Лекарство от любви

— Я покончу с Равновесием, — пообещала Изольда. — При мне у каждого будет стимул стремиться к большему и лучшему, а не довольствоваться тем же, что его отец, дед и прадед.

— И этим стимулом, конечно, будет любовь к тебе, — откликнулся Кай без энтузиазма. — А высшей наградой для самых успешных — поцелуй в щечку?

— Я не собираюсь никого целовать, — поморщилась Изольда. — Хотя, пожалуй, могу позволять особо отличившимся целовать мне руку. Не надо говорить мне, как это жалко и недостойно мыслящего существа, — поспешно произнесла она, косясь на брезгливое лицо Кая. — Я чувствую то же, что и ты. Но для них это будет работать. А важны не наши с тобой чувства, а практический результат, не так ли? К тому же не забывай, что я не собираюсь объезжать всю Империю, и обширные области так и останутся не охваченными страстью ко мне. Поэтому старые добрые деньги я упразднять отнюдь не намерена. Вот мы и посмотрим, какой стимул окажется сильнее — деньги или любовь…

— Любовь к деньгам, — попытался сострить Кай, но сам понял, что вышло неубедительно. В прежнем мире, возможно, так и было — но не в том, который собирается построить Изольда. Где любовь к ней будет самой настоящей, искренней и верной…

— Результат — это еще не все, — сказал он уже серьезно. — Мотив тоже важен. Мне не нравится мир, где ученый делает открытия не из интереса к науке, а из желания произвести впечатление на женщину.

— Это лучше, чем мир, где открытия не делаются вообще, не так ли?

— До тех пор, пока эта самая женщина благоволит науке. Но стоит ей — или ее преемнице — поменять свое отношение… И потом, эффективность труда такого ученого все равно ниже. Он будет слишком часто отвлекаться на мысли, к науке отношения не имеющие. Может, наконец, и просто подделать результаты, коли главное для него — вовсе не истина…

— Могу лишь повторить — мир не таков, каким его хотим видеть ты или я, а таков, каков он есть. Чем сожалеть об отсутствии идеального решения, лучше радуйся наличию неидеального.

Кай промолчал, глядя между ушами своего коня на бегущую навстречу дорогу.

На следующее утро Армия Любви понесла первые потери. Это были четверо разведчиков, позарившиеся на трофеи Марленштадта: двое — на дорогое вино, какого не пробовали никогда в жизни, двое — на золото. Они были обречены со вчерашнего дня и знали это, но никому ничего не сказали, не желая выставлять напоказ свой позор. Они нарушили дисциплину, взяли без разрешения то, что им не принадлежало, рассудив, что несколько глотков или монет ни на что не повлияют и никому не повредят… Изольда использовала этот случай для короткой речи перед войском, в которой напомнила, что строгие приказы и безукоризненное следование им — это не ее каприз, а жесткая необходимость. Затем армия двинулась дальше.

Теперь им попадались только пустые селения и городки. Они не встретили больше ни одного живого человека ни в провинции Хельбирген, ни после того, как пересекли ее границу, но разница, однако, была, и заметная. Населенные пункты Хельбиргена были покинуты, по всей видимости, одновременно с Марленштадтом, причем к востоку от него уже не было таких демонстративных признаков панической эвакуации — очевидно, жителей угоняли прочь по заранее подготовленному плану, вывозили больных и ценности, из деревень уводили скот. Оставляемое при этом не разрушали, не было и новых отравленных «гостинцев». Видимо, расчет делался на то, что сработает ловушка Марленштадта, и вскоре люди смогут вернуться в свои дома — а пока их надо убрать подальше от магии Изольды. Если же ловушка не сработает — как оно и вышло — то повторять ее в других селениях, очевидно, не было уже никакого смысла…

И все же имперцы, несомненно, надеялись — да что там, были практически уверены — что в Марленштадте у них получится. Это было наглядно видно по состоянию поселений за пределами Хельбиргена. Они были эвакуированы значительно позже, видимо, буквально за день до подхода Армии Любви — и вот там как раз исход был паническим. К нему не готовились заранее, а если и готовились, то для проформы, не веря, что эти города и села придется покидать на практике. Бегство началось лишь после того, как стало ясно, что с марленштадтской ловушкой не вышло.

Интересно, подумал Кай, почему они не использовали тот яд, что тек теперь в его жилах. Ведь это новейшая разработка — одна из очень немногих за последние триста лет — о которой Арсениус, по всей видимости, не имел понятия… Хотя — теперь они могли полагать, что он узнал о тайне яда от Бенедикта. Кроме того, это яд мгновенного действия, и слишком велика была вероятность, что кто-то умрет прежде, чем к отраве притронется сама Изольда. Правда, ни одному мужчине яд бы не повредил, но кто мог поручиться, что у Изольды нет дегустатора-женщины, тем более теперь?

Так или иначе, имперские власти слишком переоценили свой коварный план и теперь пожинали плоды своей самоуверенности. Кай находил забавным, что рубеж между районами спланированного отступления и хаотического бегства в точности совпал с границей между провинциями. Само собой, каждой из них управлял свой губернатор, но неужели имперцы думали, что и магия Изольды действует в соответствии с административными границами? Что жителей Хельбиргена надо уводить всех поголовно, а их соседи, живущие на полмили дальше, столь же поголовно в безопасности? Неужели имперские власти не догадались хотя бы напрямую подчинить все операции центральному командованию — кто бы там ни играл сейчас роль такового, военные или маги — а не спускать приказы по привычной бюрократической лестнице, на которой ни один чиновник не захочет — да и не сможет! — брать на себя ответственность за пределами собственной ступеньки? Они слишком привыкли к одним и тем же схемам, не меняющимся уже триста лет, и не способны отступить от них даже под угрозой гибели всей системы…

Или все-таки не стоит списывать их со счетов раньше времени?

В первом же селении за пределами Хельбиргена победоносную армию встретила жуткая картина. Прямо на улицах стояли лужи крови, кое-где покрытые коростой из слипшегося пуха и перьев. В воздухе чувствовался тяжелый дух и во множестве гудели осенние мухи. В тишине мертвого села, зиявшего высаженными дверями и выбитыми окнами, этот единственный звук казался особенно зловещим, а чавканье кровавой грязи под копытами вызывало тошноту; нескольких впечатлительных молодых солдатиков и в самом деле вывернуло наизнанку. Но жертвами учиненной здесь бойни оказались не люди — во всяком случае, в этот раз. Людей, по всей видимости, все же угнали прочь живыми. Но забили весь скот, и домашнюю птицу тоже. Туши, изрубленные мечами и кавалерийскими палашами, валялись и в хлевах, и прямо на улицах. Запасы муки и зерно только что убранного урожая вытряхнули из распоротых мешков и смешали с навозом, корнеплоды, сыры и колбасы вывалили в выгребные ямы, фрукты и овощи растоптали в месиво конскими копытами. Пожалуй, хотя бы часть этого продовольствия бегущие могли бы увезти с собой, но они даже не попытались это сделать. Они получили приказ «ничего не оставлять врагу» и торопились исполнить его самым простым способом. Они слишком привыкли к тому, что Империя не знает голода, и не хотели тратить лишнее время, загружая провизию на подводы (да и подогнали ли вовремя подводы в достаточном количестве?) Но голода не было, пока сохранялось Равновесие и никто не уничтожал продукты. А что начнется теперь, когда вчерашние крестьяне, производившие еду строго по определенным Светлыми нормам — без нехватки, но и без излишков, ненужных там, где не бывает «черных дней» и неурожайных лет — превратятся в толпы беженцев, движущиеся на восток и стремительно растущие по пути?

Самой Армии Любви голод не грозил, несмотря на быстро тающие запасы провизии в обозе — она имела самый надежный тыл в истории. Но необходимость дожидаться подвоза провизии из тыла, несомненно, должна была вскоре замедлить продвижение. Изольду это не то чтобы смущало, но она понадеялась, что приказ об эвакуации и уничтожении всех припасов касается только населенных пунктов, расположенных вдоль дороги, ведущей на столицу. Однако быстро выяснилось, что Империя драпает от надвигающейся угрозы максимально широким фронтом. Летучим отрядам разведчиков за сутки не удалось нащупать его границы ни слева, ни справа. Повсюду, куда они могли доскакать за это время, их встречали лишь мертвые села и города, сожженные амбары, залитые известью и нечистотами погреба, гниющие трупы животных… а кое-где уже и людей, зарубленных или вздернутых на ближайшем суку или собственных воротах в назидание строптивцам, не желавшим покидать свои служившие многим поколениям дома.

На следующий день после того, как разведчики возвратились с этими известиями, Армия Любви впервые наткнулась на разрушенный мост. Мост был каменный, добротный, сделанный на века, как и все в Империи, и разрушить его за пару дней без помощи магии было непростой задачей. Тем не менее, с ней, судя по всему, справились обычные каменотесы; конечно, снести весь мост им было не по силам, но они обрушили центральный пролет. Впрочем, их титанический труд пропал впустую: армия без особых проблем переправилась через брод двумя милями выше по течению.