Лекарь Империи 7

— Нет, не так! — я остановил его. Мой голос был строгим, но не злым. — Крючки Фарабефа! Вон те, парные!

Он смущенно покраснел, отложил большой инструмент и взял нужные крючки. Неуверенно, но правильно установил их в рану, растягивая ее и обеспечивая мне доступ.

Руки дрожат, но он старается. Главное — он слушает и выполняет. Это уже половина успеха для ассистента.

— Хорошо. Держи крепко. Теперь мы должны найти семенной канатик. У мужчин он проходит через паховый канал. Вот он.

Я тупым путем аккуратно выделил из окружающих тканей плотный тяж и взял его на резиновую держалку.

— А вот и наш враг. Грыжевой мешок. Видишь это сероватое выпячивание? Это брюшина, которая вышла через расширенное внутреннее паховое кольцо.

— О, мешочек-то какой знатный! — с интересом прокомментировал Фырк. — Там, наверное, кишки намотаны, как спагетти в тарелке!

Я начал аккуратно, выделять грыжевой мешок из окружающих тканей. Работа шла медленно. Из-за того, что грыжа была давней, вокруг мешка образовалось множество плотных спаек и рубцов.

— Семен, аспиратор! — скомандовал я, когда мелкое кровотечение начало мешать обзору. — Не спи! Убирай кровь, мне нужен идеальный обзор!

Величко вздрогнул и схватил трубку отсоса. Его движения были пока неуверенными, слишком резкими, но он старался держать операционное поле сухим.

— Хорошо. А теперь — самый сложный и ответственный этап. Нужно отделить грыжевой мешок от элементов семенного канатика — семявыносящего протока и сосудов. Один неверный шаг, одно неаккуратное движение коагулятором — и мужчина останется бесплодным.

Хотя в восемьдесят два года этот вопрос, вероятно, уже не стоял так остро. Но протокол есть протокол. Хирург должен был сохранить все функции, если это было технически возможно.

Я почти полностью выделил грыжевой мешок из окружающих тканей, когда почувствовал что-то странное. Под пальцами, которыми я натягивал стенку мешка, ощущалась неоднородность. С одной стороны — тонкая, полупрозрачная брюшина. С другой — что-то более плотное, мясистое.

Стоп. Этого не может быть…

Я мгновенно активировал Сонар на максимальную мощность, направляя его луч на аномальную зону. Просканировал содержимое и стенки мешка.

Черт! Так и есть. Скользящая грыжа. Стенкой грыжевого мешка была не только брюшина. К ней была намертво припаяна задняя стенка слепой кишки. Один из самых неприятных и коварных сюрпризов во всей абдоминальной хирургии.

— Эй, двуногий! Тут что-то не то! — встревоженно пискнул Фырк. — Кишка прямо к этому мешку приросла! Как сиамские близнецы!

— Что такое, Илья? — спросил Лебедев, заметив, что я замер и перестал работать.

— Скользящая грыжа, — тихо, почти про себя, сказал я. — Слепая кишка является частью стенки грыжевого мешка.

— Черт! — выругался Лебедев шепотом. — Это же… это очень плохо!

— Что это значит? — не понял Величко, испуганно глядя то на меня, то на рану.

— Это значит, что мы не можем просто отсечь и ушить этот мешок, как обычно, — терпеливо объяснил я, не отрывая взгляда от операционного поля. — Потому что если мы это сделаем, мы отрежем кусок кишки.

Я начал работать еще аккуратнее, еще медленнее, пытаясь отделить тончайший слой брюшины от серозной оболочки кишки. Но ткани были старыми, дряблыми, измененными из-за хронического воспаления. Они рвались от малейшего прикосновения.

И тут случилось то, чего я боялся больше всего.

Послышался тихий, но отвратительный звук рвущейся ткани. И в рану хлынуло густое, желто-зеленое кишечное содержимое с характерным кисловато-гнилостным запахом.

— Перфорация! — вскрикнул Лебедев. — Кишка порвалась!

— Илья, давление падает! — тут же раздался тревожный голос Артема. — Девяносто на пятьдесят! Пульс — сто двадцать! Это реакция на выброс эндотоксинов!

— Перитонит! — Лебедев запаниковал. — Срочно нужно ушивать! Вызывайте Киселева! Вызывайте всех!

Величко застыл с отсосом в руке, с ужасом глядя на вытекающее в рану содержимое. Его лицо стало белым как мел, руки мелко дрожали. Он впал в ступор.

Паника — главный враг хирурга. От нее умирает больше пациентов, чем от скальпеля.

Ситуация: перфорация полого органа, выход содержимого в брюшную полость, начало эндотоксического шока.

Задача: ограничить контаминацию, стабилизировать пациента, ушить дефект.

Действовать. Быстро, четко, по протоколу.

— ТИХО! — рявкнул я. Мой голос, усиленный акустикой операционной, прозвучал как удар хлыста и заставил всех замереть. — Без паники!

Я мгновенно перешел в режим командира.

— Артем, держи давление! Вводи дофамин!

— Лебедев, кишечный зажим Микулича на приводящую петлю кишки! Быстро!

Затем я повернулся к застывшему Величко.

— ВЕЛИЧКО! — мой окрик вывел его из ступора. — Соберись! Аспиратор! Живо! И не просто суй его в рану, а работай! Осушай операционное поле! Мне нужна видимость.

Мой окрик подействовал на Величко как удар дефибриллятора. Он встряхнулся, выходя из ступора, и схватил рукоятку аспиратора покрепче.

Но дальше произошло то, чего я никак не ожидал.

Вместо того чтобы слепо начать откачивать грязное содержимое, заливавшее рану, он бросил трубку отсоса на столик и схватил с полки целую пачку больших марлевых салфеток.

— Что ты делаешь?! — в панике крикнул Лебедев. — Откачивай, идиот!

Но Величко его не слышал. Быстрыми, точными, почти автоматическими движениями он начал плотно обкладывать стерильными салфетками зону перфорации, создавая аккуратный белый барьер между поврежденной кишкой и остальной, пока еще чистой, брюшной полостью.

Черт возьми! Он отграничивает инфекционный очаг! Создает барьер, чтобы кишечное содержимое не распространилось дальше! Это первый, самый важный и самый правильный шаг при начинающемся перитоните! Откуда он это знает?

— Ого! — с шоком и уважением пискнул Фырк. — «Хомяк»-то с мозгами! Он же сейчас спасает всю операцию!

Закончив с барьером, Величко снова взял в руки аспиратор и начал методично, сектор за сектором, осушать операционное поле, но теперь уже только внутри созданного им «колодца» из салфеток.