Лексикон света и тьмы

«Мы живём в эпоху словесных баталий. Пусть лучше этот роман станет призывом смотреть вперёд. Пусть он лучше станет возможностью для примирения и прощения», – написала она вдогонку в эсэмэске.

Мне кажется, что в последние годы эта же позиция смутно обозначилась и в наших разговорах с Гретой о её матери. Постепенное смещение фокуса бесед в сторону от обвинений Эллен в том, что она чего-то не сделала, не смогла. И появление на этом месте нового: медленно вызревающего примирения, понимания, что мать была сломлена войной, что та искорёжила и её саму, и всё её будущее, каким оно могло бы для неё стать. Разговоры, крупицы воспоминаний, переживаний – они постепенно привели к примирению. Война перечеркнула будущее многих юных мечтателей, не дала им реализовать себя. И тем не менее именно из этого перечёркнутого и нереализованного произросла моя семья. Время и прощение. Прощение. Прощение.

T как Телефон, который звонит на письменном столе Риннана в ночь на 7 мая 1945 года. В последнее время Германия проигрывает на всех фронтах, и надежда на контрнаступление, которое развернёт ход войны, становится всё призрачнее. Теперь сотрудник «Миссионерского отеля» говорит в трубке, что всё – Германия капитулировала. Война кончена.

Господи.

Всё кончено.

– Что такое? – спрашивает Карл. По Риннану он видит: что-то случилось. Но Риннан не в силах отвечать. Всё тело онемело, прямо как при параличе. Может, надо покончить с собой? Пойти в подвал и застрелиться? Нет, решает он, додумав мысль, ему рано сдаваться. Пока ещё их не поймали. Возможно, ему удастся сбежать, скрыться, думает он и кладёт трубку. Поднимает глаза на Карла.

– Разбуди всех. Германия капитулировала, придурки!

Карл пялится на него. Подруженция Карла, Ингеборг, смотрит мрачно.

– Давайте! Быстрее! Надо собрать и сжечь все документы. А потом убираться отсюда. Живо! – кричит Риннан и хлопает ладонью по стене.

Достаёт ликёр, наливает стакан и принимается составлять список того, что надо уничтожить в самую первую очередь, пока остальные насельники Обители ходят как сомнамбулы из комнаты в комнату, хватают какие-то предметы, потом кладут их обратно. Стучат в дверь, будят кого-то. Он наливает ещё стакан, выпивает и идёт в архив. Достаёт папки с секретными документами и вытаскивает из них планы, списки агентов, негативных контактов и тех, кого он запытал и убил. Потом закидывает всю пачку в камин. Некоторые листы разлетаются по сторонам, но тяжёлая стопка всё-таки плюхается в камин, вздымая огромное облако пепла и золы, оно заволакивает комнату, Риннан отворачивается, не дыша, потом оглядывается в поисках спичек. Нет, там слишком много чего жечь, параллельно думает он и велит Карлу принести канистру керосина, а сам тем временем подбирает с пола разлетевшиеся бумаги. Ингеборг помогает ему. Потом он поливает керосином стопку бумаг, по комнате растекается резкий запах, и Риннан поджигает бумаги. Раздаётся хлопок, когда вспыхивают горючие пары, звук на удивление громкий, и Риннан начинает смеяться. Но думает он уже о том, какие вещи взять с собой. Еда. Питьё. Сигареты. Им надо только добраться до гор в Вердале, а оттуда они уже сумеют перейти через границу в Швецию. И растворятся там, скроются, исчезнут.

Такой план может выгореть. Он годами отслеживал и наносил на карты маршруты эвакуаторов. Знает местность наизусть. Им нужно просто поторопиться. Он подсчитывает, сколько у них машин. Потому что дополнительных сейчас не добыть.

– Внимание всем! Берите оружие, еду и воду. Мы уезжаем в Швецию. Отправление через пять минут. Всё ясно?

– Да, – отвечает Карл. Ингеборг тоже кивает. Котёнок, бедная, стоит у стены в полной растерянности, видимо, в шоке, что неудивительно, думает Риннан и идёт к ней, но она отворачивается и говорит, что ей надо упаковать вещи. Ишь ты, неужто кинуть решила? А он-то уж думал, что они будут вместе. Ну и пошла она куда подальше, шлюха моржовая. Так, ладно, надо собираться. Он находит вещмешок и набивает его сигаретами, пулями и деньгами. Берёт автомат. Проходит по коридору не оглядываясь. И в последний раз покидает Бандову обитель, в темноте, в ночи, накрывшей город.

У

У как Узник.

У как Убийство.

У как Y, рисунок женских гениталий в их самой простой и мультяшной форме, который кто-то вырезал на двери туалета в Фалстаде, потому что в природе не бывает пауз. Беременная женщина рожает, даже если с неба дождём сыплются бомбы. Тот, кому приспичило в сортир, бежит туда, даже когда в стены летят пули. Дыхание, пищеварение, голод и вожделение. Всё не так, как раньше, но ничто не выключается полностью, пока в жилах течёт кровь и несёт с собой всё то, что поддерживает в тебе жизнь.

У как Урвать минутку сна, иногда тебе удаётся.

У как Уши солдат, когда они торчат из-под каски, то больше всего похожи на моллюсков, или на нерождённых детей, на муляжи эмбриона, скрючившегося внутри пузыря.

Ф

Ф как Фалстад.

Ф как Флеш.

Ф как Фанатизм.

Ф как Фашизм, растущий в культуре по-прежнему, как опухоль, как прошлое, которое тоже тут.

Х

Х как Хирш Комиссар.

Х как Холод зимой, когда смерзается чёрная земля и белые хлопья ложатся на поля, крыши, даже цепляются за колючки проволоки, превращая их в мягкие комочки, похожие на зайчиков или плюшевых зверюшек, так что у неё даже вид становится более дружелюбный.

Х как Хандра и как Хлюпкий солдатик, который вечером в свете фонаря закинул голову и подставил её снегу, чтобы снежинки таяли на лице.

X как знак X из двух красных перекрещенных реек, им обозначен переход путей на ближайшей к лагерю станции, где узников Фалстада ссаживают с поезда и гонят дальше пешком.

В конце сентября колонну новых арестантов пригнали около полуночи, ты уже спал, но проснулся от криков солдат, они вели новоприбывших строиться на заднем дворе. А что ты? Ты выглянул в окно, хотя знал, что ничего не увидишь, задний двор с другой стороны. А потом снова лёг и с перерывами спал до утра, несколько раз просыпаясь от команд и криков на плацу, но к тебе они отношения не имели. Наутро ты идёшь завтракать, колонна ещё стоит на плацу. Они простояли там всю ночь, ты чувствуешь укол совести, что сам в это время спал. Как будто кому-то помогло бы, если бы ты не спал.

Х как Х, как икс в уравнении, которое не сошлось, и неизвестное осталось загадкой.

Ц

Ц как Цитата. Якобы Риннан говорил новым арестантам, когда их привозили в Бандову обитель, такие слова: «Добро пожаловать в единственное место в Тронхейме, где говорят правду».

Ц как «Цирк для всех», который заключённым устраивают в наказание. Ты подвергся такому лишь однажды, и в тот раз… хотя экзекуция могла принимать самые разные формы… но в тот раз всё происходило так: вас заставили пролезать под кроватями и перелезать через них по всему помещению в изматывающе быстром темпе, затем сделать приседания, кувырок и зайти на новый круг – всё это по-прежнему в максимальном темпе, под тычки и удары стоящих вокруг солдат. Твоему знакомому выбили челюсть из сустава, его отправили во врачебный кабинет. Ты травм не получил. Только злость, потому что солдаты мучили вас, пока сами не дошли до изнеможения, тогда они разрешили прекратить.

Ч

Ч как Человек.

Ч как Черта оседлости.

Ч как Чувство отвращения и гнева, когда на твоих глазах избивают других заключённых. Боль, которую ты чувствуешь как свою, всем телом, которую ещё сильнее растравляют ярость и негодование, но ты вынужден давить свои чувства, чтобы самому не оказаться на месте избиваемых.

Однажды ты видишь, как охранники заставляют русских заключённых бегать по кругу и подгоняют их, лупя мётлами. Бьют так жестоко, что древки в конце концов ломаются. Тогда истязания прекращаются на короткое время, пока кто-то из охранников идёт принести лопаты из мастерской.

Ч как Четыре года, которые прошли с того дня, когда мы всей семьёй собрались у камня преткновения в Тронхейме. Четыре года с тех пор, как сын спросил меня, что с тобой случилось. Мне запомнился его потухший взгляд. Теперь ему уже четырнадцать, а не десять. И дочке не шесть, а десять, почти одиннадцать, и все эти годы они постоянно слышали вокруг разговоры на эту тему, но это не запугало их, как я сперва боялся. Не так давно сын зашёл ко мне в кабинет, когда я работал.

– Что, пишешь об этом Риннане? – спросил он.