Лексикон света и тьмы

– Да, фрёкен Аренц в зондеркоманде «Лола» считалась выдающимся агентом. И она могла бы далеко пойти, но внезапно, как справедливо указал уважаемый суд, завербовалась в Красный Крест Германии, представьте себе. И ей бы там и оставаться, да мозгов не хватило, и она вернулась в Тронхейм и сошлась с жалким шпионом по имени… сейчас-сейчас… я только взгляну…

Девушка Карла, Ингеборг Шевик, смеётся в голос, и Гюнлауг следом тоже начинает посмеиваться, как будто невольно, не в силах удержаться. Риннан встречается с ней взглядом, улыбается и подмигивает, он наслаждается этим судилищем, радуется, что она здесь и хохочет, но он не может надолго отвлекаться, поэтому снова надевает маску, серьёзнеет и говорит:

– О! Бьёрн Бьёрнебу, из конкурирующей шпионской сети, настолько слабой, что я даже названия её не выучил.

Риннан переходит на прокурорское место, отхлёбывает ликёр и чувствует, как тепло от алкоголя разливается по телу.

– Хенри Оливер Риннан, не могли бы вы рассказать, что случилось дальше? Особенно о том, в чём эти двое обвиняются?

Риннан возвращается на свидетельское место, упирается широко расставленными руками в столешницу и обращается к Карлу Долмену.

– Да, ваша честь. Сегодня случилось вот что. Мы узнали, что к группе, в которую мы внедрены, обратилась норвежская пара, они искали возможность бежать из страны. Я договорился с нашим негативным контактом, что сам возьмусь за это дело. Нашёл машину, приехал в условленное место и стал ждать, и вскоре явились наши голубки, уже разинувшие клювики в предвкушении того, как они сейчас упорхнут за границу. Не шибко они, скажу вам, обрадовались, увидев, кто сидит за рулём.

Риннан идёт к Карлу и забирает у него из рук ножку стула.

– Поскольку это дело для Верховного суда, нам нужно несколько судей, так ведь?

Карл кивает. Риннан видит, что Ингеборг смеётся и пихает Гюнлауг.

– Верно! – отвечает Карл, но Риннан уже идёт по комнате, постукивая ножкой стула по ладони. Все глаза устремлены на него, и он видит в них предвкушение – что же дальше? Он встаёт на прокурорское место у стола и обращается к пустому месту, откуда давал свидетельские показания.

– Прекрасно, господин Риннан. Спасибо за это краткое, но исчерпывающее введение в суть дела. Есть ли у обвиняемых возражения по сути обвинения?

Мария и Бьёрн молча мотают головой, но Риннан в ответ ударяет ножкой стула по столу и громко повторяет вопрос:

– Я СПРАШИВАЮ, ЕСТЬ ЛИ У ОБВИНЯЕМЫХ ВОЗРАЖЕНИЯ ПО СУТИ ОБВИНЕНИЯ?

Оба, и Мария, и Бьёрн, вздрагивают, поднимают глаза на Риннана и скорее шепчут, чем говорят:

– Нет!

Сперва Мария, следом Бьёрн.

– Хорошо. Обвиняемые понимают, какое наказание предусмотрено за предательство и попытку побега?

– Нет, – говорит Бьёрн.

– И мне это тоже неизвестно, признаюсь… Давайте выслушаем присяжных, прежде чем господин судья огласит свой вердикт.

Наверняка они оба знали, к чему идёт дело, но как будто бы только в этот момент осознают реальность происходящего. Возможно, Мария надеялась, что он примет в расчёт их былые отношения, пощадит её, что ли, но вот последняя надежда улетучилась, и Мария начинает беззвучно плакать. Слёзы катятся по лицу и капают на платье.

– Итак. Может ли защита сообщить суду о каких-либо смягчающих обстоятельствах?

Бьёрн поднимает голову и мотает ею, но неуверенно, как будто боится, что надо было отвечать иначе.

– Никаких? Необычно!

Риннан обводит взглядом комнату, вся банда улыбается ему.

– Обычно защитник старается максимально смягчить или хотя бы уменьшить наказание… А вы нет, защитник?

Бьёрн Бьёрнебу снова мотает головой.

– Что вы думаете об этом, ваша честь?

– Ну… Я так понимаю, защитнику нечего сказать в оправдание их преступлений. Единственное хорошее, что в них можно найти, так это что у фрёкен Аренц платье красивое.

По комнате раскатывается смех, и Риннан призывает всех к порядку: снова стучит ножкой стула по столу.

– Именно. Полностью с вами согласен. Платье красивое, да и под ним красота, я думаю…

Кто-то начинает хлопать, но Риннан не обращает на это внимания. Он стоит и пристально смотрит на обвиняемых.

– Тогда обвинения сохраняются в прежнем объёме. И какое же наказание, по мнению суда, ожидает этих двоих, ваша честь? – спрашивает Риннан и протягивает Карлу ножку стула.

Карл смотрит на Риннана, потом в нерешительности оглядывается на тех двоих посреди комнаты, облизывает губы и наконец произносит:

– Я приговариваю обоих к высшей разрешённой мере наказания – к смертной казни.

– Отлично, спасибо, – кивает Риннан. – Пожалуйста, спусти обоих в подвал.

Мария совершенно теряет голову, выворачивается и бросается к дверям, но её ловят и кидают на пол.

– Нет! – кричит она, брыкается, дёргается, перекатывается с боку на бок.

Подходит Бьёрн, тоже со связанными руками, успевает сказать ей: «Пожалуйста»… его тоже хватают и валят на ковёр. Гюнлауг стоит у стены и нервно теребит манжет блузки. Она не улыбается. Давно не улыбается, так оно и нормально, вполне понятно, что для новичка, как она, сцена слишком сильная, хотя девушка должна понимать, что это часть его работы, что деньги ему платят в том числе и за это.

– Отведите заключённых вниз! – кричит Риннан и подмигивает Гюнлауг. Их уносят группы по три человека: двое держат ноги, а один голову. Мария брыкается, кричит и плачет всю дорогу, её вопли продолжают доноситься из-за двери в подвал.

– Итак, многоуважаемые соратники, суд свершился, – говорит Риннан. В последний раз обходит стол, с наигранным спокойствием пересекает комнату и идёт к подвалу. Чувствует, что его штормит от выпитого ликёра, что мысли потеряли остроту под действием белой таблетки; пошатнувшись, он прислоняется к дверному косяку, на секунду оборачивается к сотоварищам, говорит: «До скорого, друзья» и бредёт вниз. Ступенька за ступенькой. С лица исчезает улыбка, её сменяет внезапная, удивляющая грусть, потому что он знает, что ему сейчас придётся сделать.

С как Солдатики, отправленные служить в Фалстад, в основном совсем зелёные юнцы, не в состоянии хоть сколько-то понять, частью какой машины они оказались.

С как Смелость.

С как Сердитость.

С как Сосуды, по которым ритмично и непрерывно перекачивается твоя кровь, день и ночь. Быстрее, когда ты работаешь на лесопилке, в каменоломне или делаешь утром зарядку, и медленнее ночью, когда ты на несколько часов падаешь в тяжелый сон без снов.

С как Слюни вперемешку с блевотиной.

С как Скорбь.

С как Свастика, её выжигают на спине узника, пойманного на попытке пронести в лагерь молоко.

С как Свет.

С как Солнце, оно сияет на небе, освещая землю под собой, и его ничуть не интересует, чьи тела оно согревает и светит ли оно на охранника в лагере, который, запрокинув голову, прикрывает глаза и подставляет ему лицо, на арестанта ли, которого в его лучах заставили ползать по земле, или на крылья бабочки-капустницы, севшей на спину того арестанта, когда он рухнул на землю и замер так на минуту, но тут же вспорхнувшей и полетевшей дальше, за жёлтую тюремную стену.