Разумовский. Молодой, невозмутимо спокойный, он смотрел прямо на дверь, встречая взгляд Журавлева без тени страха.

«Моя кость в горле, — подумал Журавлев, чувствуя, как внутри разгорается злорадное предвкушение. — Ну ничего. Сейчас ТЫ этой костью и подавишься».

Он прошел к столу и сел во главе, на единственное кресло с высокой спинкой, подчеркивая свой статус. Медленно, с наслаждением, он положил синюю папку прямо перед собой.

Оружие на столе.

— Рад, что все собрались, — начал он елейным, обволакивающим голосом. — Правда, радость моя на этом, к сожалению, заканчивается. В ходе нашей… инспекции… были выявлены некоторые, скажем так, вопиющие несоответствия в работе вашего хирургического отделения. Вы все будете отстранены от целительской практики до дальнейшего разбирательства.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться в гнетущую тишину.

— Можно хотя бы узнать, в чем конкретно нас обвиняют? — холодно, чеканя каждое слово, спросил Киселев.

— Конечно! — Журавлев расплылся в улыбке. — Например, в том, что вы доверили Подмастерью, — он ткнул пальцем прямо в Разумовского, — самостоятельно проводить сложнейшие операции! Что является грубейшим нарушением устава Гильдии!

— Исключено! — Кобрук вскочила со своего места. — Все операции, о которых вы говорите, проводил лично Мастер-целитель Шаповалов! Разумовский лишь ассистировал!

— Подтверждаю, — глухо пробасил Шаповалов. — Вот этими руками.

— Правда? — Журавлев приподнял бровь, его улыбка стала еще шире. Он медленно открыл синюю папку. — Игорь Степанович, вы, должно быть, великий целитель. Настоящий магистр телепортации. Вы умеете находиться в двух местах одновременно?

Он вытащил из папки два листа и положил их на стол рядом.

— Вот, операция у пациента Мурадяна. Трепанация черепа. Проводил Мастер-целитель Шаповалов, ассистировал Подмастерье Разумовский. Дата, время, подписи. А вот, — он положил рядом второй лист, — экстренная операция у пациентки Седаковой. Разрыв селезенки. Проводил Мастер-целитель Шаповалов, ассистировал Целитель третьего класса Зубов. Время… совпадает с операцией Мурадяна.

Он откинулся на спинку кресла, наслаждаясь гробовой тишиной и растерянностью на их лицах.

— И это только начало. У меня тут еще несколько таких… пар. Смирнова и Петренко. Тоже одновременно. Как вы это объясните, господа целители?

— Все документально подтверждено! — уверенно ответила Кобрук, ее голос звенел сталью. — Операции у пациенток Седаковой и Петренко были экстренно приостановлены для оказания помощи в более тяжелых случаях! Протокол это позволяет!

— То есть Мастер Шаповалов каждый раз бросает одного пациента на столе, чтобы побегать на операции к Подмастерью Разумовскому? — Журавлев саркастически приподнял бровь. — Весьма необычная методика обучения.

— Это были экстренные, уникальные случаи! — Шаповалов попался на крючок, его лицо побагровело. — Меня вызывали как старшего, я брал с собой Разумовского для обучения! Он — талант, я его натаскиваю!

«Попались! — мысленно возликовал Журавлев. Именно этой реакции он и добивался. Они начали оправдываться, а значит — признали, что ситуация была нештатной.»

— Правда? А у меня совершенно другие сведения, — он откинулся на спинку стула, наслаждаясь моментом.

Он откинулся на спинку стула, медленно поднял голову и, не оборачиваясь, громко крикнул в коридор:

— Заходи!

Дверь со скрипом отворилась.

В кабинет неуверенно вошла молодая медсестра — высокая блондинка с большими, испуганными голубыми глазами. Она сжимала в руках край своего белоснежного халата, костяшки пальцев побелели от напряжения.

«Внушительный экземпляр, — отметил про себя Журавлев. — И податливая, судя по нашему утреннему разговору. Может, после этого триумфа удастся пригласить ее на бокал шампанского вечером.»

— Эта девушка, — он театрально обвел ее рукой, — и еще ряд опрошенного медицинского персонала утверждают обратное.

Журавлев сделал паузу, наслаждаясь эффектом разорвавшейся бомбы.

— Они утверждают, что это Подмастерье Разумовский проводил те самые сложнейшие операции. А вы, Мастер Шаповалов, лишь ассистировали!

Тишина в кабинете стала осязаемой, плотной, как вата.

Кобрук побледнела, ее губы сжались в тонкую, белую линию. Шаповалов вскочил, опрокинув стул, его лицо налилось кровью.

— Это ложь! Гнусная, подлая ложь!

— Сядьте, Мастер Шаповалов, — ледяным тоном приказал Журавлев. Он медленно обвел взглядом их ошеломленные лица.

«Глупцы, — подумал он, смакуя момент. — Они все еще думают, что могут выкрутиться. Не понимают, что игра уже окончена. Утром я лично допросил эту девчонку. Она раскололась за пять минут. Запела соловьем — и про то, кто на самом деле оперировал, и про то, как эта железная леди Кобрук собрала их всех и под страхом увольнения запретила болтать. Это конец».

— За то, что вы сознательно покрывали и доверяли сложнейшие вмешательства неопытному Подмастерью, — продолжил он, — подвергая жизни пациентов смертельной опасности, вам всем грозит полное отстранение от службы. Без права и возможности дальнейшей практики. Это конец карьеры.