Лекарь Империи 7

Равноценный обмен. Я ставил себя с ним на один уровень — уровень уникального специалиста, чьи услуги так же ценны, как и его.

В трубке повисла долгая, тяжелая пауза. Я ждал, не нарушая тишины.

— Интересное предложение, — наконец произнес он, и тон его изменился. В нем появилось любопытство. — Вы же тот самый Разумовский? Илья из Мурома?

— Да.

— Я наслышан о вас. Навели, говорят, немало шороху и во Владимире, и в своем Муроме.

— Было дело.

— Любопытно. Очень любопытно. Знаете что? — он снова сделал паузу. — Я приеду в Муром через неделю. Посмотрю на вашу пациентку. И на вас. А там и решим, стоят ли ваши услуги моих.

— Спасибо, Магистр.

— Не благодарите заранее. Я еще ничего не обещал, — отрезал он. — До встречи, господин лекарь.

В трубке раздались короткие гудки.

— Ура! — подпрыгнул на моем плече Фырк. — Получилось! Менталист едет! Может, теперь получится спасти девчонку!

Возможно. Он согласился на «посмотреть». Это не победа. Это — начало следующего, очного раунда переговоров. И он не выглядит человеком, который легко идет на уступки. Но, по крайней мере, это шанс.

Что ж будем ждать. Время у Яны еще есть.

Я посмотрел на часы. Время близилось к одиннадцати. Пора было идти в операционную. Начинался новый бой.

Предоперационная встретила меня привычным запахом хлорамина и волной нервного напряжения.

У операционного стола уже шла работа: Артем Воронов сосредоточенно проверял контуры аппарата ИВЛ, опытная медсестра Валентина методично раскладывала блестящие инструменты, а в углу, нервно переминаясь с ноги на ногу, стоял бледный Семен Величко, которому сегодня предстояло впервые ассистировать на такой сложной операции.

На каталке лежал наш пациент — Николай Семенович Бубнов, восемьдесят два года. Худой, с пергаментной кожей, впалыми щеками и синеватым оттенком губ — классический портрет тяжелого сердечника.

Вот он, мой сегодняшний вызов.

Сама по себе паховая грыжа — операция первого года ординатуры, технически простая. Но не у пациента с таким «букетом». Здесь хирург — лишь один из факторов. Главную роль будет играть мастерство анестезиолога и толика удачи.

Я подошел к каталке и активировал Сонар, проводя быструю, но тотальную оценку его состояния.

Сердце: выраженная дилатация левого желудочка, стенки истончены. Фракция выброса на критически низком уровне — не больше тридцати пяти процентов. Постоянная форма мерцательной аритмии.

Легкие: картина застойной пневмонии в нижних долях, жидкость в плевральных синусах.

Почки: снижение перфузии, явные признаки хронической почечной недостаточности.

— Ого, двуногий! — Фырк, запрыгнув на край каталки, с тревогой разглядывал пациента. — Да этот дедушка — ходячая пороховая бочка! Чихнешь рядом слишком громко — и бабах!

Точное сравнение. Любой стресс, любая гипотония или гипоксия могут стать той искрой, которая приведет к детонации. Один неверный шаг — и мы потеряем его прямо на столе.

Артем подошел ко мне, его лицо было предельно серьезным.

— Илья, — он понизил голос, — я честно скажу: мне страшно давать ему анестезию. Давление скачет от девяноста до ста семидесяти, держим его только на препаратах. Сатурация — восемьдесят восемь процентов на фоне кислородной поддержки. Дыхание жесткое, я выслушиваю влажные хрипы в нижних отделах с обеих сторон.

— Спинальная анестезия же? — уточнил я.

— Только она, — его ответ был безапелляционным. — Общий наркоз он просто не переживет. Сердце встанет еще на вводном. Так что пациента я уже предупредил и согласие взял. Обещал помалкивать и не мешать.

Артем прав. Выбор анестезии был единственно верным.

Наша задача — провести операцию максимально быстро, атравматично и с минимальной кровопотерей, чтобы не дать его хрупкому организму ни единого повода для срыва в декомпенсацию.

Это будет не просто операция. Это будет спринт по минному полю.

Из соседней комнаты, предназначенной для переодевания, вышел лекарь. Сергей Сергеевич Лебедев — дежурный хирург смены. Мужчина лет пятидесяти, с усталым, одутловатым лицом и хроническими мешками под глазами — типичный портрет врача, живущего в больнице. Увидев меня, он буквально просиял.

— Илья! Слава богу, ты здесь! — он подошел ко мне быстрым шагом и крепко пожал руку. — Я как увидел карту этого пациента, сразу понял — без тебя мы здесь не справимся!

— Что, так все плохо? — спросил я, хотя и так уже знал ответ. Вопрос был скорее для порядка.

— Плохо? — Лебедев нервно рассмеялся. — Да ты просто посмотри! — он ткнул пальцем в раскрытую на столике историю болезни. — ИБС, постинфарктный кардиосклероз — два обширных инфаркта за последние пять лет! Постоянная форма мерцательной аритмии, недостаточность кровообращения второй «Б» степени, ХОБЛ третьей стадии, сахарный диабет второго типа на инсулине, хроническая почечная недостаточность! Это не пациент, это ходячий учебник по внутренним болезням для старших курсов!

М-да… Каждый из этих диагнозов по отдельности — серьезнейший анестезиологический риск. Все вместе — это практически противопоказание к любой плановой операции. Удивительно, что он вообще дожил до восьмидесяти двух лет с таким набором.

— И какая у него грыжа? — поинтересовался я.

— Огромная пахово-мошоночная, размером с хороший кулак! Невправимая! Болит уже третий день, есть все признаки начинающегося ущемления!

— Вот это комбо! — присвистнул Фырк. — Старик-развалина с грыжей размером с дыню! Будет весело!

— Понятно, — кивнул я. — Будете ассистировать?

— С огромной радостью! — в голосе Лебедева прозвучало неприкрытое облегчение. Он явно был рад, что не ему придется вести эту операцию. — Ты — главный хирург, я — на подхвате. Как скажешь, так и сделаем. И давай на «ты». Не до формальностей здесь.

Умный ход. Лебедев — хороший хирург «средней руки», но он знает свои пределы. Он не лезет на рожон там, где не уверен в успехе, и без боя отдает лидерство более компетентному специалисту. Это признак профессионализма, а не трусости.

Я кивнул ему и повернулся к Величко. Тот стоял бледный, как больничная простыня, и нервно теребил край своего халата, слушая наш разговор.

— Семен, — позвал я.

Он вздрогнул.

— Да, Илья?

— Сегодня ты не просто зритель. Ты — мои вторые руки.